— Тогда в чем же дело, мама? Почему ты не хочешь, чтобы я ехал?

Хависа измерила расстояние от подмышки до колена. Потом отступила назад и вздохнула:

— Я старалась никогда не сдерживать тебя и твоих братьев: ни словом, ни делом. Не подавая виду, как волнуюсь, я всегда одобряла, когда вы ездили на пони без седла, взбирались на стену, запускали сокола, который одним движением клюва мог выклевать вам глаза. — Она отвернулась, чтобы положить моток веревки с узелками в корзину для рукоделия. — Я скрывала свой страх, поскольку не хотела, чтобы вы им от меня заразились.

— Тебя пугает Ирландия? — предположил сильно озадаченный Фульк.

— Нет, — покачала она головой. — Я слышала, что это дикая страна, где все время идет дождь, а жители ее наполовину варвары, но в этом смысле Ирландия не слишком отличается от некоторых районов Уэльса.

— Тогда что же?

Мать прикусила губу:

— Когда я была совсем маленькой, нам зачем-то потребовалось пересечь реку на пароме, но на стремнине лодка опрокинулась, и я чуть не утонула. Была зима, вода ледяная, и одежда тянула вниз. Отец вытащил меня уже полумертвую. — Голос Хависы дрогнул. — С тех пор я боюсь плыть по воде. Я думаю о реке, которая чуть не призвала меня к себе, вспоминаю, как умирала, хотя видела твердую землю на другом берегу. — Она сглотнула, пытаясь успокоиться и взять себя в руки. — Как представлю, что тебе придется плыть по морю, так у меня просто сердце обрывается.

— Мама, я не боюсь воды, — сказал Фульк. — В последние месяцы я достаточно часто путешествовал по Темзе — а это большая река! — без приключений, да и плавать я умею хорошо.

Он умолчал о том, что однажды участвовал в водном поединке, где две лодки двигались друг на друга, а сидящие на их носах люди с шестом пытались сбить в воду противников. Ни к чему лишний раз пугать маму.

Хависа отстегнула с шеи медальон в виде креста и вручила его Фульку:

— Наденешь это, когда поедешь? Ради меня. Там внутри — прядь волос святого Эльма, он хранит от утопления.

— Конечно, мама. — Фульк поцеловал крест, надел его на шею и спрятал под котту. — Со мной все будет в порядке, вот увидишь.

Хависа выдавила из себя улыбку:

— Может быть, теперь мне будет немножко спокойнее. Жаль только, что у меня для Жана ничего нет.

— Жан носит в шляпе изображение святого Христофора, и к тому же я еще ни разу не видел, чтобы он когда-нибудь упал или хотя бы споткнулся, — шутливо сказал Фульк, пытаясь разрядить обстановку.

Он почувствовал облегчение, когда снаружи гулко застучали шаги и в комнату вбежал запыхавшийся Уильям.

— Тебя еще измеряют или пойдешь с нами в засаду? — Он раскраснелся от радостного усердия. — Жан говорит, он будет де Поуис. А мусорная куча — это как будто башня Уиттингтона.

— У меня на сегодня все, — быстро сказала Хависа и тихонько подтолкнула Фулька. — Котта будет готова только вечером, не раньше. Ступай с Уильямом!

Фульку не потребовалось повторять дважды. Мальчишка внутри его шумно требовал бежать на улицу к братьям, да и мужчина тоже не отставал — надо было дать выход скопившемуся в душе напряжению.

Хависа медленно подошла к окну и остановилась, глядя Фульку вслед. Ветер ерошил черные волосы юноши. Мальчишки радостно столпились вокруг него и что-то кричали, громче всех — Уильям, с откровенным обожанием взиравший на старшего брата. Фульк собрал для игры их всех, от мала до велика. Он всегда умело верховодил братьями, да и, живя при дворе, многому научился. Родители возлагали на Фулька большие надежды: если их семье и суждено вернуть Уиттингтон, то именно через него. Хависа дотронулась до шеи, все еще чувствуя шнурок, которого там уже не было. Тяжело вздохнув, она отвернулась от окна и подошла к своему рабочему столику, на котором лежал отрез ткани. Тревога рождает новые тревоги. Будучи матерью шестерых сыновей, она прекрасно это знала.

Глава 4

Ирландское море оказалось глубоким, холодно-зеленым, увенчанным барашками белой пены, которые разбивались и осыпались мраморной крошкой в глубокие впадины между волнами. Сильный восточный ветер раздувал паруса, корабли взбирались на горные кряжи волн и падали вниз, держа путь к ирландскому берегу и порту Уотерфорд.

Фулька немного мутило, когда их корабль нырял с очередного вала и взбирался на новый. Он оказался в числе немногих счастливчиков, кого пощадила морская болезнь. Лорд Теобальд, Жан де Рампень и прочие из свиты Иоанна беспомощно лежали в трюме, зеленые, как молодой недозревший сыр, и их все время тошнило, словно беременных женщин. Не считая команды и архидьякона-валлийца, Фульк единственный еще держался на ногах, и буйство стихии на открытой палубе было ему приятнее, чем смрад трюма.

К Фульку покачиваясь и плотнее кутаясь в плащ, подошел валлийский архидьякон. Это был невысокий человек средних лет с песочного цвета волосами и выбритой на макушке тонзурой. На его круглом, обычно добродушном лице застыло раздражение.

