Сдерживая слезы, я с трудом сглатываю и киваю в ответ. Чем скорее я приму наказание, тем быстрее смогу уйти. Мерельда прищуривается, и на мгновение, пока мне кажется, что она раскусила мой план, я начинаю нервничать.

Но затем она разворачивается и направляется к кухонной двери.

— И не забудь, сегодня на ужин должно быть подано мясо, — добавляет Мерельда, останавливаясь, чтобы оглянуться на меня, прежде чем окончательно покинуть кухню.

Я морщусь, осознавая, что это значит потерю еще одной курицы, учитывая, что в ближайшее время вылупление новых цыплят явно не предвидится. И все же я, не теряя времени, поднимаюсь с колен, даже не думая о том, чтобы вытереть слезы со щек, и направляюсь к выходу мимо Амадея.

Распахнув заднюю дверь, я врезаюсь прямиком в другого своего сводного брата, Киприана, чуть не сбивая нас обоих. Он ловит меня и при этом сам каким-то чудом остается на ногах. Взглянув на меня, он удивленно моргает.

— Хейзел, что… — невнятно произносит он, хмуря брови и переводя взгляд поверх меня на Амадея.

Я отстраняюсь прежде, чем он успевает закончить вопрос, обхожу его и спешу обратно в сад.

Ноги, не теряя ни секунды, несут меня по каменистой тропинке, а затем вниз по травянистому холму прямо к деревянному забору, отчаянно нуждающемуся в ремонте. Карета уже проехала, но, возможно, еще не слишком поздно.

Перепрыгнув через сломанные перекладины забора, я мчусь по траве к большому старому дереву, с которого открывается вид на небольшую долину и проселочную дорогу, ведущую прочь от нашего дома.

Я быстро расправляюсь с низко свисающими ветвями и тут же принимаюсь вглядываться в дорогу у подножия холма.

Именно на это место я всегда прихожу, чтобы помахать на прощание отцу, но сейчас здесь уже некому махать. Нет отца, не виднеется его повозка.

Лишь облако пыли, которое уже начало оседать обратно на дорогу.

Глава 2

Хейзел

Вернувшись обратно к поломанному забору, я вздыхаю и прислоняюсь к нему. Глядя на деревья и дорогу позади, снова утопаю в потоке блуждающих мыслей, наполненных беспокойством об отце и его путешествии.

Все, что мне остается, — это лишь думать о том, как бы я хотела снова поехать с ним в путешествие, прямо как раньше. Вместе мы блуждали по наезженным дорогам, смеялись и делились историями, посещая маленькие деревушки и шумные городки, где люди всегда охотно хотели закупиться у него.

Прошло так много времени с тех пор, как я в последний раз ездила с ним куда-то. С тех пор, как мы вообще были одни в последний раз.

Все еще глядя вдаль, я внезапно осознаю, что рядом кто-то есть. Напрягшись, я медленно оглядываюсь через плечо. Вижу Киприана прямо в нескольких шагах от меня.

Я морщу нос, когда он подходит ближе: от него несет алкоголем. Темно-рыжие, практически медные волосы лихо обрамляют его лицо, на лбу выступают капельки пота и скатываются прямо на брови и веки. Он пристально смотрит на меня. Опустив взгляд, я хмурюсь, глядя на его окровавленные и расцарапанные костяшки пальцев.

Ни капли не сомневаюсь в том, что он провел всю ночь в деревенской таверне, дрался и просто пропивал время впустую.

— Ты в порядке? — спрашивает он тихо.

Я поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом: солнечный свет искрится в глубине его зеленых зрачков, словно в двух чистых изумрудах. Каким-то волшебным образом темные круги под его глазами лишь усиливают их цвет. Несмотря на его потрепанный вид, даже я должна признать: какое-то очарование все-таки присутствует в кривой ухмылке, которой он меня одарил.

Возможно, это потому, что я знаю, что за этими печальными глазами скрывается нечто большее, чем он когда-либо кому-то показывал.

Я вздыхаю, наблюдая, как он отклоняется назад и прислоняется к забору. Долгое время мы просто молчим, хотя я чувствую на себе его взгляд; он смотрит на меня так же, как я смотрела на пустую проселочную дорогу позади в поисках кареты.

— Эй, так что там произошло? — спрашивает он, указывая кивком головы в сторону дома.

Я пожимаю плечами. По правде говоря, не знаю, что ему сказать. Его вопросы слишком просты для тех ответов, которые я должна была бы дать.

По мере того, как между нами тянутся минуты молчания, я чувствую, как в нем растет нетерпение. Киприан дергает плечами, двигает шеей; этими действиями он создает еще большую нагрузку для бедного, и без того еле дышащего забора, так что некоторые из досок начинают ужасно скрипеть, и скрип этот звучит словно мольба о пощаде.

— Ну же, ты можешь рассказать мне, — настаивает Киприан, подталкивая меня локтем в попытке заставить посмотреть на него.

