Элизабет Чедвик

Ради милости короля

Встань, возлюбленная моя,
прекрасная моя, выйди!
Вот, зима уже прошла;
дождь миновал, перестал;
Цветы показались на земле;
время пения настало…

Песнь Соломона

Глава 1

Замок Фрамлингем, Суффолк, октябрь 1173 года

Роджер Биго проснулся и резко сел, глотая воздух. Его сердце учащенно билось, и, хотя сквозь раздвинутый полог виднелась спальня с пятнами утреннего солнца, перед его внутренним взором горели яркие образы битвы. Роджер слышал скрежет клинка о клинок и глухой стук булавы о щит. Чувствовал, как меч впивается в плоть, и видел, как кровь хлещет алыми струями, блестящими, словно шелковые ленты.

— О боже!.. — Роджер содрогнулся и опустил голову, его волосы упали на лоб потными прядями цвета отмытого морскими приливами песка.

Через мгновение он собрался с духом, сбросил правой рукой одеяло и подошел к окну. Сжимая в кулак перевязанную левую кисть, он приветствовал жгучую боль, подобно кающемуся грешнику, находящему утешение в бичевании. Рана была неопасна, но у основания трех пальцев навсегда останется шрам. Нанесший ее вражеский солдат был мертв, но это не радовало Роджера. Убивай — или будешь убитым. Слишком много его людей пало вчера. Отец назвал его бесполезным, но он так говорил слишком часто, чтобы Роджер чувствовал нечто большее, нежели легкую обиду. На самом деле его огорчала бессмысленная смерть добрых солдат. Неприятель был слишком многочислен, а ресурсы Роджера — недостаточными для поставленной задачи. Он посмотрел на стиснутый кулак. Прольется море крови, прежде чем его отец умерит амбиции.

Судя по яркому свету Роджер пропустил мессу. Мачеха охотно выбранит его за опоздание и заметит отцу что его наследнику когда придет время, нельзя будет доверить даже навозную кучу, не говоря уже о графстве Норфолк. А затем со значением посмотрит на собственного старшего сына, несносного Гуона, как будто тот — ответ на всеобщие молитвы, а не вздорный и невоспитанный подросток.

Двор замка Фрамлингем был заполонен шатрами и навесами. Их поставили наемники Роберта Бомона, графа Лестера, — разношерстный сброд, который он набрал в полях и городах, канавах, ткацких цехах и доках по пути из Фландрии в Англию. Судя по толпам во внутреннем и внешнем дворах, мало кто отправился на мессу. «Саранча», — с отвращением подумал Роджер. Присоединившись к мятежу против короля Генриха, дав пристанище и оказав поддержку графу Лестеру, его отец призвал на головы своих близких все казни египетские. План заключался в том, чтобы свергнуть короля и возвести на трон его восемнадцатилетнего сына Генриха — самовлюбленного мальчишку, которым легко смогут вертеть люди, искушенные в манипуляциях и интригах. Отец Роджера не питал любви к королю, сурово пресекшему его поползновения править всей Восточной Англией. Генрих конфисковал его замок в Уолтоне и построил мощную королевскую крепость в Орфорде, чтобы ослабить хватку Норфолков на этой части побережья. Вдобавок на строительство Орфорда пошли штрафы за участие в мятеже.

Отвернувшись от окна, Роджер одной рукой умылся из кувшина, стоявшего у кровати. Поскольку большой палец и кончики остальных пальцев перевязанной руки оставались свободными, он сумел одеться без помощи слуги. Еще в раннем детстве, ощущая острую потребность в независимости, он научился завязывать свои брэ [Брэ — деталь мужского костюма, разновидность кальсон в Средние века. — Здесь и далее прим. перев.] и отказался от посторонней помощи в подобных обстоятельствах.

Открыв сундук с плащами, Роджер прищурился, поскольку сразу заметил пропажу своего лучшего плаща с серебряным галуном. Несложно было догадаться, куда тот подевался. Роджер набросил на плечи повседневную накидку из простого зеленого твила [Твил — плотная и прочная хлопчатобумажная ткань саржевого переплетения. — Прим. ред.], и его глаза вспыхнули при виде сундука с оружием у стены. Вчера вечером он прислонил к сундуку свой меч в ножнах, чтобы осмотреть и почистить его, прежде чем убрать на хранение, но теперь меч исчез. Раздражение Роджера тут же перешло в неподдельную ярость. Меч был подарен дядей Обри, графом Оксфордом, в честь посвящения Роджера в рыцари. На этот раз гаденыш зашел слишком далеко.

