Глава ЦРУ, Аллен Даллес, дружил с отчимом Джеки, и она, отучившись и получив диплом бакалавра по французской литературе, рискнула заполнить заявление в парижское бюро, куда как раз набирали новых людей. Тут ее осенила еще одна идея. Она отправила рассказ на конкурс и внезапно — ей самой не верилось — получила первый приз, работу в журнале «Вог».

Но она опять тянула время, пока не стало слишком поздно. Может быть, боялась, что, уехав, больше уже не вернется. А если бы и так, то что? Кто та другая она, которая так и не осуществилась? Снятся ли этой женщине сны на французском языке? Отпускает ли она ехидные реплики в сторону на званых обедах в Париже?

В зале на верхнем этаже главпочтамта не было присяжных. Это слушание, а не суд, объяснял журналист из «Нью-Йорк таймс» сидящему рядом новичку-репортеру. Слушать дело будет Чарльз Д. Аблард, чиновник почтового управления. Его в целом любили и уважали — он «умело ведет слушания», сказал человек из «Нью-Йорк таймс». Дело против издательства «Гроув-пресс» возбудил главный почтмейстер Нью-Йорка, начальник самого Абларда.

— Иными словами, полнейшее равенство сторон, — ухмыльнулся журналист.

Барни Россета, издателя, обвиняли в том, что он использовал почтовую службу Соединенных Штатов для пересылки своих грязных книжонок. Журналист из «Таймс» заявил, что у Россета нет ни единого шанса. Книгу запретили к почтовой пересылке еще тридцать лет назад, и сейчас главный почтмейстер не собирался ничего менять, как бы умело ни вел слушания мистер Аблард. Бюрократы, продолжал журналист из «Таймс», не утруждают себя тонкостями. Непристойность — это непристойно, а значит, недопустимо. Поэтому главный почтмейстер Соединенных Штатов выдал соответствующее указание почтмейстеру Нью-Йорка, и через несколько дней Россету назначили дату слушания — четырнадцатое мая. Во всем этом не было ничего удивительного, кроме головокружительной скорости реакции.

Адвокат Россета, некий Чарльз Рембар, впервые представлял дело на слушании, и у него было всего две недели на подготовку. Оказывается, они с Россетом познакомились, играя в теннис на выходных где-то в Хэмптонсе. Зато Сол Миндель, представитель нью-йоркского почтмейстера, «собаку съел в подобных делах».

Она открыла сумочку. Ее всю, если не считать каких-то денег, губной помады и пудреницы, занимала книга, прямоугольная, весомая. В тускло-бежевой обложке. Книгу легко было бы принять за скучный научный труд, но Джеки каким-то чутьем приметила ее в книжном магазине на главной улице Хайанниса еще до того, как поднялся шум. Она всегда любила Лоуренса — когда-то изучала его рассказы и, конечно, читала самые известные его романы, в том числе «Любовника леди Чаттерли» — подцензурную версию, которую держали в библиотеке Фармингтонской школы. Ученицам до шестнадцати лет ее не выдавали.

Когда инициатива почтового ведомства попала в новости, владелец книжного магазина в Хайаннисе сообщил местной газете, что почтмейстер Нью-Йорка не имеет права вмешиваться в его личную торговлю здесь, на мысе Кейп-Код. Пусть только попробуют конфисковать его товар, сердито заявил он. Его книги прибыли не Почтой Соединенных Штатов, а в машине, его личном автомобиле, четырьмя рейсами из Нью-Йорка в Хайаннис. Книгу запретили только Главное почтовое управление и таможня Соединенных Штатов. Грузовики коммерческой перевозки могут остановить, а вот что человек везет у себя в машине, никого не касается, кроме его самого, сказал книготорговец.

Это была дырка в законе, и он ею воспользовался. За один рейс он перевозил лишь несколько экземпляров, чтобы в случае чего — если вдруг остановят на границе штата — заявить, что это для личного пользования. «Сувениры, офицер!» Но заранее заготовленный ответ не понадобился. Как рассказывал потом книготорговец клиентам, Господь позаботился о сохранности их «непристойного чтива».

Джеки заплатила мальчику — разносчику газет, чтобы он съездил в Хайаннис и купил ей экземпляр, пока их не распродали полностью. Наутро книга, завернутая в газету «Кейп-Код таймс», ждала в почтовом ящике дома на Ирвинг-авеню. Джек отдал ей книгу с ехидной теплой улыбкой:

— Смотри не попадись миссис Клайд, а то она тебя живо потащит в церковь каяться.

В то утро Джеки умудрилась улизнуть и от миссис Клайд, и от агента Секретной службы, который патрулировал их задний двор и цветочные клумбы. Она прошла напрямую, по газонам, к «Большому дому» с его необъятными видами на пролив. Вода была мутной после вчерашнего шторма, но небо блестело, как оловянная кружка. Джеки удалилась от мира в утреннюю комнату и прочитала роман от корки до корки за день и еще одно утро.

