Это правда — но с большой натяжкой. «Приятели» на самом деле не были моими друзьями. Просто в пятницу утром это мероприятие обсуждалось «крутыми» ребятами, и меня вроде бы включили в число приглашенных. Такое редко случалось, и я исполнилась решимости воспользоваться шансом. И неважно, что я все лишь буду смотреть, как высокооплачиваемые футболисты девяносто минут гоняют мяч по полю и театрально падают.

— С каких это пор ты заинтересовалась футболом? — удивляется мама.

— Это же Кубок мира! Как же можно не интересоваться, когда только об этом и говорят?

Она прищуривается, глядя на меня с подозрением, и сует руки в карманы синих джинсов.

Я встречаю ее взгляд с самым невинным видом.

— Ну что же, приятно, что ты выходишь в свет, — в конце концов сдается мама. — А в чьем доме ты собираешься смотреть этот матч?

— У Дункана Брейтуэйта, — бормочу я, надеясь, что мама не расслышит.

Но у нее округляются глаза.

— Дункан Брейтуэйт? Но мне не хотелось бы, Грейс, чтобы ты якшалась с такими, как он. Я слышала, что он трудный подросток.

— Мама, туда приду не одна я, а целая компания. Со мной все будет хорошо.

Мама смотрит на меня с сомнением, но все-таки кивает в знак согласия.

— Если тебе хочется пойти, я не против. Но обещай, Грейс, что ты будешь осмотрительной. Пятнадцать — трудный возраст, особенно если рядом мальчики. Помню, когда мне было пятнадцать, я…

— Мама! — не выдерживаю я.

— Прости, солнышко. Ты же знаешь, что я о тебе беспокоюсь. Ты моя маленькая девочка, мой единственный ребенок. Мне позволено немножко поволноваться, не правда ли?

— Но только немножко!

Мама усмехается и говорит:

— Ну вот, в коттедже осталась всего одна коробка, и это пока что все. Я вернусь за остальным завтра, когда твой отец освободится и поможет мне грузить тяжелую мебель. Интересно, как у него дела на аукционе в Фейкенхеме? Жаль, что я не смогла поехать. Но меня попросили как можно скорее разобраться с этим домом. Я говорила тебе, что Мейбл настаивала, чтобы именно мы занялись распродажей ее имущества?

Мама с гордостью рассказывает мне это уже в третий раз.

— Да, говорила. Правда, это немного странно — делать распоряжения насчет распродажи твоих вещей, не так ли?

— По-видимому, она знала, что ее конец близок. Правда, она хорошо себя чувствовала, когда я с ней беседовала в последний раз. Пожалуй, это действительно немного странно. — Мама переводит взгляд с маленького коттеджа, которым мы занимаемся, на маяк рядом с ним. — Какая жалость, что на маяке больше не будет настоящих смотрителей! — говорит она, с нежностью глядя на цилиндр из белого кирпича. Кажется, будто он возносится ввысь, в облака, и исчезает за ними.

С тех пор как построили новый маяк на побережье, наш маленький маяк стал ненужным. Мейбл была последним смотрителем, жившим здесь, в коттедже «Маяк».

— Мир движется вперед, мама, — отвечаю я. — Прогресс означает перемены.

— Да, я знаю. Но я никогда не любила перемены. Может быть, поэтому мы с папой и занялись антиквариатом. Ведь таким образом мы можем удерживать прошлое, не так ли? — Она улыбается мне, затем переводит взгляд на огромный тюдоровский особняк, который высится на холме за нами. — Ты знаешь, что Сэндибридж-Холл тоже продают? — с грустью спрашивает мама. — Владельцам больше не по карману содержать особняк, и они вынуждены продать его и переехать. Увы, таково положение дел. Когда-то владельцам этого особняка принадлежал весь Сэндибридж — дома, магазины, даже маяк. Но шли годы, и им пришлось понемногу распродать все поместье. Единственное, что осталось, — этот дом, но теперь и он тоже продается. — Мама качает головой. — Я обеими руками за прогресс, Грейс, но если при этом гибнет историческое прошлое нашей великой страны, то я прекрасно обошлась бы без него.

Я взглядываю на Сэндибридж-Холл. Даже в этот пасмурный июньский день красный цвет кирпича и красивый золотистый оттенок отделки придают дому теплый и приветливый вид. Он окружен рвом, и к нему ведет длинная подъездная аллея, обсаженная деревьями.

— Держу пари, мама, тебе бы хотелось покопаться в старинной мебели и картинах, очищая этот дом! Ты была бы там в своей стихии.

— О нет, это невозможно. Интерьеры Сэндибридж-Холла слишком дорого стоят, чтобы пойти с молотка, — возражает мама. — Некоторые из картин представляют большую историческую ценность, а кое-что из мебели восходит к шестнадцатому веку. По слухам, у них даже есть гусиное перо, которым шотландская королева Мария писала письмо, когда гостила в этом поместье.

