Тот же черный прилив скоро набежал снова и утянул ее любимого, беспутного отца — в августе пятьдесят седьмого. Джеки всего на несколько минут опоздала с ним попрощаться.

И с тех пор прошло уже почти два года.

Ход времени головокружителен.

Потом, за месяц до Рождества того же года, родилась Кэролайн, их собственное маленькое чудо. Джек был на седьмом небе от счастья. Они оба были. Наконец-то они стали настоящей семьей.

В декабре того же года он попал на обложку «Тайм» — благодаря тому, что Джо-старший «пожертвовал» журналу семьдесят пять тысяч долларов. За рождественским столом Джек попросил ее изобразить Кастро, Никсона и королеву Елизавету. Этот дар Джеки отточила в школе, когда по просьбе одноклассниц имитировала учителей — все для того, чтобы искупить слишком легко завоеванное положение учительской любимицы. Джек хохотал до слез.

Не прошло и года, он снова с головой ушел в дела. Он бурлил энергией и при этом был спокоен. Когда он приходил домой — если приходил, — от него пахло духами L’Heure Bleue. Ими душилась его секретарша, Сандра.

Стиль этой молодой женщины всегда нравился Джеки.

Он нравился Джеки, потому что это был ее собственный стиль.

В доме на Ирвинг-авеню ей опять казалось, что их разделяет целый Нантакетский пролив. Это преждевременная старость, думала она. Когда ты больше не женщина. Когда тебя не касаются. Ей было двадцать девять. Они и шести лет не прожили вместе.

— Еще, еще, еще! — кричала вчера Кэролайн, когда Джеки опускала ее в прибой, так что ножки в красных ботиночках касались воды.

Мать и дочь набивали карманы ракушками нежных оранжевых и желтых тонов. Ручонки Кэролайн хватали, хлопали по телу матери повсюду — руки, ноги, бедра, лицо. Прикосновения маленькой дочери заземляли и утешали Джеки, но лишь обостряли телесный голод.

«Я люблю тя, — сказал Меллорс Констанции. — Так сладко быть с тобой, сладко тя касаться». Этого довольно. Джеки понимала, отчего леди Чаттерли готова была бросить всю свою «жизнь» — свой брак, титул, положение в обществе, даже страну, — чтобы обрести жизнь. Быть не только любимой, но возлюбленной. Для этого не нужен Рагби-Холл. Для этого не нужен Белый дом.

Иногда при виде бесконечных фото ей казалось, что она смотрит на чью-то чужую жизнь. И чем подробнее запечатленную, тем менее реальную.

После этого беглого визита в Нью-Йорк и возвращения на Кейп-Код будут новые фотографии — на этот раз для «Ньюсуик». Джеку предстояло появиться на июньской обложке. Джеки выбрала для него костюм. Может, он позволит брызнуть ему на волосы капельку лака, чтобы начесать.

Что до Джеки, в подобных случаях она умела, когда нужно, притянуть взгляд объектива и правильно преподнести себя. Она знала, как расположить руки — чтобы спрятать пальцы, ногти на которых часто были обкусаны до мяса: старая дурная привычка, от которой Джеки так и не удалось избавиться, как ни мазала их учительница рисования в Фармингтоне чем-то желтым, мерзким на вкус. Джеки умела вызвать нечто из внутренних глубин, подчиняясь требованиям внешнего: взгляду фотографа. Когда тебя берут, отдавать надо умеючи.

Во вчерашнем сне она держала запрещенный роман — издание в твердом переплете, — и Констанция говорила прямо с ней. «Я сама теперь только персонаж в книге, про которого кто-то читает». В романе это потайная мысль леди Чаттерли, которой она теперь поделилась с Джеки, почти заговорщически. Они стояли лицом к лицу, одинаково одетые: серое шерстяное платье68 леди Чаттерли, легкий темно-серый плащ кругом так уныло, так серо! Одряхлел весь белый свет!69 а на ногах — резиновые теннисные туфли Конни. Джеки сама была лишь персонаж в книге, про которого кто-то читает70.

Чтобы истолковать этот сон, не нужен психоаналитик.

Но что за женщиной надо быть, чтобы на ее месте — Джек, Кэролайн, дом на Ирвинг-авеню — чувствовать себя несчастной? Конни изображала столь любимую мужчинами хозяйку: скромную, предупредительную и любезную, в больших голубых глазах — смирение и покой, надежно скрывающие истинное состояние. Так часто приходилось играть эту роль, что она стала второй натурой Конни, ничуть не ущемляя натуру истинную71.

Миссис Джон Ф. Кеннеди закрыла за собой дверь семейной квартиры. Казалось, она полностью владеет собой, причем легко и естественно. Лишь одна деталь противоречила образу. Лишь одна деталь указывала на первую натуру, спрятанную за второй, на подлинное «я». Застежка сумочки никак не желала защелкиваться над крамольным грузом.

ii

За членами семьи Кеннеди обычно заезжала машина во внутренний двор «Маргери». Джеки пошла через парадный вход, застав врасплох пожилого швейцара. Он кинулся открывать ей дверь и выскочил следом, чтобы поймать такси. Он очень разволновался, но она покачала головой: «Спасибо, я пешком, тут рядом». И двинулась мимо него по Парк-авеню. Что ему оставалось, как не взять под козырек?

