Я заметила, что старая миссис Крозье отвернулась, чтобы скрыть ухмылку.

— Ну-ну, не надо наглеть, — отозвалась Роксана. — А в картишки ты играешь?

— Ненавижу.

— Ну тогда… Нет ли у вас китайских шашек?

Вопрос Роксаны был адресован старой миссис Крозье. Та сначала сказала, что понятия не имеет, а потом предположила: может быть, в столовой, в ящике серванта?

Меня послали в столовую, и я вернулась с доской и банкой с фишками.

Роксана поставила доску прямо на ноги больному, и мы приступили к игре. Старая миссис Крозье заявила, что никогда не могла понять правил. (К моему удивлению, она проговорила это шутливым тоном.) Роксана иногда взвизгивала, делая ход, или же стонала, когда фишки противника перепрыгивали через ее собственные, но звуки издавала негромкие, чтобы не растревожить пациента. Резких жестов тоже не делала и шашки передвигала легко, как перышки. Я старалась поступать так же, поскольку в противном случае она грозно таращила на меня глаза. И при этом у нее на щеке не исчезала ямочка.

Я вспомнила, как молодая миссис Крозье говорила мне, когда отвозила домой, что ее муж не любит долгих разговоров. Они его выматывают, а когда он сильно устает, то становится раздражительным. Вот, подумала я, теперь самое время ему сделаться раздражительным. Заставили играть в дурацкую игру на смертном ложе. А у человека такая температура, что даже простыни горячие.

Однако Сильвия, похоже, ошибалась. Больной казался гораздо терпеливее, вежливее и обращался с низшими — а Роксана, несомненно, была для него низшей — мягко и сдержанно. Приходилось тратить на это силы, в то время как ему, наверное, больше всего хотелось тихо лежать, размышлять о своем жизненном пути и готовиться к будущему.

Роксана вытерла пот у него со лба и сказала:

— Ну-ну, не волнуйся. Ты еще не выиграл.

— Роксана, — произнес он. — Роксана. А вы знаете, кто носил это имя — Роксана?

Она хмыкнула, а я поспешила вмешаться. Не смогла сдержаться.

— Так звали жену Александра Великого!

Мои познания легче всего было сравнить с гнездом сороки, увешанным разными блестящими сведениями вроде этого факта.

— Да ну? — сказала Роксана. — А кто он такой? Великий Александр?

Я взглянула на мистера Крозье и вдруг поняла нечто и удивительное, и грустное.

Ему понравилось, что она не знает. Я точно говорю. Ему понравилось, что она не знает. Ее невежество доставило мистеру Крозье удовольствие, словно ему дали ириску.

Когда я впервые увидела Роксану, на ней были шорты, как и на мне, однако потом она всегда приходила в платье из какой-то жесткой и лоснящейся светло-зеленой ткани. Шуршание этого платья было слышно, уже когда она поднималась по лестнице. Она принесла мистеру Крозье шерстяную подушечку, чтобы у него не образовывались пролежни. Без конца выражала неудовольствие состоянием его простыней и без конца их расправляла. Однако ни ругань, ни эти перемещения не вызывали у больного раздражения, и после них она заставляла его признавать, что ему стало удобнее лежать.

Роксана никогда не терялась и не падала духом. Она то загадывала загадки, то травила анекдоты — из тех, которые моя мама называла похабными и запрещала рассказывать у нас дома всем, кроме папиных родственников (других форм общения они просто не знали).

Хохмы Роксаны начинались с вопроса, задаваемого с самым серьезным видом:

— Знаете, как монахиня покупала мясорубку?

— Знаете про жениха и невесту, которые заказали десерт в первую брачную ночь?

Анекдоты обычно содержали двусмысленность, и рассказчица могла обвинить слушателей в том, что у них всегда одно на уме.

Приучив нас к подобным шуткам, Роксана перешла к анекдотам позабористей, о существовании которых моя мама, боюсь, и не подозревала: в них фигурировал секс с овцами, курами и доильными аппаратами.

— Ужас какой, да? — так она обычно заканчивала свой рассказ. И добавляла, что всего этого муж понабрался в своей автомастерской, а сама-то она и представить такого не может.

