Глава XXVI

Чары музыки

Через два дня после Дня благодарения Сирил навестил Гнездо.

— Я хочу послушать, как вы играете, — внезапно заявил он.

Сердце Билли запело, но она тут же разозлилась. Что же он думает, что ему достаточно слово сказать, и она послушается? К тому же уже поздно. Вслух она сказала:

— Как я играю? Но это так неожиданно… К тому же вы меня уже слышали.

Он взмахнул руками.

— Я не про это. Я имею в виду настоящую музыку. Билли, почему вы раньше мне не играли?

Билли гордо задрала подбородок.

— А почему вы меня об этом не просили? — парировала она.

К удивлению Билли, он ответил прямо.

— Потому что Калдервелл говорит, что вы первоклассно играете, а я не выношу первоклассных музыкантов.

Тут Билли засмеялась.

— А откуда вам знать, что я не такая, нахал вы этакий? — спросила она.

— Потому что я вас слышал, когда вы были другой.

— Спасибо, — прошептала Билли.

Сирил пожал плечами.

— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду, — сказал он. — Я вас слышал, и дело с концом.

— Когда?

— Это не имеет значения.

Билли молчала, внимательно глядя на него, потом спросила:

— Вы долго стояли на лестнице?

— Что? Ох. — Лицо Сирила вдруг порозовело. — Ну и что? — закончил он довольно зло.

— Ничего, — улыбнулась девушка, — только людям, которые живут в стеклянных домах, не стоит бросать камни.

— Хорошо. Я слушал, — признался он. — Мне понравилось то, что вы играли. Я надеялся, что потом вы сыграете для всех то же самое, но вы не сыграли. Поэтому я пришел послушать вас сегодня.

И снова сердце Билли запело, и опять она разозлилась.

— Думаю, что не сегодня, — сладко сказала она, качнув головой. — Я не в настроении.

Мгновение Сирил хмурился, а потом вдруг лицо его осветила редкая улыбка.

— Я сражен, — сказал он, поднимаясь и проходя к пианино.

Он играл долго, переходя от одной чудесной вещи к другой, и закончил «прекрасной и великолепной» музыкой, которая все звала и звала вперед, музыкой, которую Билли слушала когда-то давно, сидя на лестнице.

— Вот! Теперь вы поиграете для меня? — спросил он, вставая и вопросительно глядя на Билли.

Билли тоже встала. Лицо ее горело, глаза сияли, а губы дрожали. Как всегда, когда музыка Сирила глубоко ее затрагивала.

— Спасибо вам, спасибо, — выдохнула она. — Вы не представляете, сколько это значит для меня.

— Спасибо. Теперь вы точно мне поиграете, — ответил он.

На лице Билли показалась настоящая тревога.

— Но я не могу. Только не то, что вы слышали позавчера! — воскликнула она. — Это была всего лишь импровизация.

Сирил резко развернулся.

— Импровизация? Билли, вы записываете свои импровизации? Хотя бы иногда?

Лицо Билли залила краска.

— Ну… это громко сказано. Разве что иногда, — тихо сказала она.

— Позвольте мне на них посмотреть.

— Нет-нет, я не могу! Только не вы!

И снова лицо Сирила тронула улыбка.

— Билли, пожалуйста, покажите мне свои записи.

Девушка очень медленно подошла к шкафчику, остановившись, умоляюще посмотрела на Сирила, а затем торопливо открыла маленькую дверцу красного дерева и вытащила с полки несколько листов рукописных нот. Она подошла к пианино, держа их за спиной, как застенчивый ребенок — свою первую тетрадь.

— Спасибо, — сказал Сирил, дотянувшись до нот.

Потом он снова сел за пианино и дважды медленно и тщательно сыграл песенку.

— А теперь пойте, — велел он.

Неуверенно, очень тихо, все время делая паузы не в тех местах, где нужно, Билли подчинилась.

