— Но… я не привык к зрителям.
— Конечно, вы не привыкли, вы ведь такой одинокий! Но больше этого не будет! Теперь появилась я и спасу вас от одиночества.
— О, в этом я уверен, — со внезапной горячностью воскликнул Бертрам. К счастью для Билли, она не поняла причину его горячности.
— А теперь пишите! — велела она.
Бертрам, не зная, что делать, взялся за кисть, но писать не смог. Первое же прикосновение кисти к холсту очень заинтересовало Спунка, а котенок не пропускал ничего интересного. Он тут же запрыгнул на ногу Бертраму и протянул наверх лапу, целясь в кисть.
— Плохой Спунк! — хихикнула Билли. — Правда, мило? Давай еще разок!
Художник сердито вздохнул.
— Милая моя, — возразил он, — вам это может показаться жестоким, но эта картина — не детская игрушка для развлечения котят. Я вынужден вежливо просить Спунка удалиться.
— Он не уйдет, — засмеялась Билли. — Но не беспокойтесь, он же когда-нибудь ляжет спать. Хватит писать. Я пришла посмотреть ваши комнаты, — и она радостно вскочила на ноги, — сколько же лиц! И все девушки! Как весело! Почему вы ничего другого не рисуете? Они хорошенькие!
— Спасибо, — сухо ответил Бертрам.
В этот день Бертрам больше не писал. Билли многое заинтересовало, и она задавала бесконечные вопросы. Она очень обрадовалась, осознав всю важность вездесущего «Лица девушки», и тут же предложила позировать. Целых полчаса она провела, поворачивая голову в разные стороны и спрашивая: «Так лучше? Или так?». Потом она утомилась и предложила вместо себя Спунка, подчеркивая, что кошек — конечно, если они красивые, как Спунк, — рисовать приятнее, чем девушек.
Она спасла Спунка из ящика с красками, где он развлекался, гоняя туда-сюда тюбики, и спросила, доводилось ли Бертраму когда-либо видеть более очаровательную, прекрасную, во всех отношениях чудесную модель. Она вела себя так безыскусно, ее так очаровывало все вокруг, что Бертрам никак не мог на нее рассердиться, хотя его все раздражало. Но когда в четыре часа она вместе с котенком весело отправилась наверх, он в отчаянии воздел руки к небу.
— Господи, — простонал он, — если так будет и дальше, я сбегу из дома.
Глава XII
Сирил делает ход
Билли провела в доме на Бекон-стрит целую неделю, прежде чем повторно нанесла визит Сирилу. В этот раз Бертрам ее не сопровождал. Она пошла одна. Даже Спунк остался внизу — Билли помнила, что ее потенциальный собеседник ненавидит кошек.
У Билли не было ощущения, что она близко знакома с Сирилом. Несколько раз она пыталась поговорить с ним, но так мало преуспела в этом, что в конце концов пришла к выводу, который высказала только Бертраму, что мистер Сирил очень застенчив. Бертрам расхохотался. Он смеялся все громче, слыша, как Сирил злобно колотит по клавишам пианино — он только сбежал от одной из самых решительных попыток Билли, и Бертрам прекрасно это знал. Смех Бертрама озадачил Билли и ничуть ее не порадовал. Поэтому она не поделилась с ним своим планом подняться наверх и посмотреть, что она сможет сделать сама, преодолеет ли она «глупую застенчивость» Сирила Хеншоу.
Несмотря на всю свою храбрость, Билли целую минуту стояла на лестнице, пока не решилась постучать в дверь Сирила.
Дверь открылась немедленно.
— Что… Билли! — вскричал он.
— Да, это я, Билли. Я поднялась познакомиться с вами, — победоносно улыбнулась она.
— Очень… мило с вашей стороны. Вы войдете?
— Да, спасибо. Видите, я не взяла с собой Спунка. Я все помню.
Сирил серьезно кивнул.
— И это очень мило.
Билли поерзала в кресле. С ее точки зрения, она совсем не продвигалась вперед и решилась на наступление.
— Понимаете, я подумала, что если поднимусь сюда, где нет людей, то мы сможем познакомиться, — призналась она, — и я полюблю вас так же, как и остальных.
Увидев странное выражение на лице Сирила, девушка вдруг поняла, что сказала. Щеки ее залила краска смущения.
— Господи! Я хотела сказать… Я имела в виду, что вы мне, конечно, нравитесь, — неуклюже оправдывалась она, а потом вдруг засмеялась. — Сами видите, обманщик из меня никакой. Придется говорить прямо. Вы мне совсем не так нравитесь, как дядя Уильям и мистер Бертрам. Вот и все!
Сирил рассмеялся. В первый раз после знакомства с Билли в его глазах появилось что-то, похожее на интерес.
— Ах вот как! — сказал он. — Тогда вы совсем не милая.
Билли покачала головой.
— Вы не всерьез говорите, — обвинила она его, — а вот теперь честно. Я бы хотела полюбить вас.
— Спасибо. Тогда, будьте так добры, скажите, почему вы меня не любите? — спросил он.
Билли вновь залилась краской.
— Ну… просто… так получилось, — запиналась она, а потом воскликнула: — Ладно уж! Вы заставляете меня невежливо себя вести, а я этого не хочу.