Хихиканье старой миссис Крозье шокировало меня не меньше, чем сами анекдоты. Я даже решила, что она ничего не понимает, просто ей нравится слушать Роксану. Старая миссис сидела с улыбкой наготове, словно ей только что вручили какой-то подарок: обертка еще не снята, но он ей обязательно понравится.

Мистер Крозье не смеялся, но он ведь вообще никогда не смеялся. Только поднимал брови, делая вид, что сердится и находит Роксану ужасной и очаровательной одновременно. Сказывалось воспитание, а может, он выказывал таким образом благодарность за все, что она для него делала.

Что касается меня, то я заставляла себя смеяться, чтобы Роксана не сочла меня невинной недотрогой.

Помимо анекдотов, она оживляла обстановку рассказами о своей жизни. Приехала в Торонто из какого-то забытого богом городка на севере провинции Онтарио — в гости к старшей сестре. Устроилась на работу в магазин сети «Итонз» [«Итонз» (Eaton’s) — до 1950-х гг. крупнейшая канадская ретейлерская фирма, имевшая сеть универсальных магазинов по всей стране; была основана в 1869 г., обанкротилась в 1999 г.]. Сначала уборщицей в кафе, потом кто-то из менеджеров заметил, что она работает с огоньком, и ее взяли продавщицей в отдел перчаток. (Рассказывала она про это так, будто ее открыл режиссер студии «Уорнер бразерс». [«Уорнер бразерс» (Warner Brothers) — крупнейшая американская кинокомпания. В годы войны и позднее открыла множество новых звезд (Джоан Кроуфорд, Дорис Дэй и др.).]) И кого бы, вы думали, она там видела? Барбару Энн Скотт [Скотт Барбара Энн (Scott Barbara Ann; 1928–2012) — канадская фигуристка-одиночница, первая олимпийская чемпионка в истории страны (Санкт-Мориц, 1948), национальная героиня Канады.], знаменитую фигуристку! Та купила пару белых лайковых перчаток длиной до локтя.

У старшей сестры было столько кавалеров, что ей приходилось подкидывать монетку, решая, с кем сегодня пойти на свидание. Роксане поручалось встречать отвергнутых ухажеров у дверей пансиона и выражать им сожаление, в то время как сама сестра убегала через заднюю дверь. Роксана считала, что именно тогда она научилась так болтать. Вскоре кое-кто из парней, с которыми она знакомилась таким образом, начали приглашать на свидания уже ее саму. Сколько ей было лет, они не знали.

— Ну и я пустилась во все тяжкие, — закончила Роксана.

Я стала понимать: оказывается, есть такие девушки, которых охотно слушают не из-за содержания их рассказов, а потому, что они болтают с радостью и удовольствием. Их лица светятся от этой радости и убеждения, что любое их слово доставляет слушателям наслаждение. Есть, конечно, неприятные исключения вроде меня — те, кто радости не разделяет, но это уже их проблемы. И перед такими, как я, эти девушки особо распространяться не будут.

Мистер Крозье сидел прямо, обложенный подушками, и смотрел на мир счастливым взглядом. Он был счастлив, что может закрыть глаза, а она все будет говорить, а потом откроет их и обнаружит Роксану рядом с собой, как шоколадного зайца утром на Пасху. А потом будет следить за каждым движением ее леденцовых губ и за каждым вилянием ее пышного зада.

Старая миссис Крозье только покачивалась взад-вперед, продолжая пребывать в каком-то оцепенении от удовольствия.

Роксана проводила теперь наверху не меньше времени, чем внизу, где делала массаж. Я не могла понять, получает ли она дополнительную плату. А если нет, то зачем тратит столько времени? И кто может ей заплатить, кроме старой миссис Крозье?

И ради чего?

Ради того, чтобы ее пасынок чувствовал себя счастливее, комфортнее? Вряд ли.

Может, чтобы самой развлечься?

Как-то раз, когда Роксана вышла из его комнаты, мистер Крозье сказал, что ему ужасно хочется пить. Я спустилась вниз, чтобы налить воды из кувшина, стоявшего в холодильнике. Роксана укладывала свои вещи, собираясь домой.

— И чего я так засиделась? — спрашивала она себя вслух. — Не хватало еще тут на училку наткнуться.

Я не сразу поняла.