Стиснув зубы, Роджер выбежал из спальни и целеустремленно зашагал в часовню, примыкающую к залу, где только что закончилась месса. Прихожане покидали церковь, чтобы приступить к выполнению своих обязанностей. Роджер спрятался за колонной, дожидаясь, когда отец пройдет мимо, беседуя с Робертом, графом Лестером. Они представляли собой нелепую пару: высокий, стройный Лестер с его природной грацией и добродушием и отец Роджера, ходивший сжимая кулаки, подобно моряку, направляющемуся с корабля в пивную. Его красная котта [Котта — туникообразная верхняя одежда с узкими рукавами.] едва не лопалась на брюхе, волосы свисали сальными прядями цвета мокрого пепла.

Мачеха Роджера Гундреда шла следом с Петрониллой, графиней Лестер. Женщины мило кивали друг другу и улыбались губами, но не глазами. Хотя они и были союзницами, но друг друга недолюбливали, поскольку не обладали навыками общения, на которых строится дружба. К тому же Гундреда не выносила высокомерия Петрониллы.

Когда они прошли, перед ищущим взглядом Роджера мелькнула лазурная ткань и сверкнул серебряный галун — его единокровный брат Гуон с важным видом вышел из часовни, сжимая узкой ладонью подростка рукоять доброго меча, обтянутую оленьей кожей. Чуть позади него тащился младший брат Уилл, исполняя привычную роль безвольной тени.

Роджер приблизился, схватил брата и развернул, прижав к колонне.

— Неужели у тебя нет ничего своего, коли ты вынужден прибегать к воровству? — прошипел он. — Я много раз говорил, чтобы ты держался подальше от моих сундуков!

Придушив юнца здоровой рукой, Роджер другой расстегнул портупею, быстро дернув застежку и пряжку.

Верхняя губа Гуона, подернутая пушком, презрительно изогнулась, хотя глаза забегали от страха. Роджер заметил обе эмоции и надавил сильнее.

— Полагаю, ты хотел пройтись перед милордом Лестером и похвастаться мечом, который тебе еще рано носить?

— Я ношу его лучше, чем ты! — с напускной храбростью прохрипел юнец. — Ты мягкотелый трус. Так говорит наш отец.

Роджер ослабил хватку, но только чтобы зацепить лодыжки Гуона ногой и швырнуть его на пол. Встав над единокровным братом, натянул украденный плащ ему на голову.

— В следующий раз наденешь его на свои похороны, — задыхаясь от гнева, пообещал он, — и мой меч будет торчать в твоем сердце!

— Гуон, где ты?..

Обернувшись в поисках отставшего сына, Гундреда, графиня Норфолк, в ужасе и ярости уставилась на разыгравшуюся сцену.

— Что ты творишь! — закричала она на Роджера. — Отпусти его, оставь в покое! — Она с силой отпихнула Роджера в сторону.

Задыхаясь и кашляя, Гуон схватился руками за горло:

— Он пытался убить меня… в доме Господа нашего… Честное слово, пытался. Уилл видел, правда, Уилл?

— Да… — отводя глаза, прохрипел Уилл, как будто сжимали его собственное горло.

— Если бы я хотел тебя убить, ты был бы уже мертв! — огрызнулся Роджер.

Окинув мачеху и братьев по отцу испепеляющим взглядом, он выбежал из церкви с плащом на локте и мечом в здоровой руке. Вслед полетела брань мачехи, но Роджер не обратил внимания, поскольку давно привык к ее немилости.

* * *

— У меня было слишком мало солдат, — сказал Роджер отцу.

Меч висел на его бедре — бремя и опора одновременно. Мужчине не нужно оружие, чтобы поддерживать уверенность в себе, он должен хранить спокойствие в любых обстоятельствах, но в присутствии отца Роджер всегда терялся. Граф держал военный совет у себя в спальне. Роберт Лестер и все старшие рыцари явились, чтобы полюбоваться унижением, которому Гуго Биго подвергнет своего старшего сына с помощью острого языка.