— Конечно нет, — согласился Сирил, — но тут нет ничего невежливого, потому что я просто задал вам вопрос. Судя по всему, — тут в его глазах что-то блеснуло, — я занял место где-то рядом с дождливыми днями и рубцом.
— Что?
— Рубец и дождливые дни. Если мне не изменяет память, это единственные вещи, которые вы не любите.
Девушка засмеялась.
— Вот! Я же знала, что вы мне понравитесь, если только заговорите, — просияла она. — Давайте больше не будем об этом. Поиграйте мне, пожалуйста. Вы обещали сыграть мне «Молитву девы».
Сирил застыл на месте.
— Простите, но вы ошибаетесь, — холодно ответил он. — Я не играю «Молитву девы».
— Жалко! Я ее так люблю! Но вы играете много чего другого. Я немного слышала, а мистер Бертрам говорит, что вы выступаете на всяких концертах.
— Правда? — Сирил приподнял брови.
— Конечно! Мистер Сирил, почему вы снова такой тихий и угрюмый? — улыбнулась Билли. — Знаете, что? Мне кажется, что у вас «нервы»!
Голос Билли звучал так трагично, что Сирил рассмеялся.
— Возможно, мисс Билли.
— Прямо как у мисс Летти?
— Я не знаком с этой дамой.
— Ха! А из вас бы получилась отличная пара, — вдруг воскликнула Билли, — нет, правда! Вы же тоже хотите, чтобы все люди ходили на цыпочках и говорили шепотом?
— Ну, пожалуй, иногда.
Девушка вскочила и тяжело вздохнула.
— Тогда я пойду, но приду еще раз! — Она помедлила, а потом подошла к пианино. — Как бы я хотела на нем сыграть.
Сирил вздрогнул. Он мог себе представить, что бы играла Билли. А он не любил ни регтайма [Регтайм — «пред-джазовый» жанр фортепианной американской музыки, оформившийся в последней четверти XIX века, предшественник джаза.], ни кекуока [Кекуок (букв. «прогулка с пирогом») — негритянский танец под аккомпанемент банджо, гитары или мандолины. Название танца было связано с первоначальным обычаем награждать лучших танцоров пирогом, а также с позой танцовщиков, как бы предлагающих блюдо. // Фондан, Бенджамен (Фундаену) (1898–1944) — франц. писатель румынского происхождения: сценарист и философ-экзистенциалист, ученик Льва Шестова. «Лжетрактат по эстетике» (1938). ].
— Вы играете? — принужденно спросил он.
Билли покачала головой.
— Практически нет. Совсем чуть-чуть, — тоскливо ответила она и двинулась к двери.
Несколько минут после ее ухода Сирил стоял на месте, мрачно глядя перед собой.
— Я полагал, что способен сыграть что-нибудь достойное, — пробормотал он наконец, — но «Молитва девы»! Святые небеса!
Билли немного стеснялась Сирила, когда он спустился к ужину. Следующие несколько дней она старалась держаться от него подальше. Однажды Сирил даже подумал, уж не боится ли она его «нервов». Впрочем, он не стал выяснять — он был твердо уверен, что она сама решила оставить его в покое.
Прошло, должно быть, не меньше недели с визита Билли на верхний этаж, когда Сирил вдруг оборвал игру и открыл дверь, чтобы спуститься вниз. Но на первой же ступеньке он замер.
— Господи, Билли! — воскликнул он.
Девушка сидела на лестнице. При его появлении она в ужасе вскочила на ноги.
— Билли, ради всего святого, что вы здесь делаете?
— Слушаю.
— Слушаете?
— Да. Я вам мешаю?
Он не ответил. Он слишком удивился, чтобы найти подходящие слова, и заодно пытался вспомнить, что именно играл.
— Понимаете, слушать музыку — это не то же самое, что подслушивать… разговоры, — торопливо пояснила Билли. — Я же никого не обманываю?
— Что? Нет.
— Я вам не мешаю?
— Честно говоря, нет, — признался он.
— Тогда я могу продолжать. Спасибо, — с облегчением вздохнула Билли.
— Продолжать? Вы уже приходили сюда?
— Да, несколько дней. Мистер Сирил, а что это такое, та вещь, где все время басовые ноты, и они что-то говорят, что-то прекрасное и великолепное, и оно становится все больше и величественнее, как будто ничто его не остановит, а потом все заканчивается бурным триумфом? Что это?
— Господи, Билли, — на этот раз интерес на лице Сирила был неподделен, — хотелось бы мне, чтобы все понимали мою музыку так, как вы. Это мое сочинение. То, что я сейчас пишу. И я хотел выразить именно то, что вы услышали.
— А я это услышала! Пожалуйста, поиграйте еще, не закрывая дверь!
— Не могу, Билли. К сожалению, не могу. У меня назначена встреча, и я уже опаздываю. Вы еще услышите эту вещь, и дверь будет широко раскрыта, — бормоча извинения, он прошел мимо девушки и побежал вниз.
Билли ждала, пока не услышала стук входной двери. Потом она прокралась в комнату Сирила и подошла к пианино.