— Да на Сильвию, — пояснила Роксана. — Она же от меня не в восторге, правда? Интересно, она хоть раз про меня спросила, когда возила тебя домой?

Я ответила, что Сильвия никогда ее не вспоминала во время наших поездок. Да и с какой стати?

— Дороти говорит, что жена не умеет с ним управляться. Говорит, я лучше. Со мной он чувствует себя счастливым, а с ней — нет. Это Дороти говорит. А что, если она в лицо ей такое скажет?

Я вспомнила, как Сильвия бегом поднималась по лестнице к мужу, когда приезжала вечером с работы. Неслась, едва поздоровавшись со мной и со свекровью, вся раскрасневшаяся от нетерпения и отчаяния. Мне хотелось сказать об этом, чтобы хоть попытаться защитить Сильвию, но я не знала, как это сделать. В присутствии таких самоуверенных людей, как Роксана, я всегда терялась, даже если они не возражали, а всего лишь не слушали, что я говорю.

— Так она точно ничего про меня не говорит?

Я подтвердила: нет, не говорит.

— Она очень усталая приезжает.

— Ну да. Все устают. Но некоторые умеют это скрывать.

Тогда я заявила — просто из духа противоречия:

— А мне она нравится, очень-очень.

— Какчень-какчень? — передразнила Роксана.

Она протянула руку и игриво, но неприятно взъерошила мне челку, — я совсем недавно сама ее подстригла.

— Надо бы тебе подстричься как следует.

«Дороти говорит». Если Роксана нуждается в восхищении — такая уж она уродилась, — то что же нужно Дороти? Мне казалось, в доме затевается что-то дурное, но что именно, я не понимала. Может быть, старой миссис всего лишь хотелось подольше задержать у себя любимую Роксану?

Лето перевалило за половину. От жары в колодцах высыхала вода. Поливальная машина больше не приезжала, а в магазинах, чтобы товары не выцветали, завесили витрины какими-то полотнами, похожими на желтый целлофан. Листья сделались пестрыми, трава — сухой.

Старая миссис Крозье продолжала вскапывать землю в своем саду, день за днем. Так полагалось: в засуху надо копать и копать, пока не докопаешься до подземной влаги.

Летняя школа в университете заканчивалась в середине августа, и после этого Сильвия могла быть дома постоянно.

Мистер Крозье все еще радовался приходам Роксаны, но часто впадал в сон. Он мог заснуть, сидя в постели и не откидываясь на подушку, прямо в то время, когда она шутила или рассказывала анекдоты. Пробудившись буквально через мгновение, он спрашивал, где находится.

— Да тут, тут, засоня, — отвечала она. — Эй, обрати на меня внимание, слышишь? А то отшлепаю. Или ты хочешь, чтобы тебя не отшлепали, а пощекотали?

Он заметно сдал: щеки впали, как у старика, а уши казались прозрачными, словно были не из плоти, а из пластмассы. (Мы, правда, не знали тогда слова «пластмасса», а говорили «целлулоид».)

В мой последний рабочий день — он же последний день перед отпуском для Сильвии — Роксана должна была делать массаж.

Сильвия уехала в университет пораньше — из-за какой-то церемонии, и поэтому я шла пешком через весь город и добралась, когда Роксана была уже на месте. Они со старой миссис Крозье сидели на кухне. Когда я вошла, они посмотрели на меня так, словно вообще забыли про мое существование, а я тут явилась и прервала их разговор.

— Я их специально заказала в пекарне, — сказала старая миссис.

Она имела в виду миндальные пирожные, коробка с которыми стояла на столе.

— Да я же тебе говорила, что такого не ем, — ответила Роксана. — Никогда и ни за что.

— Специально посылала Харви их забрать.

Харви был ее помощником-садовником.

— Вот пусть Харви их и ест. Серьезно. У меня от них на коже жуткая сыпь.

— А я думала, надо купить что-нибудь особенное, — сказала старая миссис Крозье. — Сегодня же последний день, а потом…

— Знаю, знаю. Потом она поставит свою задницу на якорь в этом доме. Ну так и что? Ради этого мне покрываться пятнами, как гиене?

О какой заднице они говорят?

Господи! Да это же о Сильвии.