— Если у них сейчас желудок не выдерживает, то можно поворачивать и держать путь к дому, — презрительно сказал он. — Лучше погода точно не станет.

Пока они ожидали посадки на корабль в Милфорд-Хейвене, Фульк прислуживал архидьякону за столом у лорда Теобальда. Звали этого человека Гиральд де Барри Манорбирский, и он сопровождал все предприятие как один из немногих людей, знакомых с ирландцами и их обычаями. Архидьякон повсюду носил с собой восковые таблички, на которых стилом писал заметки. Единственная причина, по которой он сейчас не строчил ехидные замечания и не записывал досужие сплетни, — то, что море было слишком бурным.

— Вы хотите сказать, что погода станет еще хуже?

Фульк тревожно глянул на несущиеся по небу тучи, а потом на очередную прозрачную стену моря, угрожавшую снести носы их кораблей.

— Сие одному Богу ведомо. У ирландцев море столь же своевольно, как и они сами. — Колючие глаза архидьякона Гиральда удивленно блеснули, и он саркастически поинтересовался: — Эй, парень, да ты никак сдрейфил?

Фульк зажал в руке нательный крестик.

— Я уповаю на Господа нашего, — сказал он.

— Так и подобает, сын мой, и вера тебе понадобится. Ибо король Генрих отправляет капризного ребенка выполнять задачу, которая по плечу лишь взрослому мужчине, — скривился Гиральд. — Не сомневаюсь, что кровь будет течь в прямом соответствии с количеством поглощенного вина.

Фульк ничего не ответил. Судя по всему, Гиральд был прав — хотя бы потому, что в Милфорде Иоанн и его ближайшие товарищи взошли на корабль в изрядном подпитии.

— А кроме того, — продолжал Гиральд, грозя указательным пальцем, словно ветхозаветный пророк, — полагаю, что бочки серебра, кои мы погрузили на борт, вряд ли когда-либо доберутся до войска, которое Иоанну вменяется подкупить. Помяни мое слово, нас ждут неспокойные времена.

Архидьякон враскачку подошел к противоположному борту и стал вглядываться в даль.

Впередсмотрящий на марсе прокричал со своего опасного наблюдательного пункта:

— Земля!

Фульк встал рядом со священником и, щурясь от брызг, тоже начал всматриваться в горизонт. Когда корабль взобрался на гребень очередной волны, Фульк увидел туманные очертания неподвижных серо-зеленых холмов.

— Горы Уиклоу, — пояснил Гиральд. — К полуночи будем в Уотерфорде.

Слегка потрепанный, но целый и невредимый, не считая кое-где порванных парусов и слегка протекающих швов, флот принца Иоанна вошел в Уотерфорд, приветствуемый несколькими ирландскими баронами — переселенцами нормандского происхождения, что вторглись в Ирландию еще четверть века назад и пустили здесь корни. Нетвердо стоящих на ногах, покачивающихся от последствий морской болезни и выпитого вина, Иоанна и членов его свиты препроводили в крепость Уотерфорд, известную как Башня Реджинальда — по имени построившего ее вождя викингов.

Лорд Теобальд чувствовал себя прескверно во время всего вояжа и лишь невероятным усилием воли сумел держаться прямо, пока конюх подводил к нему под уздцы гнедого жеребца. Лорд вцепился в поводья и покачнулся. Лицо Теобальда было серо-зеленым.

— Подсади меня, — приказал он Фульку. На последнем слове его чуть не стошнило.

Фульк поспешно подбежал и поставил ногу Теобальда в стремя, толкая его вверх. Барон оттолкнулся и тяжело опустился в седло. Сквозь зубы у него вылетело приглушенное ругательство, и он рыгнул в лошадиную гриву. Конь, уэльский коб, заволновался, и Жан покрепче сжал поводья. Обыкновенно румяное лицо оруженосца приобрело землистый оттенок, а ноги шли нетвердо, но он держался гораздо лучше господина.

— Сэр? — тревожно посмотрел вверх Жан. — С вами все в порядке?

— Ничего страшного, только держи эту скотину ровнее, — через силу выдавил Теобальд.

— Да, милорд.

Жан быстро переглянулся с Фульком и, щелкнув языком, пустил лошадь тихим шагом. Теобальд мучительно застонал. Фульк шагал у стремени, неся штандарт своего лорда, и влажный морской ветерок приятно хлопал шелком. Впереди сверкали вышитые золотом анжуйские леопарды на кроваво-красном фоне. Темная голова Иоанна, увенчанная золотым обручем, то поднималась над грозным окружением из копий и знамен, то снова пропадала из виду. Горожане-ирландцы мало отличались от англичан и валлийцев. Те же простые котты неярких оттенков коричневого, песочного и зеленого цветов. Кое-где попадались синие или другие более яркие одеяния, выделявшие из толпы человека зажиточного. Старики здесь отращивали длинные волосы и носили тяжелые окладистые бороды, которые напоминали Фульку об одичавшем отшельнике, встретившемся ему как-то в лесу за Олбербери. Звуки ирландского, или гэльского, языка были непривычны для его ушей: они казались одновременно и музыкальными, и резкими. Фульк поверхностно знал валлийский, нахватавшись немного от Керидвен, няни Алена. Ирландский по сравнению с ним был менее мелодичным, но по-своему завораживающим.