Послышались шаги, эхом отдающиеся от голого пола, открылась дверь, и Сирил вымученно им улыбнулся.

— Заходите. Боюсь, смотреть здесь особенно не на что.

Бертрам изобразил напыщенного гида.

— Леди и джентльмены, здесь вы можете наблюдать льва в его логове.

— Тише, Бертрам, — велел Сирил.

— Он и правда лев, — шепотом признался Бертрам, — но мы обычно называем его просто музыкальным человеком, потому что ему так больше нравится.

— Как будто я музыкальная шкатулка, которую заводят ручкой, — ощетинился Сирил. Бертрам заулыбался.

— Ручкой, значит? Я бы никогда не осмелился такого сказать!

Сирил нетерпеливо взмахнул рукой и отвернулся. Бертрам снова вернулся к торжественному тону.

— Вы видите перед собой мастерскую, — ораторствовал он, — справа расположены орудия пы… музыкальные инструменты. Пианино, флейта и прочие. Слева стоит стол с ручками, бумагой, ластиками, чернилами и почтовыми марками. Я упоминаю об этом, потому что больше упоминать особенно не о чем. Через открытую дверь видны другие комнаты, но они еще скуднее обставлены, чем эта. Принято считать, что в одной из них стоит раскладной диван, а в другой — два стула.

Билли слушала молча, и в глазах ее виделся вопрос. Она не совсем понимала, как именно воспринимать слова Бертрама, но пустые комнаты и их строгий хозяин вызывали у нее смутную жалостью. Когда Бертрам сделал паузу, она почувствовала, что должна ее заполнить.

— Я бы хотела послушать, как вы… играете, мистер Сирил, — робко сказала она. Собрала все свое мужество и спросила: — Вы не могли бы сыграть «Молитву девы»? [«Молитва девы» — популярная пьеса польского композитора Теклы (Феклы) Бондаржевской-Барановской (1823–1861).]

Бертрам закашлялся, покраснел и выскочил в коридор. Крикнул оттуда:

— Мисс Билли, мы не можем задерживаться на представление. Скоро ужин, а мы еще многого не видели.

— Хорошо, тогда когда-нибудь потом, — кивнула Билли Сирилу, — я очень люблю «Молитву девы».

— А теперь слой Уильяма! — объявил Бертрам на лестнице. — Стучать не придется, его двери всегда открыты.

— Сделайте одолжение! Входите! — радостно крикнул Уильям.

— Господи, сколько всего! — ахнула Билли. — Сколько вещей! Спунку бы очень понравилась эта комната.

Бертрам усмехнулся, а потом сделал вид, что набирает в грудь воздуха.

— Поскольку в нашем распоряжении совсем немного времени, — начал он, — мы не сможем рассмотреть каждый предмет и узнать его историю с самого начала, но где-то здесь лежат четыре круглых белых камушка, которые…

— Мы все знаем про камушки, — перебил его Уильям, — будь так любезен, дай мне рассказать о моих сокровищах самому. — И он благосклонно улыбнулся восторженной девушке, стоявшей рядом с Бертрамом.

— Но их так много! — выдохнула Билли.

— Тем больше шансов, — улыбнулся Уильям, — что среди них найдется что-нибудь тебе по вкусу. Вот, например, китайская керамика, а вот бронза — вдруг они тебе понравятся.

Бертрам отступил с покорным вздохом, изображая смирение.

— Вот миниатюры, вот японский фарфор. Или ты любишь марки, или театральные программки? — Уильям встревожился.

Билли не ответила. Она разглядывала комнату, распахнув глаза. Вдруг она заметила расписной заварочный чайник и схватила его.

— Какой красивый чайничек! И какие хорошенькие тарелочки к нему! — вскрикнула она.

Коллекционер засиял от радости.

— Это Лоустофт. Настоящий Лоустофт, — объявил он, — не какой-нибудь полевошпатный восточный фарфор, который выдают за Лоустофт, а настоящий, английский. И к нему есть еще поднос. Представляешь, я заполучил и то, и другое, хотя это большая редкость. Добрую сотню заплатил!

— Сто долларов за чайник! — воскликнула Билли.

— Да. Посмотри, тут еще люстровая керамика. Миленькая, правда? И кусочек черного базальта. И…

— Хм, Уилл… — кротко сказал Бертрам.

— А это Каслфорд! — рассказывал Уильям, не обращая никакого внимания не Бертрама. — Видишь клеймо? ‘D. D. & Co., Castleford’. Клейма редко встречаются, но они очень красивые. А видишь ямочки на поверхности? Производители вставляют в форму множество иголок. Это всегда очень красиво, а конкретно этот чайник — еще и один из лучших виденных мной образцов.

— Уильям! — снова встрял Бертрам, на этот раз громче. — Могу ли я сказать, что…

— А этот голубой фарфор? — поспешно продолжил Уильям.

— Уильям! — почти закричал Бертрам. — Ужин подан! Пит уже звонил в гонг дважды!

— Да? Ох, ну конечно, — согласился Уильям, грустно посмотрев на свои сокровища, — нам следует спуститься.