Старая миссис Крозье была сегодня в красивом черном шелковом халате с вышитыми водяными лилиями и гусями.

— Когда Сильвия тут обоснуется, ничего уже не получится, — сказала она. — Сама понимаешь.

— Ну так давай сегодня устроим. А насчет пирожных — не волнуйся. Тут ты не виновата. Я понимаю, ты их специально заказала, чтобы показаться доброй.

— «Чтобы показаться доброй», — передразнила ее старая миссис Крозье жеманным голоском.

Тут они обе посмотрели на меня, и Роксана сказала:

— Кувшин на прежнем месте.

Я достала кувшин с водой из холодильника и налила воды для мистера Крозье. Вообще-то, могли бы предложить мне одно пирожное, но разве им такое придет на ум…

Я ожидала увидеть его лежащим с закрытыми глазами. Но мистер Крозье не спал.

— Я ждал… — начал он и прервался, чтобы перевести дыхание. — Тебя. Хотел попросить… Ты не сделаешь мне одолжение?

Я ответила, что конечно сделаю.

— И никому не скажешь?

Тут я забеспокоилась: может, он попросит меня усадить его на горшок, который недавно поставили в его комнате? Но почему об этом нельзя никому говорить?

— Хорошо, не скажу.

Он попросил меня подойти к бюро, которое находилось напротив его кровати, и открыть маленький ящичек с левой стороны. Там должен быть ключ.

Я сделала, как он просил. Нашла большой, тяжелый старомодный ключ.

Дальше он попросил меня выйти из комнаты и запереть за собой дверь. И положить ключ в надежное место — например, в карман моих шорт.

Я не должна была никому говорить о том, что сделала.

И не признаваться, что ключ у меня, пока его жена не вернется домой.

А затем отдать ключ ей. Поняла ли я?

Да, поняла.

Он поблагодарил меня.

Не за что.

Во время этого разговора лицо его покрывалось по́том, а глаза лихорадочно блестели.

— Никто не должен сюда войти.

— Никто не должен войти, — повторила я.

— Ни моя мачеха, ни… Роксана. Только моя жена.

Я заперла дверь снаружи и положила ключ в карман шорт. Но потом испугалась, что его будет видно сквозь легкий хлопок. Тогда я спустилась вниз, в маленькую гостиную, и спрятала ключ между страницами «I Promessi Sposi». Роксана и старая миссис Крозье не могли услышать, как я хожу по дому, потому что были заняты массажем и Роксана как раз произносила свои «массажные» монологи:

— …конец моей работе, а этим узелкам тоже конец.

Ответ старой миссис Крозье я расслышала не полностью.

— …жмешь сильней, чем обычно, — сказала она с неудовольствием.

— Значит, так нужно.

Я начала подниматься наверх, и тут мне пришла новая мысль.

Если бы дверь закрыл мистер Крозье (а он явно хотел, чтобы так подумали), а я в этот момент, как обычно, сидела бы на верхней ступеньке лестницы, то я, конечно, услышала бы, что он делает, и подняла бы шум, переполошив всех в доме. Поэтому я снова спустилась вниз и села на нижнюю ступень парадной лестницы — там, где ничего не услышишь.

Массаж сегодня, похоже, проходил быстро и по-деловому; они не поддразнивали друг друга и не шутили. Вскоре я услышала, как Роксана поднимается по задней лестнице.

Вот она остановилась. Сказала:

— Эй, Брюс!

Брюс.

Покрутила ручку двери.

— Брю-ус!

Затем, должно быть, стала звать его через замочную скважину, надеясь, что так он ее услышит. Ответа не последовало. Я со своего места не могла расслышать слов Роксаны, но по интонации поняла, что она его сначала дразнила, а затем стала просить. Немного погодя забубнила что-то, словно не говорила, а молилась.

Потом Роксана смолкла и принялась стучать в дверь кулаками — не слишком сильно, но упорно.

Спустя некоторое время прекратила и это.

— Эй, брось! — сказала она громко. — Если ты добрался до двери, чтобы ее запереть, то и открыть можешь.

Ответа не последовало. Она перегнулась через перила и увидела внизу меня.

— Ты приносила воду мистеру Крозье?

Я ответила утвердительно.

— Так, значит, дверь была открыта?

— Да.