Туман словно крышкой накрыл ходы и переходы города. Она свернула на Восточную Сорок седьмую улицу. Уже несколько дней небо закрывали тучи, то и дело проливаясь дождем. Впрочем, вдали у горизонта вроде бы начинало проясняться. Она различала белые башенки церкви Святого Патрика — две неподвижные точки над рекой шляп, портфелей, машин, трамваев, мокрых деревьев, мигающих светофоров и мальчишек — чистильщиков обуви, протирающих свои ящики.

Шины шуршали по мокрому асфальту. Она шла быстро, опустив голову, и дважды проверила, не увязались ли за ней охранники из «Маргери». Что, если швейцар кому-нибудь сболтнет? Это вполне возможно. Ее свекор знал всю обслугу здания по именам и часто общался по телефону с управдомом. Он снял две квартиры для семьи и вел переговоры об аренде двадцати пяти офисов для предвыборной кампании Джека.

Надо соображать быстро. Наступало время ланча, и прилавки в кафешках быстро заполнялись. На Западной Сорок восьмой улице две хорошо одетые девушки ждали у новой фотографической будки: четыре позы за двадцать пять центов. Наверняка хотят стать фотомоделями или актрисами. Человек в костюме арахисового ореха — реклама фирмы «Плантерс пинат» — приподнял шляпу, приветствуя Джеки, и помахал тростью, не прекращая раздавать арахис в блестящих фольговых пакетиках. В кино все еще шел «Телефон пополам» с Дорис Дэй [«Телефон пополам» («Pillow Talk», 1959) — романтическая комедия Майкла Гордона с Дорис Дэй и Роком Хадсоном в главных ролях.]. У кинотеатра, у входа для цветных, ждали две негритянки в халатах уборщиц. Джеки на ходу улыбнулась им. Они отвели взгляды.

Она бы на их месте тоже отвела взгляд. Неужели она вообразила, что их осчастливит? Подумать только, хорошо одетая белая женщина заметила их, проходя мимо. До чего она смешна.

Дойдя до темно-бронзовых дверей универмага «Бергдорф Гудман», она рванулась под укрытие гипсовых знамен и прочей лепнины и доехала в лифте на третий этаж, в отдел дамского верхнего платья. Почти безлюдный, если не считать немолодых обеспеченных женщин, которым нечем заняться и некуда пойти. Джеки подумала, что, наверно, бывает на свете участь и похуже, но прямо сейчас не смогла бы назвать ни одной.

— Не желаете ли примерить, мадам? — (Джеки остановилась перед длинной вешалкой с плащами.) — Вон там есть зеркало…

— Нет, спасибо. — Она бегло улыбнулась, глянула на часы, сунула продавщице плащ и вытянула несколько банкнот из внутреннего кармана сумочки. — Пробейте, будьте добры, и срежьте ярлыки.

Три продавщицы смотрели от кассы, натянуто улыбаясь. Одна взглянула в зеркальное окно — идет ли дождь? Джеки купила простой темно-синий плащ и палубные туфли на плоской резиновой подошве. Продавщицы не посмели заикнуться, что на ней эксклюзивный жакет из кораллового шелка и сшитое на заказ платье или что дождь перестал.

Старшая продавщица нашла ножницы и срезала этикетки.

— И большой пакет, пожалуйста.

Джеки сняла перчатки и тройную нитку жемчуга, скинула жакет и надела плащ. Младшая продавщица глядела, открыв рот.

Наконец у выхода из магазина супруга сенатора сняла изящные туфли на каблуке, надела палубные, стерла губную помаду салфеткой и принялась рыться в сумочке в поисках темных очков. Вышла на улицу и подозвала такси.

Джек сейчас летит во Флориду. В понедельник он летел в Орегон. Он признался, что нервничает: вдруг на западном побережье избиратели не придут на встречи? Она знала от Джерри, его «уполномоченного представителя», что в тех местах на митинги порой является от силы десяток человек.

На прошлой неделе Джек устроил ей перелет, чтобы она могла побывать ровно на одном мероприятии. Затем он отвел ее в кабинку мужского туалета на сталелитейном заводе в Гэри, в штате Западная Виргиния. Предыдущий посетитель кабинки не смыл за собой, но Джек не заметил. Он упал на колени на грязный пол, и этот образ во внутреннем видении Джеки вдруг совместился с образом мужа в церкви, на молитвенной подставке для коленопреклонения, у семейной скамьи Кеннеди в храме Святого Франциска. Джек распахнул плащ жены, задрал юбку и комбинацию, раздвинул ей ноги, чтобы смотреть, чтобы вжаться лицом. Крючок для одежды с внутренней стороны двери колол ей спину. Она заметила, что к ботинку Джека прилип обрывок туалетной бумаги. Ее удивил такой аппетит мужа и еще — то, как легко он сбросил маску, в которую и Джеки, и рабочие завода полностью верили всего десять минут назад. В тусклом сортирном свете ее муж — самый харизматичный сенатор страны — выглядел постаревшим, голодным и почти слабым от похоти. Джеки не обманывалась. Не прилети она мигом на зов мужа, он сейчас прижимал бы в кабинке туалета другую женщину.