— Когда мы захотим продемонстрировать вашу песню, Билли, мы не будем просить вас ее петь, — сухо сказал Сирил, закончив играть.

Билли засмеялась и немедленно залилась краской.

— Когда я захочу продемонстрировать свою песню, я не стану первый раз петь ее вам, — сказала она.

Сирил не ответил. Он снова и снова повторял некоторые пассажи из лежавших перед ним нот.

— Судя по всему, вы зачем-то изучали контрапункт [Контрапункт — одновременное сочетание двух или более самостоятельных мелодических голосов.], — снисходительно заметил он и спросил: — А где вы взяли слова?

Билли помедлила и покраснела еще сильнее.

— Ну я… — она замолчала и смущенно рассмеялась, — я как маленький мальчик, который сам мастерит себе игрушки. Слова я взяла из головы, там есть материал и на другие песни.

— Интересно, — заметил Сирил. — И много вы уже сочинили?

— Одну… или две.

— Позвольте посмотреть.

— Мне кажется, на сегодня хватит, — смутилась она.

— Нет, если у вас есть еще несколько песенок, мы сможем составить из них очень милый сборник.

— Сборник? О чем вы?

— Об издании, разумеется.

— Об издании!

— Конечно. А вы что, хотели оставить эти песни себе?

— Но разве они годятся? Они не так уж хороши! — В голосе Билли слышалась недоверчивая радость.

— Правда? Позволим судить об этом другим людям, — пожал плечами Сирил. — В любом случае, если у вас есть еще материал, я советую вам немедленно взяться за его обработку.

— Но у меня уже есть песни! — взволнованно воскликнула девушка. — Много маленьких вещиц. Ну то есть… несколько, — торопливо поправилась она, посмотрев на Сирила.

— Ах вот как, — засмеялся Сирил. — Посмотрим…

Но он ничего не посмотрел и даже не закончил фразу. Роза, горничная Билли, появилась с визитной карточкой.

— Проводи мистера Калдервелла сюда, — велела Билли.

Сирил ничего не сказал, и это было очень мило с его стороны. Его мысли лучше было не озвучивать.

Глава XXVII

Мари, которая хотела печь пудинги

— Меня воспитывали именно для этого. Вы же знаете, что когда-то у нас были деньги, много денег, — вздохнула Мари, жалуясь на неудачи, — мама хотела, чтобы я училась музыке. Но даже когда я была совсем крошкой, я любила печь пудинги. Когда дни пирогов из песка и грязи для меня миновали, я умоляла маму пустить меня на кухню готовить. Но она ни разу этого не позволила, нанимала самых дорогих учителей и отправляла меня заниматься. Мне просто пришлось учиться музыке, и я играю теперь, как счетная машина.

А когда отец умер, а потом умерла и мама, денег не стало, и мне пришлось как-то зарабатывать, я, естественно, занялась музыкой. Больше я ничего не умела делать. Но вы, дорогая, знаете, что такое музыка. Я даю уроки, и это неплохие уроки, если говорить о технике, но на самом деле я просто мечтаю об уютном уголке с корзинкой чулок, которые нужно заштопать, или о кухне, где ждет меня пудинг.

— Бедняжка! — воскликнула Билли. — У меня есть пара чулок, которые требуют внимания, и я мечтаю попробовать одно из ваших желе, янтарных и рубиновых на просвет, с тех самых пор, как о них услышала. Могу ли я что-то сделать, чтобы вам помочь?

— Нет, спасибо, — вздохнула Мари, устало поднимаясь на ноги и на мгновение закрывая глаза рукой. — У меня страшно болит голова, но мне придется отправляться к маленькой Дженни Ноулз и учить ее играть гамму соль-мажор. Кроме того, вы мне уже помогли и все время помогаете, милая, — растроганно добавила она, — и это я виновата, мне не стоило вам жаловаться. Пожалуйста, не думайте обо мне больше, — она всхлипнула и выбежала из комнаты, а Билли удивленно и грустно посмотрела ей вслед.