— Он тебе что-нибудь сказал?

— Только «спасибо».

— А теперь он заперся и не отвечает.

Тут я услышала стук палки старой миссис Крозье: она поднималась по лестнице.

— Что тут происходит?

— Да вот, заперся и ни отвечает ни фига.

— Что значит «заперся»? Наверное, замок заело. От сквозняка дверь захлопнулась, и замок заело.

Сквозняков в тот день не было.

— Ну так попробуй сама, — ответила Роксана. — Говорю же — закрыта.

— Вот ведь не знала, что от этой двери есть ключ, — заметила старая миссис Крозье таким тоном, будто от ее незнания ключ должен был испариться. Потом дотронулась до дверной ручки и признала: — И правда заперта.

На это он и рассчитывал, подумала я. На то, что они даже не заподозрят меня и подумают, будто он сам это сделал. Да ведь так и было.

— Надо как-то туда войти, — сказала Роксана и пнула дверь ногой.

— Брось, — ответила старая миссис Крозье. — Ты что, дверь сломать хочешь? Ничего не выйдет: она из цельного дуба. Тут все двери такие.

— Тогда надо вызвать полицию.

Повисла пауза.

— Они влезут через окно, — объяснила Роксана.

Старая миссис Крозье сделала глубокий вдох и заговорила решительно:

— Да ты понимаешь, что говоришь? Никогда и духу полиции не будет в этом доме. Еще чего! Чтобы полицейские лазили у меня по стенам, как гусеницы!

— А ты подумала, что он там может с собой сделать?

— Ну, это его дело.

Снова пауза.

Затем опять шаги: Роксана спускается по задней лестнице.

— Вот так-то лучше, — сказала миссис Крозье. — А то стала забывать, чей это дом. Ну и убирайся!

Роксана была уже внизу. Послышался стук палки и тяжелые шаги хозяйки. Однако она остановилась и вниз не пошла.

— И не вздумай привезти сюда констебля! Он тебя все равно не послушается. Кто в этом доме главный? Уж точно не ты. Слышишь, что тебе говорят?

В ответ с грохотом захлопнулась дверь из кухни на улицу. Затем послышался звук мотора — Роксана завела свою машину.

Относительно полиции я беспокоилась не больше старой миссис Крозье. Полицию в нашем городке представлял констебль Маккларти, приходивший к нам в школу читать нотации: зимой опасно кататься на санках по улицам, а летом нельзя купаться под мельничным колесом. И то и другое мы продолжали делать. Смешно было даже вообразить, как он лезет в окно по стремянке или увещевает мистера Крозье через закрытую дверь.

Он бы наверняка посоветовал Роксане оставить семью Крозье в покое и заняться собственными делами.

Однако главенство старой миссис Крозье мне не казалось смехотворным, и теперь, когда Роксана, к которой она вдруг утратила всю любовь, уехала, хозяйка действительно могла распоряжаться в доме, как хотела. Могла накинуться на меня, заподозрив, что я приняла какое-то участие в этой истории.

Однако она даже не покрутила ручку. Просто постояла у запертой двери и пробормотала только одну фразу:

— А ты посильнее, чем я думала!

Потом стала спускаться вниз. Снова послышались удары ее палки, словно наказывавшие ступени лестницы.

Я немного подождала и вышла на кухню. Старой миссис Крозье там не было. Не нашла я ее ни в прихожей, ни в столовой, ни на веранде. Я собралась с духом и постучала в дверь туалета, потом открыла, — там ее тоже не оказалось. Тогда я поглядела в окошко над кухонной раковиной и увидела ее соломенную шляпу, медленно двигавшуюся над живой изгородью из можжевельника. Миссис Крозье вышагивала по самой жаре, тяжело ступая между клумбами.

Предположение Роксаны насчет самоубийства мистера Крозье я отвергла. Сама мысль о том, что человек, который находится при смерти, может покончить с собой, показалась мне абсурдной. Этого просто не могло быть.

Но все-таки я нервничала. Съела два миндальных пирожных из коробки, по-прежнему стоявшей на кухонном столе: надеялась прийти в себя от такого удовольствия, но даже не распробовала их вкус. Потом запихнула коробку в холодильник, чтобы избежать соблазна съесть еще.