— Но я еще не видела вашего слоя, — сказала Билли своему проводнику, пока они спускались вниз.

— Значит, что-то останется на завтра, — сказал Бертам. — Но у меня нет никакого голубого фарфора, марок и багажных бирок. Зато я могу заварить вам чаю, и это куда больше того, что сделал Уильям, несмотря на все его сто чайников!

Глава XI

Бертрам принимает гостей

Спунк остался при своем имени, но это была, возможно, единственная вещь, не подвергшаяся никаким изменениям за несколько недель после появления Билли. Нет нужды лишний раз упоминать, что дом, который населяли пятеро мужчин, живущих по раз и навсегда заведенному расписанию, не мог не измениться при появлении нервной пожилой дамы, порывистой юной девушки и очень живого котенка. А что до имени Спунка — то не по вине миссис Стетсон оно осталось неизменным.

Миссис Стетсон быстро познакомилась со Спунком. Их представили друг другу в тот вечер, когда она приехала, хотя, к счастью, не за столом. Уильям велел, чтобы Спунк не появлялся за ужином, хотя ему пришлось вытерпеть удивление и негодование хозяйки котенка.

— Не понимаю, как кто-то может возражать против присутствия за столом маленького чистенького котика, — чуть не плача, твердила Билли.

— Я понимаю, но это… иногда случается, — запинался Уильям, — и вот сейчас как раз настал случай. Тетя Ханна просто не вынесет подобного.

— Но она же не знает Спунка, — с надеждой сказала Билли, — просто подождите, пока они познакомятся.

Но по-настоящему познакомилась миссис Стетсон со Спунком только на следующий день. Она обнаружила, что Спунк нашел ее черный клубок пряжи и радостно вцепился в него. Он вовсе не собирался оставлять его лежать на месте. Спунк скинул его с лестницы, прокатил по коридору в гостиную, а там принялся гонять его между ножек разных столов и стульев и наконец так обмотался нитками, что упал на бок. Так он и заснул.

Билли нашла его по тонкому шерстяному следу. Миссис Стетсон следовала за ней, но совсем не так радовалась.

— Тетя Ханна, тетя Ханна, — заливалась Билли, — правда он очень миленький?

Тетя Ханна покачала головой.

— Вынуждена признать, что мне так не кажется, — объявила она. — Посмотри только, во что он превратил нитки. Он их безнадежно запутал!

— А вот и нет, — засмеялась Билли, — знаете, как на вечеринках иногда развязывают узлы, а на конце веревочки ждет подарок? Игра такая! Вот сейчас наш подарок — Спунк, — с этими словами она освободила серое тельце. — Подержите, — заявила она, доверяя спящего котенка миссис Стетсон.

— Билли, я не могу! Мне не нравится его имя, — заявила возмущенная старушка со всей возможной теплотой. — Его надо переименовать, например, в Томаса.

— Переименовать? Спунка? — в ужасе переспросила Билли. — Тетя Ханна, его нельзя называть по-другому! Он Спунк, понимаете? — тут она весело засмеялась: — Томас, скажете тоже. Милая вы старушка! Представьте только, что я попрошу вас сменить имя. Например, мне Хелен Кларабелла нравится куда больше Ханны, но я же не прошу вас называться по-другому. И я буду вас любить, даже если вы останетесь Ханной, честное слово! И вы полюбите Спунка, я в этом уверенна. А теперь смотрите, как я распутаю ваш клубок! — Она подвела ошеломленную старушку к креслу, расцеловала ее и набросилась на гору черных ниток.

— Но ты… Святые угодники! — закончила дама, которую звали отнюдь не Хелен Кларабеллой.

Бертрам утверждал, что «святые угодники» — самое страшное из известных тете Ханне ругательств.

Спунк вольготно растянулся на обтянутых черным шелком коленях тети Ханны и сонно заморгал. Потом мурлыкнул, свернулся в клубочек и снова заснул, все еще оставаясь Спунком.

В тот же день после обеда Бертрам услышал стук в дверь своей студии. Он был занят. Тому «Лицу девушки», которое он писал сейчас, предстояло участвовать в следующей выставке, а оно еще не было закончено. Он работал над ним по нескольку часов каждый день. И временами даже Бертрам не выносил, чтобы ему мешали. Модель уже ушла, но он продолжал работу, когда услышал стук. Ответил он не слишком радостно.

— Да?

— Это я! Мы со Спунком. Можно к вам? — спросил уверенный голос.

Бертрам выругался сквозь зубы, но все же открыл дверь.

— Конечно. Я писал, — объявил он.

— Как интересно! Я буду на вас смотреть! Ой, какая красивая комната!

— Рад, что она вам нравится.

— Конечно, нравится. Очень нравится. Я часто буду сюда приходить!

— Не сомневаюсь, — впервые в жизни Бертрам не смог найти подходящего ответа.

— Да, а теперь пишите дальше. Я хочу посмотреть. Тетя Ханна куда-то ушла, и я осталась одна. Побуду с вами.