— А, понятно. Хороший план. Отличный. — Он улыбается. — Жаль, что так вышло с магазином. Не в обиду тем леди будет сказано, но, по-моему, у них с цветами не очень получается. Если хотите что-нибудь посовременней, пройдитесь вверх по холму к Джейку. У него найдется все нужное.

— А Джейк — это?..

Надеюсь, я не пожалею о том, что спросила.

— У него свой питомник на Примроуз-Хилл. Поставляют цветы по всей округе. Между нами… — Он наклоняется и снова понижает голос. — Я именно к нему хожу за цветами для главной женщины в моей жизни.

— Для мамы? — Как такого не поддразнить? Слишком уж этот констебль не похож на полисменов, с которыми я сталкивалась в Лондоне. Хотя эти встречи не назовешь дружескими: как правило, меня арестовывали. Ничего серьезного, мои злодеяния не заходили дальше нарушений общественного порядка и попоек. Ну и самое любимое: я взобралась на льва на Трафальгарской площади. Я была бунтаркой в юные годы, вот и все. Криминала за мной не водилось.

— Да. Именно, — бормочет он, краснея. — Цветы для мамы. Ну, мне пора. Работа, знаете. Город сам за собой не присмотрит.

Зря я его дразнила: он славный малый.

Он отдает честь.

— Рад был с вами поговорить, мисс.

— И я. А вы констебль?…

— Вудс, — с гордостью говорит он. — Но все здесь меня зовут Вуди. Я был против, но, кажется, это уже прилипло. Хоть бы начальство не узнало, а то не слишком солидно получается.

Я улыбаюсь.

— А по-моему, вам идет. Спасибо за совет насчет цветов, Ву… констебль Вудс. Думаю, это то, что нужно.

Он кивает.

— Просто выполняю свою работу, мисс.

Он лихо разворачивается на каблуках лакированных черных ботинок и, размахивая руками, вышагивает дальше по булыжной мостовой.

Я снова смотрю на магазин.

— Ну, поглядим, что мне от тебя досталось, бабушка Роза.

И я достаю из кармана ключ. Мама отдала мне его сегодня утром в Хитроу, когда я провожала их с отцом в Штаты.

— Точнее, что ты мне оставила на продажу.

Впервые за пятнадцать лет я осторожно отпираю дверь, горло сдавливает, и я снова переношусь в прошлое, в день похорон.

— С какой стати бабушка Роза оставила мне магазин? — нарушает мой крик тишину отеля. — Терпеть не могу цветы, она же знала! Она что, так сильно меня ненавидела?

— Поппи! — Мама потрясена. — Не говори так о бабушке, ты же знаешь, как она тебя любила! Магазин — это краеугольный камень всей империи «Гирлянда маргариток», и она бы не завещала его тебе, если бы не знала…

Она запинается, и я прекрасно вижу, что вертится у нее в голове: бабуля рехнулась, раз передала свой драгоценный магазин в такие руки.

Сколько раз я все это слышала: что в нашей семье всегда были цветоводы, это передавалось от поколения к поколению… В каждой ветви династии Кармайков обязательно хоть кто-то выращивает цветы, продает или работает флористом. Будто пластинку заело. Но этим дело не ограничилось. «Гирлянда маргариток» вышла на международную арену. Мама открыла магазин в Нью-Йорке, кузина затеяла свой бизнес в Амстердаме, а в этом году филиал появится в Париже. Каждый Кармайкл любил цветы — кроме меня. Мне и так перепало от фамильной традиции давать детям растительные имена, и на этом мои отношения с ботаникой завершились. Цветам не место в моей жизни, и менять этого я ни в каком обозримом будущем не собиралась.

— Ну? — подбодрила я.

Пусть моя мамочка выскажется вслух. Я же знала, что была в семье паршивой овцой, о которой говорят вполголоса. То ли бабушка не замечала этого, то ли думала, что цветочный магазин все поправит. Как она могла так ошибиться?

Мама глубоко вздохнула.

— Она не завещала бы тебе магазин, если бы не знала, что ты справишься.

— Может быть. — Я пожала плечами.

— Поппи, — сказала мама, успокаивающе поглаживая меня по руке. — Я понимаю, что тебе трудно, правда. Но бабушка дала тебе хорошую возможность. Шанс изменить свою жизнь к лучшему. Пожалуйста, хотя бы попытайся.

Тут выступил вперед отец.

— Хотя бы просто съезди и посмотри на магазин, Поппи. Ради матери, если не ради себя самой. Ты же знаешь, как много значит бабушкин магазин для нее и для всех Кармайклов?

Начинается дождь, и я, не мешкая больше у порога, заскакиваю внутрь и быстро закрываю дверь. Меньше всего на свете хочется, чтобы владельцы соседних магазинов заметили меня внутри и принялись барабанить в окно, чтобы поболтать. Я не собираюсь здесь задерживаться.

Лампу лучше не включать, и я осматриваю помещение в том скудном свете, который пробивается в окно.

Магазин оказался больше, чем я помнила. Может, я просто видела его раньше только полным цветов. При бабушке здесь на каждом шагу стояли банки с яркими букетами, только и ждущими, чтобы украсить чью-нибудь жизнь.