— Ты всегда находишь оправдание! — прорычал Гуго. — Я могу дать целую армию, но ее все равно не хватит. Я не посмел возложить на тебя бремя, потому что ты недостаточно силен для него.

Роджер вскинул руку, и боль в ране обожгла ее, словно осиное жало.

— Вы не дали мне средств, чтобы исполнить ваше поручение. Вы не доверяете мне, не полагаетесь на меня должным образом, не…

— Доверие! — Норфолк обнажил частокол зубов, пожелтевших за семьдесят с лишним лет. — Ты прекрасно умеешь терять опытных людей, которых мы не можем позволить себе потерять, и выпускать добрый выкуп из своих неуклюжих пальцев. Ты обошелся нам дороже сотни марок, а это больше, чем стоит твоя шкура. Сколько еще доверия тебе нужно?

Роджера затошнило. Иногда ему казалось, что его собственная смерть — единственная плата, которой удовлетворится отец. Что бы Роджер ни делал, все было неправильно. Вчера они захватили и разрушили замок Холи, взяли с рыцарей обещание уплатить выкуп, а остальной гарнизон перерезали фламандцы Лестера. Задачей Роджера было сторожить подземный выход из крепости, но отец дал ему слишком мало людей, и некоторые защитники замка сумели бежать, попутно убив несколько солдат Роджера.

— Современные юноши — мягкотелое племя, не то что мы в их годы, — произнес Роберт Лестер, наблюдавший, как отец и сын обмениваются колкостями. — Оставьте его. По крайней мере, он не сбежал с поля боя. Уверен, мы еще найдем ему полезное применение.

— Ага, ходить за телегой с навозом, — фыркнул Гуго и указал на скамью. — Придержи язык, мальчик, садись и слушай. Посмотрим, задержится ли хоть что-нибудь в твоей пустой голове.

Роджеру уже исполнилось двадцать пять, и он давно распрощался с детством. Это случилось одним солнечным летним днем, когда ему было всего семь лет. Запертый на чердаке, он в смятении наблюдал из окна, как его мать уезжает от отца, брак с которым был объявлен недействительным, чтобы начать новую жизнь с другим мужем. Не прошло и недели, как во Фрамлингеме ее заменила Гундреда, через девять месяцев произведя на свет Гуона. Отец никогда не называл Роджера «мальчиком» с любовью, а всегда с презрением или негодованием. Ребенком Роджер этого не осознавал, но зрелость принесла понимание. Суть во власти, в унижении младшего самца… и в наказании. Его мать спаслась, но не он, ее заместитель. По общему мнению, мать и сын одинаково относятся к жизни, а с точки зрения отца, подобная черта непростительна.

Опустив глаза, Роджер перешагнул через скамью и сел, сложив руки. В поисках поддержки его правая рука коснулась литого железного диска навершия меча.

— Холи больше не помеха, — произнес Лестер, — но цитадель в Уолтоне стоит, как и в Ае.

— Ай поврежден, — хрюкнул Гуго, — и гарнизон не осмелится покинуть его стены. То же касается Уолтона. Мы должны вторгнуться в Центральные графства, пока Генрих сражается в Нормандии, а юстициарий [Юстициарий — главный политический и судебный чиновник во времена правления англо-норманнских королей и первых Плантагенетов.] занят преследованием шотландцев. Как только Лестер станет вашим, мы сможем продвинуться на северо-запад и присоединиться к Честеру.

Роджер стиснул зубы при откровенном намеке отца на то, что Лестер должен двинуть армию на собственные земли. Фламандцы с устрашающей скоростью уничтожали запасы Норфолка, и их фуражиры уже совершали набеги на сельскую местность.

— Разумеется. — Жесткая улыбка скривила губы Лестера. — Я не стану больше злоупотреблять вашим гостеприимством, но мне нужны припасы.

Роджер заметил, как отец сощурился.

— Мне больше нечего дать. Амбары опустошены до последнего снопа, стога разметаны. К зиме придется закупаться, и только Богу известно, по какой цене.

— Так пусть припасы предоставят наши враги. Кладовые аббатства в Эдмундсбери, по слухам, полны, и аббат нам не друг.