Во мне вспыхивает раздражение. Я уже поворачиваюсь к нему, готовая дать хорошего нагоняя.

Но снова встречаюсь с ним взглядом.

И все резкие слова тут же замирают на языке. Ведь я, клянусь, вижу в его глазах неподдельное беспокойство и заботу. На мгновение он кажется практически трезвым, когда вот так искренне смотрит на меня сверху вниз в ожидании ответа.

Закусив губу, я внезапно осознаю, что нахожусь на грани того, чтобы сказать ему всю правду. Вдохнуть жизнь в те слова, которые давным-давно похоронила глубоко внутри.

Мы с Киприаном никогда не были близки; он всегда сторонился людей и предпочитал держать все в себе, поэтому я не понимаю, почему сейчас испытываю дикое желание выложить все начистоту. Рассказать, как ничтожно я стала себя ощущать с тех пор, как в моей жизни появились его мать и брат.

О том, как же тяжело было с годами не возненавидеть их, и вообще всех и вся в этом мире. О том, как все пошло наперекосяк в моей жизни с тех пор, как они вошли в нее и начали все менять.

Сначала мне пришлось навсегда попрощаться с конюхом, моим единственным другом детства, и его матерью, которая стала нашей кухаркой и экономкой после смерти мамы. Затем меня переселили в самую крошечную комнату в задней части дома. В ту, что с разбитым окном, через которое зимой проникает холод, а в остальные времена года залетают насекомые.

Следующим пунктом последовали хлопоты по дому. Вставать до рассвета, чтобы заняться делами, которые, по мнению Мерельды, не могли выполнить ее собственные сыновья, ведь эти занятия казались ей либо слишком низкими, либо слишком женскими для ее «настоящих мужчин».

И это была только половина всех проблем и несчастий. Но я бы и все остальное перенесла с улыбкой на лице, лишь бы отец был счастлив. Только затем она и его у меня забрала… и запретила когда-либо путешествовать с ним снова.

Отец пытался спорить и бороться с ней на этот счет, но она, стиснув зубы, стояла на своем, утверждая, что присутствие с ним молодой девушки навлечет скандал и может разрушить ее репутацию, не говоря уже о репутации отца.

В итоге не было никакого другого варианта, как просто уступить; поэтому мне пришлось остаться здесь под ее пристальным надзором. И вот я оказалась абсолютно одна-одинешенька наедине с жестокой мачехой и ее жуткими сыночками, которые будут лишь мучать меня, если вообще хоть вспомнят о моем существовании.

Постепенно поездки отца становились все более и более продолжительными: он был вынужден путешествовать в далекие города и страны, чтобы удовлетворять немалые запросы Мерельды.

Сейчас, когда его не бывает дома, большинство недель пролетают незаметно. Мои дни проходят в тоске по нему, пока я занимаюсь бесконечными домашними делами, которые Мерельда без труда для меня придумывает.

Из-за этой неожиданной поездки я начинаю переживать, что он не успеет вернуться до моего дня рождения. Хотя, конечно, по мнению Мерельды, я веду себя абсолютно по-детски. Мачеха не упускает возможности напомнить мне, что будет гораздо лучше, если он останется там и будет зарабатывать деньги для семьи, чем если он притащится обратно домой лишь для того, чтобы всего-то отпраздновать мой день рождения.

Но я знаю, что без него про этот день никто и не вспомнит.

Возможно, я эгоистка, но я так хочу вернуться в то время, когда в нашей жизни еще не было Мерельды. Снова перенестись в те дни, когда мы были лишь вдвоем.

Если бы я знала тогда, насколько драгоценны были эти мгновения, я бы крепко-крепко держалась за них и боролась изо всех сил, чтобы не дать им ускользнуть прямо из моих рук. Сейчас все, чего я хочу, — это лишь еще один день, проведенный с отцом, с тем папой, каким он когда-то был.

Одинокая слезинка скатывается по щеке, возвращая меня в реальность. До этого момента я не осознавала, насколько сильна тоска в моем сердце.

Перевожу взгляд на Киприана, который все еще наблюдает за мной. На мгновение в его глазах будто появляется странное осознание.

Запах перегара, который стал мне слишком хорошо знаком, усиливается, когда Киприан поворачивается и протягивает ко мне руку. Я невольно вздрагиваю, но тут же замечаю, что в его выражении читается боль от моей реакции.

Его рука застывает в нескольких сантиметрах от моего лица, будто он резко понял, что только что собирался сделать.

— Хейзел, — говорит он, и грубый голос абсолютно не сочетается с мягкостью его взгляда.

— Ну разве это не мило.

Киприан резко опускает руку, но, боюсь, уже слишком поздно. Глядя на него, я вижу, как в поле моего зрения появляется Амадей. Он ухмыляется, переводя взгляд с меня на своего младшего брата.