Эли Ленд
Хорошая я. Плохая я
Восемь ступенек вверх. Потом еще четыре.
Дверь справа.
Игровая комната.
Так она ее называла.
Игры там были жестокие,
победитель известен заранее.
Если очередь была не моя,
она заставляла меня смотреть.
В глазок на стене.
Потом спрашивала. Что ты видела, Энни?
Что ты видела?
1
Прости, когда скажу тебе, что это была я.
Это же я рассказала.
Следователь. Добрый пухлый дяденька с круглым брюшком. Не поверил сначала. Тогда я вытащила из сумки запятнанные штанишки на лямках. Крошечные.
Плюшевого мишку с бурой от запекшейся крови грудкой. Я могла бы еще кое-что принести, выбрать есть из чего. Она понятия не имела, что я все храню.
Когда он это увидел, аж поменял положение. Выпрямился на стуле, втянул живот.
Его рука потянулась к телефону, я заметила, что она подрагивает. Зайдите ко мне, сказал в трубку. Вам необходимо это услышать. Мы молча ждали, когда придет его начальник. Мне-то ничего. А каково ему? Сотни вопросов барабанят в голове. Неужели она говорит правду? Не может быть. Столько? Убиты? Нет, исключено.
Я еще раз рассказала все от начала до конца. Потом еще раз. Ту же самую историю. Другим людям. Другие глаза смотрели на меня, другие уши слушали. Я рассказала им все.
Ну, или.
Почти все.
Когда я закончила свое признание, не раздалось ни звука, только видеомагнитофон продолжал негромко потрескивать.
Скорее всего, тебе придется выступить в суде, ты же понимаешь это, да? Ты единственный свидетель, — сказал один из следователей. Другой спросил: как вы считаете, ей не угрожает опасность, если мы отпустим ее домой? Если все, что она говорит, правда? Старший инспектор ответил — сформируем опергруппу в течение ближайших часов, потом повернулся ко мне и сказал: с тобой ничего не случится. Уже случилось, хотела я ответить.
После этого все быстро закрутилось, как и должно быть. Меня подвезли к воротам школы, в обычной машине без надписи «Полиция». К тому времени, когда забирают детей. Когда она меня забирала. Аппетиты у нее в последнее время растут быстрее, чем обычно. Двое за последние шесть месяцев. Двое маленьких мальчиков. Пропали.
Веди себя как обычно, сказали мне. Возвращайся домой. Мы придем за ней. Сегодня вечером.
Медленно тикают часы у меня над шкафом. Тик. Так. Тик. И вот они. Пришли. Посреди ночи. Внезапность им на руку. Еле слышный шум гравия на дорожке, я была уже внизу, когда они выбили дверь и ворвались в дом.
Крики. Высокий, худой человек в светлом костюме, а не в форме, как все. Серия команд прорезала спертый воздух нашей гостиной. Вы — наверх. Вы туда. Вы двое берете на себя подвал. Вы. Вы. Вы.
Синие мундиры волной растеклись по нашему дому. В руках оружие, прижато к груди. Возбуждение от поисков пополам с ужасом от их результата на всех лицах.
А потом ты.
Тебя выволокли из твоей комнаты. Красная вмятина на щеке со сна, мутные глаза, переход от состояния покоя к состоянию ареста. Ты не произнесла ни слова. Даже когда тебя бросили лицом в ковер и зачитали твои права, прижимая к полу руки и ноги. Ночная рубашка задралась на бедрах. Трусов не было. Срамота, нечего сказать.
Ты повернула голову вбок. Лицом ко мне. Ты не сводила с меня глаз, и я могла читать в них. Ты ничего не сказала им, но мне — все. Я кивнула.
Только когда никто не смотрел на нас.
2
Новое имя. Новая семья.
Светлая.
Новая.
Я.
Мой приемный отец Майк — психолог, специалист по травмам. Его дочь Фиби тоже специалист по травмам, только она их причиняет, а не лечит, как он. Саския, мать семейства. Похоже, старается, чтобы я чувствовала себя как дома, но не могу сказать наверняка. Очень уж она не похожа на тебя, мама. Худющая, нигде не работает.
Боже, чего мне только не наговорили в клинике, пока я ждала Майка. Какая потрясающая семья эти Ньюмонты да какая прекрасная школа этот Ветербридж. Надо же. Надо же. НАДО ЖЕ. Хватит, я поняла. Мне полагается сойти с ума от счастья. На самом деле мне страшно. Страшно понять, кто я на самом деле, какой могу быть.
Мне страшно, что они тоже могут это понять.
Неделю назад Майк приехал за мной, в самом конце летних каникул. Волосы у меня были гладко причесаны и собраны в хвост. Я репетировала, что скажу, как поведу себя — лучше сидеть или стоять. Минуты шли, а из-за стенки слышались только голоса медсестер, они шутили между собой, и я решила, что он со своими домашними передумал. Опомнился. Я приросла к месту и ждала, что дверь сейчас откроется и мне объявят: очень жаль, но ты сегодня никуда не едешь.