Гуго потер челюсть, размышляя, его пальцы скребли по щетине. Он бросил на Роджера презрительный взгляд:

— Резать свиней… — В его усмешке не было ни капли веселья. — Хотя бы с этим ты справишься?

Роджер так же взглянул на отца:

— Вы хотите, чтобы я угонял свиней и жег деревни?

— Для начала. Если хорошо себя проявишь, подумаю о повышении, но пока ты пригоден только для фуражировки. Можешь идти.

Роджер вскочил со скамьи, кипя от злости. Как просто было бы выхватить меч и вонзить в плоть, взбеситься, подобно дикому быку. Просто… и бессмысленно.

— Эдмундсбери, — сухо произнес он.

— Надеюсь, ты не питаешь суеверного страха перед церковью? — поднял бровь отец.

Поскольку сын и наследник последнего короля умер после набега на земли аббатства Святого Эдмунда, Роджер мог бы сказать: да, питаю. Но, зная, что отец ожидает подобного ответа, не заглотил приманку:

— Нет, сир, но мы стали вассалами аббатства за три рыцарских надела, и я всегда почитал церковь.

— А чтишь ли ты отца своего? — Гуго чуть наклонился вперед и сжал кулаки. — Я заставлю тебя повиноваться… мальчик. Другие мои сыновья не пренебрегают сыновним долгом и не оспаривают мою власть.

Роджер заскрежетал зубами и, небрежно поклонившись отцу и графу Лестеру, широкими шагами вышел из комнаты. Его самообладание висело на волоске. Укрывшись у себя в спальне, Роджер бросился на сундук с оружием и закрыл лицо руками. Это уже слишком. Он не просто балансирует на краю пропасти. Он упал и пытается удержаться, а отец стоит над ним, собираясь раздавить его пальцы, тщетно ищущие опоры, и отправить его прямиком в бездну.

Узоры света, падавшего сквозь окно с открытыми ставнями, поблекли, когда на солнце набежали облака. Мышь шмыгнула по полу и исчезла в норе, прогрызенной в боку прислоненного к стене тюфяка. Роджер настолько разозлился, что подошел к кувшину, плеснул водой в лицо и прополоскал рот, чтобы смыть привкус встречи. Он вытащил меч и посмотрел на него. Лезвие нуждается в заточке после вчерашней сечи, и зарубки надо убрать, но меч все равно безупречно уравновешен. Жизнь должна быть уравновешена так же, но увы!.. Буквы INOMINEDNI, сбегавшие по долу [Дол — продольное углубление на клинке или наконечнике для уменьшения веса и усиления прочности.], тускло мерцали золотистой латунью. «Во имя Господа…»

В дверной проем упала тень. Роджер поднял глаза и увидел Анкетиля, своего рыцаря.

— Сир, я принес весть. — Взгляд голубых глаз северянина остановился сперва на мече в руке Роджера, затем на нем самом.

— Хорошую или плохую? — равнодушно спросил Роджер и вернул оружие в ножны.

— Это как посмотреть. Де Люси заключил перемирие с шотландцами. Теперь он повернет на юг, к нам. Посланец только что прибыл к вашему отцу и графу Лестеру.

Роджер сомневался, что это известие изменит отданное отцом приказание, разве что сделает его безотлагательным. Лестеру неминуемо придется выдвигаться, если он хочет защитить свой замок.

— Видел его на вашем брате сегодня утром в часовне, — указывая на ножны, сообщил Анкетиль. — Ему не идет.

— У него больше не будет подобной возможности покрасоваться.

Внезапно сознание Роджера прояснилось, и решение оказалось на удивление простым — все равно что выбросить кусок использованного пергамента и взять чистый, не тронутый острым стержнем лист.

— Соберите людей, — приказал он. — Велите наточить мечи и приготовить снаряжение. Убедитесь, что лошади надежно подкованы, что у всех есть оружие и довольно припасов.

Отдавая приказ, Роджер ощутил, как нечто сжатое и спрятанное в тесном углу сознания расправляется, растет, наполняется светом и воздухом.

— Куда мы направляемся? — пристально поглядел на него Анкетиль.

— В Эдмундсбери, — язвительно улыбнулся Роджер. — Куда же еще?

