Дом усмехался.

Они постояли с минуту, глядя на него, потом вошли через крыльцо, заваленное зимней обувью, теннисными ракетками и сухими листьями, и прошли на кухню. Он показал Лоутону разбитое стекло. Они поднялись по лестнице прямо в грязных сапогах. Дверь в спальню была закрыта, и он не помнил, чтобы закрыл ее сам. Но ведь, наверно, так и было.

— Я не могу туда войти, — сказал он шерифу.

— Ну, ладно. — Лоутон по-отечески коснулся его плеча. — Оставайтесь здесь.

Лоутон с напарником прошли внутрь. Он услышал вдалеке сирены. От их резких звуков подгибались ноги.

Он ждал в коридоре, стараясь не шевелиться. Потом вышел Лоутон и привалился к косяку. Он осторожно посмотрел на Джорджа.

— Ваш топор?

Джордж кивнул.

— Из сарая.

В машине Лоутона без мигалок они поехали в город по темной скользкой дороге, скрежеща по снегу зимними покрышками. Он сидел с дочерью за сеткой, разделявшей салон. Оказалось, что это отделение напротив старого железнодорожного депо, в здании, где раньше, судя по всему, была школа. Стены грязно-желтые, с черной отделкой. Старые железные батареи аж шипели. Женщина из отделения отвела Фрэнни к автомату с закусками, выдала ей несколько четвертаков из пластикового пакета и подняла, чтобы она могла закинуть их в щель, а потом поставила на место.

— Теперь смотри, — сказала женщина. Она потянула рычаг, и вниз упала пачка печенья. — Бери, это тебе.

Фрэнни посмотрела на Джорджа, ища одобрения.

— Все хорошо, милая, бери печенье.

Женщина открыла створку внизу автомата.

— Давай, протяни руку, не укусит.

Фрэнни потянулась в темное нутро машины, чтобы достать печенье, и улыбнулась, гордясь собой. Лоутон опустился перед ней на корточки.

— Вот, дай-ка помогу, малышка. — Он взял пакет, открыл и снова протянул ей, и они все смотрели, как она достает печенюшку и ест. Лоутон сказал: — Спорим, что вкусно.

Фрэнни жевала.

— И ты наверняка проголодалась.

Она сунула в рот вторую печенюшку.

— Ты хоть позавтракала сегодня? Я вот ел хлопья. А ты?

— Крекеры.

— Правда?

— С вареньем.

— А что ела на завтрак твоя мама, Фрэнни?

Она с удивлением посмотрела на Лоутона.

— Мама болеет.

— Тяжело, когда мама болеет, правда?

Она закрыла упаковку, с пальцев посыпались коричневые крошки.

— Сегодня кто-нибудь приходил в дом?

Фрэнни, не обращая на него внимания, шуршала упаковкой, ей нравился звук.

— Фрэнни? Шериф с тобой разговаривает.

Она посмотрела на отца.

— Коул приходил?

Она кивнула.

Лоутон спросил:

— Коул Хейл?

— Он иногда бывает у нас, — сказал Джордж.

— Точно Коул? Ты уверена?

У Фрэнни задрожала нижняя губа, по щекам потекли слезы.

— Она же сказала, что да, — ответил Джордж. Он подхватил ее и прижал к себе, чувствуя раздражение. — Думаю, пока что хватит вопросов.

— Хочешь еще разок попробовать, Фрэнни? — В руках у женщины был пакет с четвертаками.

Фрэнни заморгала мокрыми глазами и вырвалась из его объятий.

— Да, хочу.

— Все будет хорошо. У меня тут целая куча мелочи. А еще у нас есть телевизор.

Они разрешили ему позвонить родителям. Он позвонил из автомата в коридоре. Мать попросила его повторить еще раз. Он стоял там под зеленой лампой, и слова лились сами собой.

— Они уже едут, — сказал он Лоутону.

— Хорошо. Можем войти.

Лоутон провел его в небольшое помещение с высокими темными окнами. Он увидел свое отражение в стекле и отметил, что горбится, а одежда на нем мятая. В комнате пахло грязью, сигаретами и еще чем-то, видимо горем.

— Садитесь, Джордж, сейчас вернусь.

Он уселся за стол. Когда дверь закрылась, он почувствовал, что отрезан от всего и остался в обществе собственного отражения. Было слышно, как поезд едет через городок, медленно и громко. Он посмотрел на часы — было начало восьмого.

Дверь открылась, и Лоутон вошел с двумя стаканчиками кофе и с папкой под мышкой.

— Думал, вам понадобится. — Он поставил кофе и достал сахар в пакетиках. — Вам с молоком?

Джордж покачал головой.

— Не надо. Спасибо.

Шериф сел, открыл папку и отхлебнул горячего кофе, осторожно держа стаканчик за края. Он достал очки из кармана рубашки и протер линзы салфеткой, потом поднес их к свету, еще раз протер и надел.

— Хочу, чтобы вы знали, искренне соболезную вам по поводу Кэтрин.

Джордж лишь кивнул.