— А-а… — рассеянно произношу я: все это нисколько меня не интересует.

— В любом случае мне некогда горевать об этом сейчас. — Мама вытирает лоб тыльной стороной ладони, и несколько белокурых прядей выбиваются из-под шарфа, которым она защищает волосы от пыли. — У меня будет дел по горло, когда я привезу все это домой. У Мейбл такие красивые вещи! Мы должны хорошо заработать на этой распродаже. — Она запрыгивает в фургон. — Грейс, будь добра, принеси, пожалуйста, последнюю коробку из коттеджа, а я пока закончу укладывать эти.

— Конечно, — отвечаю я, радуясь, что мне не нужно продолжать разговор о старых вещах. История и сохранение прошлого — мамин конек. Я вздыхаю с облегчением, когда она перестает ораторствовать и спускается с трибуны.

Маленький сад при коттедже окружен белым забором. Я вхожу в калитку, открываю деревянную парадную дверь и принимаюсь искать последнюю картонку. Но ее нет в гостиной, где мы сложили все остальные коробки, и приходится обойти все комнаты коттеджа.

В старой кухне нет ничего, кроме опустевших деревянных буфетов с облупившейся краской и плиты, которая явно знавала лучшие дни. Прихожая совсем крошечная, так что коробке здесь поместиться негде. Я взбегаю вверх по лестнице, скрытой снизу портьерой. В трех маленьких спальнях также ничего, кроме мебели, которую завтра заберет папа. В ванной тоже пусто: только старая белая ванна с откидным верхом, старомодный унитаз и раковина. Я возвращаюсь на первый этаж, чтобы в последний раз окинуть взглядом гостиную на случай, если что-то упустила. Но вижу только величественный камин из кованого железа в конце комнаты да кое-что из старой мебели Мейбл.

Этот маленький коттедж мог бы стать очень уютным, если бы кто-нибудь его купил и привел в порядок. Наверное, его продадут, и новый хозяин сделает ремонт, чтобы сдавать коттедж отдыхающим. Пару лет назад Сэндибридж полностью отреставрировали и начали вкладывать деньги в приморский бульвар. Сейчас наш город становится столь же популярным курортом, как в викторианские времена.

— Интересно, а там что? — спрашиваю я, поворачивая ручку маленькой двери в самом конце коридора; я ее заметила раньше. — Вот ты где! — восклицаю я.

Вероятно, эту крошечную каморку смотрители маяка использовали как кабинет. Тут книжные полки, на которых теперь ни книг, ни бумаг, и обшарпанный письменный стол. Прежде чем продать этот стол, мама с папой непременно сотворят с ним чудо, придав ему прежний блеск. Но в данный момент меня больше интересует то, что стоит на столе: потерявшаяся коробка.

Я сразу же направляюсь к столу и пытаюсь поднять ее.

Уф! Я поспешно опускаю коробку, почувствовав, какая она тяжелая. Интересно, что же положила в нее мама? Я отгибаю крышку и заглядываю внутрь.

— О, это всего лишь пишущая машинка, — сообщаю я пустой комнате.

Это одна из тех ужасно тяжелых старых черных пишущих машинок с круглыми клавишами. Такие вещи делались на века. Я уже собираюсь закрыть коробку и снова попытаться поднять, как вдруг замечаю на черной каретке лист бумаги. Там что-то напечатано, и, вынув лист, я читаю:

...

Дорогая Грейс!

Поздравляю тебя с тем, что ты меня нашла. Я знал, что это будешь именно ты.

Пожалуйста, возьми Реми (ему нравится, чтобы его так называли) к себе домой и хорошенько о нем заботься. Он очень поможет тебе в будущем, как помогал многим людям в прошлом.

Но я должен предупредить, что имеется несколько правил для тех, кому он принадлежит.

Ты не можешь писать на Реми письма — только читать их.

Советы, которые дает Реми, могут лишь направить тебя, но он не сообщает детали. Например, даты и имена — под запретом.

При желании ты всегда можешь проигнорировать его — такое случается. Но помни: он всегда принимает близко к сердцу твои интересы.

Когда придет время передать Реми новому владельцу, ты получишь инструкции относительно того, как это сделать.

Удачи тебе!

С любовью.

Я

— Какого черта? — бормочу я, перечитывая письмо. — Реми? С какой стати давать имя пишущей машинке, а тем более называть ее Реми? — Я смотрю на коробку. — О, «Ремингтон»! Теперь понятно. — Я вижу название марки, написанное сверху золотыми буквами. — Но все же… все это немного странно. И зачем адресовать письмо мне? — Я качаю головой. — Я никогда не знала, что бедная Мейбл немного не в себе! Что она имела в виду? Как может старая пишущая машинка давать советы? И зачем понадобилось печатать на ней письмо ко мне? Наверно, Мейбл знала, что я буду помогать маме очищать дом.