— Понимаю, — сочувственно кивнула Поллианна. — Если ты бедный, всегда приходится выбирать что подешевле. Мы с папой довольно часто обедали не дома, а в соседней закусочной и обычно брали там бобы да рыбные тефтельки. Ну, и как всегда, играли в радость — рассказывали друг другу о том, как любим эти бобы с тефтельками. Радуемся, а в закусочной жареной индейкой пахнет! Так пахнет… но шестьдесят центов за порцию, можешь себе представить? С ума сойти! А бобы мистер Пендлтон любит, не знаешь?

— Бобы?.. Да какая разница, любит — не любит! Он, между прочим, совсем не бедняк, мисс Поллианна, совсем не бедняк. Мистер Джон Пендлтон кучу денег унаследовал после своего отца. Богаче, чем он, во всём городе человека не сыскать. Да он… он… может долларовыми бумажками закусывать, и даже не заметить этого!

— Закусывать? — хихикнула Поллианна. — Ну, по-моему, невозможно закусить долларовой бумажкой и не заметить. Никак невозможно. Она же жёсткая, не прожуёшь!

— Да это я не напрямую, а так… Он мог бы хоть есть свои долларовые бумажки, хоть сигары от них прикуривать, — пояснила Нэнси. — Только он денежки свои зря не тратит, всё копит, копит их, а на что — не понятно.

— На богоугодные дела, наверное, — предположила Поллианна. — Для обращения язычников в истинную веру, например. И это настоящий подвиг! Отказывать себе во всём и со смирением нести свой крест. Я знаю таких подвижников, мне папа о них рассказывал.

Нэнси, намеревавшаяся высказать всё, что она сама думает о мистере Пендлтоне, уже и рот для этого раскрыла, но, взглянув на сияющее от простодушного восторга лицо Поллианны, прочитала в её глазах нечто такое, что осеклась, и решила вернуться к самому началу их разговора.

— Так вот, — сказала она. — Мне, знаешь ли, просто очень удивительно, что он с тобой разговаривает, мисс Поллианна, очень. Ведь мистер Пендлтон вообще ни с кем… впрочем, это я уже говорила. Короче, живёт в огромном доме совершенно один, а в доме-то у него, рассказывают, обстановка как в музее — позолота, хрусталь, и всякое такое. А ещё поговаривают, что он полоумный слегка. Другие, правда, считают его просто нелюдимым, а третьи вообще думают, что у него скелет в шкафу!

— Скелет? Да ты что, Нэнси? — в ужасе передёрнулась Поллианна. — Разве можно в своём шкафу такую гадость держать?

Поняв, что Поллианна по простоте душевной приняла известную поговорку про скелет за чистую правду, Нэнси невольно хмыкнула, однако объяснять ничего не стала. Ну, скелет так скелет, немного дополнительной жути образу мистера Пендлтона не повредит.

— Но по любому все — абсолютно все! — считают мистера Пендлтона личностью загадочной, таинственной, — продолжила она. — И то сказать, он же подолгу на одном месте не сидит, то и дело ездит по разным странам. Неделю здесь, неделю там. Да всё к каким-то дикарям да нехристям его тянет. То в Египет укатит, то в Китай какой-нибудь, то в эту… пустыню Сары.

— Ну, он миссионер, ясное дело, — кивнула Поллианна.

— Да я бы так не сказала, мисс Поллианна, — как-то странно хихикнула Нэнси. — А когда мистер Пендлтон возвращается из тех далёких стран, он книжки пишет. Чудны́е книжки, говорят. Всё вроде как про разные безделушки, которые он находит и покупает у тех нехристей. Вот там он деньги свои тратит направо и налево, там их ему не жаль, а здесь, дома, лишний грош на еду потратить не хочет.

— Ну, экономит деньги чтобы язычников в нашу веру обращать, что ж тут непонятного? — сказала Поллианна. — При этом мистер Пендлтон очень милый человек, хотя и немного странный, как та же миссис Сноу, например. Правда, он совсем по-другому странный, чем она.

— Ну, можно, конечно, и так про него сказать, — хмыкнула Нэнси.

— Знаешь, я теперь ещё больше рада тому, что он со мной разговаривает, — с довольным видом вздохнула Поллианна.

Глава X

Сюрприз для миссис Сноу

Придя в следующий раз навестить миссис Сноу, Поллианна застала её, как и прежде, в затемнённой комнате.

— Мама, к тебе снова та маленькая девочка от мисс Полли, — усталым тоном объявила Милли и тут же испарилась, оставив Поллианну наедине с больной.

— А, это ты! — раздался недовольный голос со стороны постели. — Я тебя помню. Впрочем, тебя, я думаю, любой запомнит, кто хоть однажды встречался с тобой. Мне хотелось, чтобы ты вчера пришла. Вчера я тебя ждала, вчера.

— Правда? Ну, тогда я рада, потому что от вчера до сегодня ждать совсем недолго, — весело рассмеялась Поллианна, проходя дальше в комнату и осторожно опуская на стол принесённую с собой корзинку. — Ой, а что ж это вы опять в темноте сидите? Я вас совсем не вижу, — и она решительно направилась к окну, чтобы раздвинуть шторы. — Хочется взглянуть, у вас волосы так же лежат, как мы их в прошлый раз причесали?.. Ой, нет! Ну, ничего, я даже рада, потому что мы их снова причешем… позже. Если вы позволите, конечно. А сейчас я хочу, чтобы вы взглянули на то, что я вам принесла.