Телефон зазвонил, Лоутон ответил и что-то записал в блокноте. Джордж сосредоточился на том, чтобы просто сидеть на стуле, сложив руки на коленях. Он словно в бреду подумал о Рембрандте. Снова посмотрел на свое отражение в окне и решил, что для человека в такой ситуации выглядит еще сносно. Он отбросил волосы со лба и огляделся. Стены были серые, цвета каши. Когда-то он гордился своим чувством цвета. Как-то летом, еще в колледже, он стажировался в Кларке [Институт искусств Стерлинга и Франсин Кларк, при нем есть художественный музей с работами прославленных старинных и современных живописцев.] у Уолта Дженнингса, специалиста по цвету. Он снял дом на холме и влюбился в девушку, жившую напротив в викторианском доме, хоть они ни разу не поговорили друг с другом. Все то лето она читала «Улисса» [Роман Дж. Джойса (1920), традиционно считается очень трудным чтением.], и он помнил, как она выходила на террасу в бикини и ложилась в шезлонг. Она читала минут пять, потом клала толстую книгу на живот и поворачивалась лицом к солнцу.

Лоутон повесил трубку.

— У нас тут ограбления случаются нечасто. Обычно заскучавшие юнцы в поисках выпивки. У вас есть враги, Джордж?

— Насколько я знаю, нет.

— А у вашей жены?

— Нет. Мою жену все любили.

— Кто-то не любил.

Он подумал о девушке с темными грустными глазами.

— Я не знаю, кто мог бы такое сделать.

Лоутон посмотрел на него и промолчал, так прошла долгая минута.

— Мне пора. Фрэнни надо покормить ужином.

— В той машине много чего есть.

Джордж взял бумажный стаканчик и почувствовал пальцами тепло. Кофе был горький и еще настолько горячий, что он обжег язык. Лоу тон достал пачку «Честерфильда».

— Будете?

— Бросил.

— Я тоже. — Он поджег сигарету медной зажигалкой, глубоко затянулся и выпустил дым. — Вы все еще в колледже?

Джордж кивнул.

— Во сколько вы возвращаетесь домой?

— Около пяти, может, чуть раньше.

Лоутон снова что-то записал.

— Значит, вы подъезжаете к дому, а потом что?

Джордж рассказал, как поставил машину в гараж и вошел в дом.

— Я понял, что что-то случилось, когда заметил стекло. Потом я поднялся наверх и увидел ее. Она… — он закашлялся. — Просто лежала в ночной рубашке. С этим… — он остановился. Он не мог это произнести.

Лоутон сунул сигарету в стаканчик и выбросил в мусорную корзину.

— Давайте вернемся на минуту назад. Пройдем вместе через кухню к лестнице — вы ничего не заметили? Что-нибудь необычное?

— Ее записная книжка была измята, бумажник. Не знаю, что в нем было. Повсюду лежали монеты. Наверно, они что-то забрали.

— Сколько налички она держала в бумажнике?

— Трудно сказать. На текущие покупки, едва ли больше.

— Видимо, недостаточно. Так мне всегда жена говорит. Но вы же знаете женщин. Они никогда не знают, что у них есть. — Он посмотрел на Джорджа поверх очков.

— Я же сказал, видимо, просто деньги на покупку продуктов.

— Хорошо. А потом?

— Я поднялся по лестнице. Было холодно. Окно было открыто.

— Вы его закрыли?

— Что?

— Окно.

— Нет. Нет, я не хотел…

— Что-либо трогать? — Шериф посмотрел на него.

— Именно, — сказал Джордж.

— Потом что?

— Потом я нашел ее, и она… — У него забурчало в животе, и он едва не выблевал слова. — У нее… была эта штука в голове… и всё… было в крови.

Он схватил мусорную корзину, и его вырвало на глазах у Лоутона. Зашел помощник Берк и забрал корзину. Такая серая металлическая штука, какими пользуются в начальной школе.

— Вы в порядке, Джордж?

— Ни разу не в порядке.

Берк вернулся и принес другую мусорную корзину. Он постоял с минуту, глядя на него, потом вышел и закрыл за собой дверь.

— Во сколько вы сегодня утром вышли из дома?

Казалось, на этот вопрос невозможно ответить. Наверно, в полседьмого. У него в восемь были занятия. Он запомнил небо, густые облака. Поездку на работу. Пробки, как всегда. Людей в машинах за замерзшими стеклами.

— Моя жена, — сказал он. — Они спали.

— Во сколько она обычно вставала?

— Не знаю. Думаю, около семи.

— Ваша жена работала?

Он помотал головой.

— Здесь — нет. В городе работала.

— Кем?

— Она была художником — расписывала стены, занималась реставрацией.

Лоутон снова сделал запись.

— Что вы все делали вчера вечером?

— Ничего, — сказал он.

— Ничего?

— Поели и легли спать.

— Алкоголь был?

— Немного вина.

— Во сколько вы легли?

Джордж попытался думать.

— Видимо, в одиннадцать.

— Позвольте спросить. Ваша жена… обычно крепко спала?

— Нет. Не особенно.

— А дочь? Она хорошо спит?

Джордж пожал плечами.

— Думаю, да.

Лоутон покачал головой и улыбнулся.

— С нашими мы ой как намучились. Никто не спал всю ночь подряд. А потом ни свет ни заря уже на ногах. — Лоутон посмотрел на него и молчал еще целую минуту. — С маленькими детьми в браке непросто, — сказал он. — Не думаю, что люди сами представляют насколько. Но, полагаю, женщинам больше достается, как считаете?