В магазине и сейчас полно посудин, только сейчас они пустые, будто дожидаются, когда кто-нибудь расставит в них свежие стебли с бутонами.

Я вздыхаю. На цветы мне плевать, но я очень любила бабушку и хорошо помнила счастливые, полные солнечного света каникулы, проведенные с ней в Сент-Феликсе. Это же здесь мы с братом строили замки из песка, а став старше и сильнее, занимались серфингом. А вечерами волны прилива смывали прочь тщательно возведенные, но теперь покинутые дворцы. Бабушка махала нам из шезлонга в красно-белую полоску, и термос с горячим шоколадом был готов, чтобы взбодрить наши утомленные, ноющие тела, изнемогшие после битвы с волнами…

Я встряхиваю головой.

Теперь все это в прошлом. Надо сосредоточиться на том, что предстоит сделать. И я иду в неярком свете, шаг за шагом, стараясь не упустить ничего из приборов и мебели. Все это, возможно, придется продавать по отдельности, если я выставлю магазин на торги, а покупателю обстановка не понадобится. Хотя вряд ли за это много выручишь. Мебель, похоже, вся сделана из массивного темного дуба. Огромные шкафы и комоды сдвинуты к запачканной кремовой стене. Кому они сдались? Современным магазинам подавай модное светлое убранство, чтобы клиентам было как можно удобней.

Было у меня в жизни несколько мерзких месяцев, которые я проработала в огромном супермаркете до Рождества. Чуть не спятила, час за часом размагничивая штрихкоды на горах праздничных покупок. Дошло до того, что мне стали сниться кошмары про «3 по цене 2» и «специальное предложение», и в конце концов я посреди смены залезла на транспортерную ленту и заорала, что жадность еще никого до добра не доводила и всем им, и покупателям, и продавцам, должно быть стыдно.

Если бы это был просто очередной сон, еще полбеды, но меня стаскивали с кассы два охранника, обрадованные возможностью хоть что-то сделать, а не тупо пялиться в мониторы. Меня приволокли к заведующему и мигом уволили с запретом работать в этой торговой сети в радиусе ближайших пятидесяти миль.

Это был пункт номер очередной в разрастающемся Неудачном послужном списке Поппи.

И что, этот магазин, бабушкина отрада и гордость, станет следующим?

— Остальные прыгали бы от радости, достанься им бабушкин магазин! — пищала Мэриголд на чтении завещания. — Это была бы честь. Бог знает, почему она все оставила тебе, Поппи.

— Я так и знала, — в тон ей запричитала Вайолет. — Именно ты! А ты сейчас вообще в состоянии с этим справиться?

Она склонила голову набок и окинула меня взглядом, исполненным притворного сострадания.

— Я слышала, ты все еще занимаешься медитацией?

— Медитация мне не нужна, только таблетки, чтобы вынести пару назойливых дур-кузиночек, — заявила я, и она вылупила глаза. — Я уже давно в порядке, и тебе, Вайолет, об этом прекрасно известно. Мама, пожалуй, права: бабушка хорошо это знала, поэтому и предоставила мне шанс. В отличие от некоторых.

Вайолет показала язык, как склочная малолетка.

— Я, правда, в этом не уверена, Флора. — Тетушка Петал с озабоченным видом повернулась к моей матери. — «Гирлянда маргариток» — это фамильная гордость. Как можно все это передать Поппи с ее-то прошлым?

Последнее слово было произнесено шепотом, будто оно ядовитое.

— Я здесь, вообще-то, — напомнила я.

— Поппи, — мама успокаивающе подняла руку, — я сама.

И она развернулась к Петал.

— У Поппи случались непростые моменты в жизни, как всем нам известно. А еще мы знаем, — подчеркнула она, — чем это было вызвано.

У всех сделался слегка пристыженный вид, а я прикрыла глаза. Не выношу, когда меня жалеют.

— Теперь она изменилась, верно, Поппи? — Она подбадривающе кивнула мне. — Сколько ты проработала на последнем месте?

— Полгода, — промямлила я.

— Вот видите! — заверещала Мэриголд. — Она нигде задержаться не может!

— Тут моей вины не было. Показалось, что тот парень в номере пристает ко мне. Что оставалось делать?

Меня вполне устраивала работа горничной в одном из пятизвездочных отелей Мэйфера. Работа была тяжелая, но не монотонная, и нравилась мне гораздо больше, чем я ожидала. Я даже продержалась там дольше, чем где-либо еще. Все было хорошо до того момента, как я зашла к одному чересчур игривому постояльцу, чтобы разобрать постель. По мне, так совершенно бессмысленное занятие: какой идиот сам не может откинуть для себя одеяло? Но это тоже входило в мои обязанности, и каждый вечер около шести часов я обходила номера и стучалась в двери. В тот раз мне заявили, что я «неадекватно отреагировала», когда опрокинула кувшин с водой на макушку клиенту, который, уже лежа в постели, позвал меня проверить, работает ли его «оборудование». Откуда мне было знать, что он пять минут назад звонил на ресепшен и просил прислать кого-нибудь, чтобы проверить забарахлившую систему объемного звука?