— Можно подумать, что внешний вид каким-то образом влияет на вкус, — сварливо проворчала миссис Сноу, однако с интересом уставилась на корзинку. — Ну, что там у тебя?

— А вы угадайте! — подошла к стоящей на столе корзинке Полианна. Лицо её сияло. Лицо больной женщины ещё больше потускнело и сделалось совсем кислым.

— Да не буду я гадать! И не хочу ничего, — вздохнула она. — В конце концов, что бы ты ни принесла, всё равно будет так же, как всегда.

— Нет, сегодня так же, как всегда, не будет, — тихонько засмеялась Поллианна. — Ну, давайте, давайте, угадывайте! Вот если бы вас спросили о том, чего вам хочется, как бы вы ответили?

Миссис Сноу задумалась. Сама того не сознавая, она за последние годы настолько привыкла — просто из принципа! — желать не того, что ей предлагают, что было как-то непривычно говорить о том, чего ей хочется, до того, как она узнает, а что же, собственно, ей сегодня принесли. Но при этом она должна была что-то ответить, потому что её ответа ждёт эта необычная, невероятная девочка.

— Ну, бараний бульон…

— Я его принесла! — воскликнула Поллианна.

В тот же миг больная вдруг поняла, что ей не хочется этого бульона. Ну, совершенно не хочется. А хочется…

— Нет, бараньего бульона мне не хочется, — вздохнула миссис Сноу. — Вот цыплёнка жареного…

— Есть у меня и жареный цыплёнок, — всё так же радостно объявила Поллианна.

— И то, и другое? — удивлённо приподнялась в своей постели больная.

— Ага. И заливное из телячьих ножек в придачу, — торжественно добавила Поллианна. — Я решила, что хотя бы раз вы должны, наконец, получить то, чего хотите! Мы договорились с Нэнси, и она приготовила для вас и одно, и второе, и третье. Правда, сегодня каждого блюда будет понемножку — зато всё! — проговорила она, вынимая из своей корзинки три небольших горшочка. — Знаете, я очень рада, что вам хочется цыплёнка. Пока я сюда шла, всё думала, что вдруг вам захочется рубец, например, или луку маринованного, или ещё чего-нибудь, а у меня этого нет! Тогда вышло бы, что я старалась, старалась, да и села в лужу! — весело рассмеялась Поллианна.

Ответа не последовало. Больная женщина задумалась, будто пыталась мысленно нащупать опору, которую она потеряла.

— Ну, вот! Я вам все три горшочка оставлю, — сказала Поллианна, выстраивая их рядком на столе. — Очень может быть, что завтра вам как раз бараньего бульона захочется. А послезавтра заливного. Скажите, как вы себя сегодня чувствуете?

— Спасибо, плохо. Очень плохо, — страдальчески пробормотала миссис Сноу, откидываясь назад и принимая свою привычную лежачую позу. — Всю ночь не спала и даже утром вздремнуть не смогла, потому что моя соседка, Нелли Хиггинс, начала брать уроки музыки и теперь гаммы играет. Каждый день, с утра до вечера, с утра до вечера! Я от этих гамм скоро с ума сойду! Прямо не знаю, что мне делать!

— Понимаю, — сочувственно кивнула Поллианна. — Гаммы — это ужасно! В таком же положении однажды миссис Уайт оказалась. Это дама из благотворительного комитета, если вам интересно. Соседка гаммы играла, а у миссис Уайт как раз приступ ревматизма случился, и она даже в постели повернуться не могла. Она говорила, что ей было бы легче, если бы она хотя бы повернуться умела. А вы можете?

— Я?.. Что?..

— В постели повернуться. Ну, знаете, если повернуться с боку на бок, то музыка уже не так донимает. Сильно, конечно, но не так.

Миссис Сноу ошалело посмотрела на девочку, пожевала губами и раздражённо ответила:

— Да, я могу повернуться в постели. Конечно. На любой бок.

— Ну, тогда вам радоваться надо. Вот миссис Уайт-то не могла, а вы можете. Значит, у вас и приступа ревматизма нет. Помнится, миссис Уайт говорила тогда, что ей ужасно хочется метаться в кровати, но ревматизм-то не даёт, и от этого можно с ума сойти. Она, может, и сошла бы, но её уши золовки, то есть сестры мистера Уайта, спасли. Её золовка, вы понимаете… она совершенно глухая была, как пень.

— Золовка… глухая, как пень?.. Да при чём здесь золовка, не понимаю?

— Ой, я же совсем забыла, что вы совершенно не знаете миссис Уайт. Это моя вина, я вам ничего о ней не рассказывала. Так вот, та золовка, мисс Уайт, была глухой, как пень, и приехала к ним помогать ухаживать за миссис Уайт и так… по дому. Так вот, когда соседка через дорогу начинала терзать гаммами своё пианино, золовка, разумеется, никак на это не реагировала, а миссис Уайт начинала радоваться тому, что сама-то она слышит эти гаммы, значит, сама-то она не глухая. Посмотрит на золовку и радуется тому, что может слышать, что не глухая, как сестра мужа. Ну, одним словом, она в ту же игру играла, что и мы с папой. Это я её научила.