Но он все-таки приехал. Улыбнулся мне, крепко пожал руку, не официально, а искренне, и мне было приятно, что он не боится прикасаться ко мне. Не опасается подцепить заразу. Помню, он обратил внимание, что при мне нет вещей. Только маленький чемоданчик. В нем пара книг, немного одежды и еще несколько мелочей, которые мне удалось утаить, на память о тебе. О нас. Все остальное забрали как вещественные доказательства, вывезли из нашего дома все подчистую. Не беда, сказал он. Мы отправимся по магазинам. Саския и Фиби дома, добавил он, так что пообедаем все вместе. Торжественная встреча, как полагается.
Мы зашли к заведующему отделением. Потихоньку, полегоньку, сказал он, все наладится, проживай день за днем. Только самое страшное — не дни, а ночи, хотелось мне ответить.
Улыбнулись друг другу. Пожали руки. Майк расписался, повернулся ко мне и спросил: готова?
Нет, если честно, нет.
Но все равно я пошла за ним.
Доехали быстро, меньше чем за час. Кругом все незнакомое — улицы, дома. Когда мы приехали, было еще светло. Большой дом с белыми колоннами. Ну как, все хорошо? — спросил Майк. Я кивнула, хотя мне было совсем не хорошо. Ждала, когда он откроет дверь. Сердце подкатило к горлу, когда я поняла, что она не заперта. Мы просто взяли и вошли, и кто угодно так же может войти. Он позвал жену, я видела ее раньше несколько раз. Сас, крикнул он, мы дома. Иду-иду, прозвучало в ответ. Привет, Милли, сказала она, проходи. Я улыбнулась, потому что подумала, что так положено. Рози, их терьер, тоже приветствовала меня, стала наскакивать на ноги, а когда я наклонилась почесать ее за ушами, радостно зафыркала. А где Фиби? — спросил Майк. Она у Клондин, сейчас придет, ответила Саския. Прекрасно, сказал он, тогда обедаем примерно через полчаса. Он предложил Саскии проводить меня в мою комнату, хорошо помню, как они переглянулись и он кивнул, словно ободряя. Ее, не меня.
Я поднималась следом за ней по лестнице, стараясь не считать в уме ступеньки. Новый дом. Новая я.
На третьем этаже обитаете только вы с Фиби, объясняла Саския, мы с Майком этажом ниже. Мы выделили тебе комнату в конце коридора, там с балкона открывается прекрасный вид в сад.
Первое, что бросилось в глаза, — желтые цветы, подсолнухи. Яркие-яркие. Улыбки в вазе. Я поблагодарила, сказала, что очень люблю подсолнухи. Мне показалось, ей было приятно. Оставлю тебя, чтобы ты освоилась, сказала она. В шкафу кое-какая одежда. Конечно, потом купим еще, ты сможешь выбрать сама, что понравится. Она спросила, не нужно ли мне еще чего-нибудь, я ответила — нет, и она вышла.
Я поставила чемоданчик на пол, подошла к балкону и проверила, заперта ли дверь. Заперта. Значит, безопасно. Справа шкаф, высокий, старинный, из сосны. Я даже не заглянула в него, у меня и в мыслях не было доставать одежду, переодеваться. Огляделась, заметила под кроватью ящики, открыла их, прощупала дно и бока — ничего нет. Вроде безопасно. В ванной комнате справа большое зеркало во всю стену. Я отвернулась от своего отражения, не хотелось, чтобы оно мне напомнило о тебе. Убедилась, что замок на двери в ванную работает и что снаружи ее нельзя открыть, потом села на кровать и попыталась не думать о тебе.
Вскоре послышались шаги на лестнице. Я постаралась сохранить спокойствие, вспомнить дыхательные упражнения, которые мне показал мой психолог, но голова все равно кружилась, и, когда она появилась на пороге, я уставилась ей в лоб, чтобы это сошло за зрительный контакт. Пора обедать, голос у нее мурлыкающий, сочный, с примесью ехидства, таким он мне и запомнился с тех пор, когда мы встречались в кабинете у социального работника. В клинике мы не встречались, ей не полагается знать правду, и такие ситуации, которые могли бы заронить в ней вопросы, исключались. Помню, она сразу вызвала у меня неприязнь. Такая самоуверенная пресыщенная блондинка, которую вынуждают терпеть под своей крышей чужого человека. Два раза за время встречи она спрашивала, надолго ли я к ним. Два раза на нее шикали.
Папа попросил позвать тебя, сказала она. Руки скрестила на груди. Оборонительная позиция. Я слышала, как персонал клиники давал пациентам клички в зависимости от языка их тела, навешивал ярлыки. Я тихо сидела, наблюдала, многому научилась. Давно это было, но я прекрасно помню слова, которые она сказала напоследок, перед тем как развернуться на каблуках, словно рассерженная балерина: ну, добро пожаловать в сумасшедший дом.
