— Как все прошло? — тихо спросила я.

— Ей дали восемь лет, — так же тихо ответил Женя, будто поблизости находился спящий человек и мы боялись его разбудить. Он повернулся ко мне и сказал громче: — И я не понимаю, как это возможно… — Он нервно заходил по комнате, все повышая и повышая голос. — Восемь лет, восемь лет… Я не верю, она не могла. Она гуляла с собакой в это время. Как так получилось, что не оказалось свидетелей? Ее будто никто не видел, хотя обычно соседи из окон безошибочно определяют даже набор продуктов в твоей сетке. На ноже никаких отпечатков, кроме маминых… Убийца оставил его в прихожей, будто все предусмотрел. Знал, что мамы нет, что она скоро вернется и первым делом увидит нож и схватится за него. А сволочные соседи сказали, что мама с папой часто ссорились… Да, у нас сейчас не все гладко с финансами, и мама настаивала, чтобы папа ушел из школы и нашел работу получше, отсюда и ссоры… Но это не причина для убийства. Она не могла убить, Саша, понимаешь? — Женя подошел и стал трясти меня за плечи. — Она не убийца, она не убивала, она не могла!

Женя перешел на крик. Он весь горел, на коже выступили бисеринки пота, а глаза стали совсем безумными. Он тряс меня, словно тряпичную куклу, и так сжимал мне плечи, что я потом обнаружила на этих местах гематомы. Мне стало страшно. Женя был не в себе. Я даже пожалела, что пришла.

— Я верю, верю тебе! — крикнула я, но в душе сомневалась. В школе Игорь Валерьевич вел себя как чудовище. А дома? Вдруг мама Жени из года в год терпела насилие; вдруг муж медленно, день за днем, уничтожал ее? Унижал? И в один момент она просто взорвалась… Я не знала, где правда. Приходя в гости к Жене, я редко пересекалась с его родителями. Но когда я все же виделась с ними, то не замечала ничего ужасного. Да, семья жила небогато, но… нормально? Несколько раз я оставалась у Ерофеевых на ужин. Игорь Валерьевич говорил о кошках, пробках на дорогах, хомяках и хреновых ручках на икеевском кухонном гарнитуре. А однажды, когда Женя вышел, Игорь Валерьевич подмигнул мне и пошутил: «Ну что, пришло время голеньких детских фото?» Женя крикнул из туалета, что все слышит. Я же растерялась, ведь еще недавно историк распинал меня у доски. Правда, стоило признать, что меня он мучил реже остальных. Не из-за того ли, что я числилась Женькиным другом? В целом порой мне казалось, что это два разных человека — историк в школе и дома. Но может, он просто был хорошим актером и при чужих надевал маску? А на самом деле он и в семье зверствовал?

Женю успокоили мои слова. Он перестал меня трясти и затих. А потом он вдруг крепко обнял меня, так, что сдавило легкие.

— Ты мой мостик над пропастью, Орлик, — горько прошептал он, — Прошу тебя, только не рвись.

Я обняла Женю в ответ. Как я только могла пожалеть, что пришла к нему? Сейчас, как никогда, ему нужна моя поддержка.

— Я не оставлю, тебя, Женька, — ответила я. — Никогда.

Но вскоре я нарушила свое обещание.

Женя остался под опекой бабушки. На одну пенсию жилось им туго; все накопления ушли на адвокатов. Расходы были такими, что бабушке Жени даже пришлось влезть в кредиты. Мне было ужасно жаль Женю. Ночами я ревела в подушку, а днем пыталась помочь ему любыми способами. Это было сложно, ведь Женя всегда отличался вспыльчивостью, а после трагедии — особенно. Его было очень легко задеть. Вдобавок Женя закрылся, стал угрюмым. Даже обидчики от него отстали. Однажды, правда, кто-то попытался опять пошутить, но Женя накинулся на шутника и избил его. С тех пор Женю прозвали психопатом и держались от него подальше. Да, его больше не травили. Его просто перестали замечать.