Глава 2

Аббатство Святого Эдмунда, Суффолк, октябрь 1173 года

В гостевом доме аббатства Святого Эдмунда Роджер склонил голову и опустился на колени перед своим дядей по матери Обри де Вером, графом Оксфордом, и Ричардом де Люси, юстициарием Англии.

— Я предлагаю свои услуги королю, — произнес он, — и вверяю себя его воле.

Де Люси, стойкий воин и государственный деятель, верность которого королю Генриху была неколебима, спокойно разглядывал Роджера.

— Добро пожаловать, — сказал он. — Чем больше у нас людей, тем лучше.

Он жестом предложил сесть у очага. Холодный ветер стучал ставнями и задувал под дверь, и Роджер был рад, что у него плащ на меху. Земли аббатства кишели королевскими войсками, их шатры составили целую деревню — море истрепанного в кампаниях латаного-перелатаного холста. Военачальники и рыцари готовились ко сну в гостевом зале и разных комнатках — везде, где было достаточно места для мужчины, завернувшегося в плащ. Город и границы аббатства уже изобиловали беженцами из Лесбера, ограбленными фламандцами, лишенными крова и вынужденными ютиться в жалких убежищах. Многие переселенцы могли поведать мрачные истории о грабежах, убийствах и насилии. Роджер старался не думать о том, что вскоре станет персонажем новых таких историй, и молил Господа о прощении и указании верного пути.

Де Люси сел рядом с ним:

— По правде говоря, меня удивило появление наследника Гуго Биго в моем лагере. Что привело вас сюда?

Роджер наклонился к огню, положив ладони на колени. Он потер повязку большим пальцем и ощутил укол боли.

— Если вас интересует простая истина, я здесь из-за своего отца.

Де Люси поднял брови и посмотрел на де Вера.

— Вашего отца? — На ястребином лице де Вера пролегли озадаченные морщины.

— Я не хотел идти по его стопам, — ответил Роджер. — Всю жизнь старался повиноваться ему, исполнять сыновний долг, но, когда он приказал напасть на земли аббатства Святого Эдмунда, я понял, что не могу больше следовать за ним, не погубив своей души.

Де Люси сурово посмотрел на Роджера:

— Чем вы докажете, что это не хитрость, задуманная вашим отцом, чтобы граф Норфолк мог вести двойную игру?

— Ничем, милорд, не считая моего слова чести.

— А это не то же самое, что слово чести вашего отца? — сардонически заметил де Вер. — После того как пожмешь ему руку, необходимо проверить, все ли кольца на месте.

— Нет, милорд, не то же самое. — Роджер был слишком сосредоточен и серьезен, чтобы оценить горький юмор дяди. — Он послал меня в набег на земли аббатства, а я вместо этого отправился к вам. — Его губы скривились. — Я не вернусь к нему, что бы ни случилось. С прошлым покончено.

Де Вер и де Люси снова обменялись взглядами. Дядя Роджера жестом велел оруженосцу налить племяннику вина.

— Сколько у Лестера людей?

— Опытных или сброда, милорд?

— Вместе взятых.

Роджер принял кубок и все рассказал. Это не было предательством. Это было стратегией и доказательством добрых намерений.

— Числом они превосходят вас вчетверо, но, судя по тому, что я видел, ваши люди лучше организованы и экипированы.

Де Люси прикусил верхнюю губу и задумчиво посмотрел на Роджера.

— Идем, — приказал он.

Настороженный и напряженный, Роджер последовал за ним из гостевого зала в главную церковь аббатства Святого Эдмунда. Воздух благоухал ладаном, и надвигающаяся ночь была озарена мягким сиянием лампад и свечей, расставленных вдоль массивного нефа. За хором на восточном конце главной церкви возвышалась усыпальница святого Эдмунда, восточноанглийского короля-христианина, умерщвленного датчанами триста лет назад. Остроконечный навес, украшенный панелями из чеканного серебра и сверкавший драгоценными камнями, покрывал гробницу и отражал огни свечей и алтарных светильников, — казалось, жидкий металл струится по ложу из драгоценных камней. В филигранном подтоке рядом с гробницей святого стояло знамя, его шафрановый шелк мерцал в сиянии алтарного светильника. Золотые и красные кисточки свисали с петель, крепивших знамя к древку, а в середине шелкового поля была вышита красная корона, пронзенная стрелами.