«Неужто ее удел — ниточку за ниточкой вплетать всю себя без остатка в жизнь мужа? И так до самой смерти?»72 Так размышляет Конни над своим браком.

Джек выжидал подходящего момента, прежде чем объявить, что будет бороться за номинацию в президентские кандидаты на съезде Демократической партии. Если у него не выйдет, неужели они действительно разъедутся? Джеки сама не знала — сегодня думала одно, завтра другое. Но знала точно: сейчас, ожидая, пока начнется слушание, она переживала душевный подъем, небывалый со времен работы в «Геральд трибьюн». Сидя в заднем ряду, в самом конце, она чувствовала, как в ней что-то кипит и сыплет искрами — ослепительное, гневное, раскаленное добела.

Протоколисты и адвокаты вошли в зал через боковую дверь и заняли места за длинными полированными столами впереди. Потом все встали и замолчали, приветствуя мистера Абларда, председателя слушания.

Она отложила книгу, как молитвослов в церкви, на стул и встала. Обернувшись, заметила на другом конце своего ряда, за семь-восемь мест от нее, мужчину в сером шерстяном пальто. Он сжимал в руках сложенный зонтик. Подобно Джеки, он не стал сдавать вещи в гардероб и, как ни странно, несмотря на теплый день, тоже остался в пальто и даже не расстегнул его.

Ему было лет сорок. Высокий, среднего телосложения. На лице вроде бы никаких особых примет. Но ее внимание привлекли руки, держащие зонтик. Кожа в трещинках, чешуйках — похоже на экзему. Словно почувствовав, что его инспектируют, мужчина посмотрел на нее, и она отвернулась.

Все начали снова садиться. «Поезд едет, поспешает, на каждой станции свистит…» Опять этот мотивчик крутится в голове. Высоко над головой мерцали замковые камни свода в приливе полуденного света.

Мистер Чарльз Д. Аблард официально открыл слушание со своего места — он сидел за столом на низком помосте в головной части зала. Джеки плохо видела из последнего ряда, но звучный голос разносился по залу, и она слышала каждое слово. Ее план сработал. Она, внешне выражая лишь сдержанный интерес, вся обратилась в слух.

Констанция Чаттерли была замужем за раненым героем, ветераном войны — пускай в инвалидной коляске, а не в корсете. Сэр Клиффорд любил жену как блестящую собеседницу и прекрасную хозяйку, умеющую отлично принять гостей, но не знал ее, и Конни жила с мертвенной болью внутри.

Героине романа исполняется двадцать девять лет, когда ей наконец удается построить жизнь, свою жизнь, для себя; когда она рожает своего первого ребенка — от любовника, Меллорса; когда они создают общий дом — далеко от Рагби-Холла, в Канаде, в Британской Колумбии, а для них, возможно, в новой Британии. Джеки знала, что англичане селятся на западном побережье Канады еще со времен Британской империи. Говорят, там древние прекрасные леса, мягкие зимы, богатая почва. Джеки любила воображать, как Конни бродит на воле в тех местах. Рисует, пишет маслом. Живет дальше. Остров Ванкувер. Виктория. Принс-Джордж. Острова Королевы Шарлотты. Она знала эти названия по картам, которые иногда перебирал Джек: он мечтал когда-нибудь сходить на яхте вдоль того побережья.

Ей тоже двадцать девять лет. Считалось, что в этом возрасте женщина должна задержаться навсегда.

В то утро она первым делом отыскала лавчонку букмекера, которую исправно посещал много лет назад ее покойный отец, «Черный Джек» Бувье Третий, житель Нью-Йорка по рождению и по душевному складу. Лавчонка была все та же, рядом с цирюльней, через дорогу от суповой кухни для бездомных. Подростком Джеки много раз ждала отца на тротуаре у входа. Ничего не изменилось, кроме вывески на двери — теперь подсвеченной синим.

Либо женщина получает от жизни то, что ей положено, либо — запоздалые сожаления об упущенном73.

У нее приняли ставку на леди Чаттерли, тридцать к одному.

iv

«Женский домашний журнал»74

Сегодня на обсуждении стоит вопрос: можно ли данную конкретную книгу пересылать по почте. С этой целью я бы хотел задать вам один вопрос как уважаемому литературному критику. Если человек прочитает роман «Любовник леди Чаттерли» целиком, возбудит ли эта книга у него похотливые помыслы?

Прежде чем ответить, я должен сказать, что Лоуренс считается самым значительным из английских прозаиков после Джозефа Конрада. Он разработал последовательную философию общества и морали, философию естественности; иными словами, он считает, что душа и тело неразделимы. «Леди Чаттерли» — его последний роман, в котором он пытался…