Но не я.

Сначала я пыталась помочь деньгами, но Женя был слишком гордым. Видя, что он перестал ходить в столовую, я какое-то время настаивала на том, чтобы платить за него. Он отказывался и даже злился. Тогда я пошла на хитрость: тоже перестала посещать столовую. Вместо этого я теперь брала в школу еду на перекус — фрукты, батончики мюсли, шоколадки, питьевой йогурт. Я говорила Жене, что еду мне собирает мама и всегда кладет больше, чем нужно, и предлагала ему. И только так добивалась того, что он принимал мою еду.

Я провела огромную работу над тем, чтобы вернуть Женю к жизни, я билась за это несколько месяцев. Он снова полюбил общение, почувствовал, что быть с другими людьми здорово. А затем я замахнулась на большее — решила вернуть его в коллектив. Но с этим вышел полный провал.

В середине зимы я взяла его на тусовку к Марине — моей знакомой не из школы. У Марины была своя компания, все играли в настольную игру «Имаджинариум». Жене игра не удавалась, его фишка все стояла на старте, когда остальные уже сильно выбились вперед. Женя вспылил и смахнул игровую доску со стола, рассыпав все фишки и карточки. А затем гордо удалился. Он часто обижался на меня из-за ерунды и так же удалялся, но я обычно шла за ним и первая мирилась. На этот раз я осталась на месте.

Он ушел, громко хлопнув дверью. Его никто не провожал. Все какое-то время со смехом обсуждали его поведение, а затем заново начали игру и забыли про инцидент.

Женя несколько дней провел в гордом одиночестве, и я чувствовала, что он во всем винит меня. Но сама я себя в этот раз виноватой не чувствовала, поэтому не уступила. В конце концов он сдался: написал мне и извинился. Добавил, что сам не понимает, что на него иногда находит, он просто не может контролировать свои чувства. Попросил меня извиниться за него перед ребятами.

Я всегда пыталась оправдать Женю. Найти в нем больше хорошего, чем плохого. Порой я его очень стеснялась, но порой, наоборот, хотела доказывать всему миру, что Женя абсолютно нормальный. Казалось, его переменчивость передалась и мне.

Иногда, в особо паршивые дни, мне хотелось поставить точку в наших отношениях. Но кажется, Женя тонко чувствовал мое настроение. Незадолго до того, как я окончательно решалась на разрыв, он заводил какой-нибудь искренний и странный разговор. И неизменно находил слова, бьющие наотмашь.

— Знаешь, Сашка, мне кажется, что я море. То я штиль, то шторм. А ты — мои скалы. Если бы не ты, я бы давно куда-нибудь утек, и меня не стало бы. Но я вижу, что стесываю тебя. Каждый раз я бьюсь о тебя, от тебя остается все меньше и меньше, и это очень меня пугает. Я не хочу совсем тебя размыть. Лучше, чтобы ты была, а я нет. Ты намного лучше меня, а мир нуждается в таких, как ты.

Он говорил, и говорил, и все смотрел на меня черными блестящими глазами, словно грустный медвежононк. Внутри у меня все переворачивалось. Хотелось схватиться за голову, закричать, что-нибудь разбить, либо заплакать и обнять его. Женя вызывал во мне бурю разных чувств. Как никто и никогда.

Все это происходило, когда нам было по четырнадцать-пятнадцать. Мы были детьми, которые считают себя невероятно самостоятельными и думают, что им совершенно не нужны взрослые, а их проблемы важнее всего на свете. Меня вообще не волновало, что происходит «снаружи». Мой мир был мизерным и необычайно ярким. Он состоял из двух небесных тел — крошечной галактики и миниатюрной черной дыры. Меня и Жени. И галактику постепенно засасывало в черную дыру.

А потом пришла весна. И Женя взял в заложники половину класса.