Ноябрь 1581,

Лестер-хаус / Смитфилд

По всей комнате валялись части свадебного наряда. Доротея и Жанна пытались развлечь Пенелопу болтовней, туго зашнуровывая ей вышитый корсет и надевая многочисленные слои одежды: кринолин, валик на бедра, нижняя юбка, верхняя юбка, рукава.

— Я так счастлива, что отправлюсь с тобой, — сказала Жанна. Пенелопа вымученно улыбнулась. Девушка тоже радовалась, что подруга детства будет жить с ней в доме мужа; насколько она могла судить, это единственная ее отрада в грядущем браке.

— Кто поедет рядом с твоим паланкином? — поинтересовалась Доротея.

— Наверное, все наши дяди Ноллисы… и Лестер. Он очень доволен, что посредством моего замужества наполнил сундуки дома Деверо. — В голосе Пенелопы сквозило нескрываемое возмущение.

— Прижми. — Доротея показала, куда приложить палец, чтобы придержать шнуровку, пока она завязывает узел. — А Сидни будет? Очень на это надеюсь.

— Я тоже. Ни разу его не видела. — Жанна огорченно развела руками.

— Понятия не имею, — сухо ответила Пенелопа. Ей не хотелось говорить о Сидни, но откуда девушкам знать о ее чувствах к нему? Это тайна, которая ведома лишь им двоим. Их встречи были краткими: разговор на конюшне в Уайтхолле; поспешный обмен фразами под плакучей ивой в Ричмонде; танец рука об руку на пиру; мимолетное прикосновение пальцев в галерее Хэмптон-корта. Мысленно Пенелопа перенеслась в гринвичскую маслодельню: руки Сидни покоились на ее талии, спину холодила влажная стена. Круги сыра и свисающие с потолка мешки с творогом, с которых время от времени падали капли, стали безмолвными свидетелями их первого поцелуя. От воспоминаний у нее внутри все сжалось.

На охоте в Нонсаче лошадь Пенелопы захромала, и Лестер отправил Сидни ей на помощь. Девушка надеялась, что им удастся провести хотя бы полчаса наедине, однако к ним подослали Пег Кэри, вероятно, в качестве надсмотрщицы. Та не смогла скрыть неудовольствия, видя, как Пенелопа сидит в одном седле с Сидни, тесно прижавшись к нему.

— Не могу видеть, как гибнут бедные животные, — сказала Пенелопа.

— Ты слишком мягкосердечна, — фыркнула Пег. — Не так ли, Сидни?

— В Париже я стал свидетелем настоящей жестокости, — отозвался тот. — Людей убивали сотнями. Если бы вы видели задор в глазах убийц, вы бы тоже питали отвращение к насилию. — Сидни на краткий миг встретился с Пенелопой взглядом, и та почувствовала: он ее понимает.

— Варфоломеевская резня? — спросила она. Он кивнул. — У нас дома росла девушка из гугенотов. — Речь шла о Жанне. — В ту ночь она потеряла обоих родителей, своими глазами видела бойню, и теперь бледнеет как полотно от вида крови — даже сейчас, спустя столько времени. Она рассказывала…

— О тех событиях ходит много рассказов, — мрачно произнес Сидни, словно пережитый опыт оставил на нем несмываемое клеймо.

— Но животные — совсем другое дело. Мы убиваем их ради еды, это дар Господа, — возразила Пег. — Ты ведь любишь оленину, Пенелопа?

— Может, и так, однако мне все равно жаль, когда они умирают.

— Мягкосердечная, я же говорила.

— Когда я подстрелила своего первого оленя, то плакала от горя, увидев в его глазах отчаяние.

— Вот глупости — горевать по мертвому зверю.

— Нет ничего дурного в том, чтобы проявлять сострадание к бессловесным тварям. Разве они не испытывают страх и боль? — Пенелопа чувствовала, что Сидни защищает ее не просто из вежливости: дело в духовном родстве. — Знаете, как развлекается французский король? — спросил он, глядя Пег прямо в глаза. — Ему нравится наблюдать, как кошек зашивают в мешок и подвешивают над огнем. Маленьких пушистых котят — я видел, вы играли с такими в королевских покоях. Он наслаждается их ужасом, с нетерпением ожидая момента, когда пламя коснется мешка и они начнут кричать, сгорая заживо.

— Разве можно описывать подобные сцены? — вскричала Пег. — Это отвратительно!

— Да, отвратительно, — подтвердил Сидни. — Мерзко, жестоко и бесчеловечно. Так же как получать удовольствие от охоты. И, если вы этого не видите, тогда вы…

— Тогда я что? — возмущенно спросила Пег.

— Тогда ты бессердечная, — ответила Пенелопа. Сидни тайком пожал ей руку.

— Дам пенни, чтобы узнать твои мысли, — сказала Жанна, не вынимая изо рта булавки.

— Я страшусь свадьбы, — призналась Пенелопа.

— Почему ты не откажешься? — Доротея поправила ожерелье на шее сестры и отошла, чтобы оглядеть свою работу.

— Ты же знаешь, я не могу.

— А мама… разве она не… — Доротея не договорила, вероятно, вспомнив, что их мать не имеет права голоса в подобных вопросах.

Пенелопа действительно обратилась к ней, умоляла помочь, повлиять на Лестера, отвадить Рича.

— Я люблю другого, — взмолилась она.

Летиция улыбнулась:

— Ну разумеется, так всегда бывает. Это пройдет. Кроме того, любовь и брак не всегда несовместимы. Когда мы с твоим отцом поженились, он был мне безразличен. Я тоже считала, что люблю другого, но со временем мы с Уолтером стали испытывать друг к другу нежные чувства. А дети лишь укрепляют брачные узы. Не сомневаюсь, ты полюбишь Рича, дорогая.

— Ты же вышла за Лестера по любви.

— Посмотри, куда привела моя любовь. Меня изгнали; эта женщина держит моего мужа на коротком поводке, осыпает милостями, оплачивает его долги, жалует титулы, лишь бы он оставался с ней, а не со мной.

— Ненавижу ее. Ненавижу королеву. — Летиция ахнула. Пенелопа поспешно прикрыла рот рукой.

— Королева не заставляет тебя выходить за Рича.

— Нет, но она попыталась погубить тебя и погубила отца. Ты же сама говорила: «Вложи она достаточно денег в военную кампанию на проклятом острове, он был бы жив». Это твои слова. — Пенелопа толком не знала, как умер отец. Стоило ей войти в комнату, как слуги немедленно умолкали. Он отправился во главе войска в Ирландию — говорили, это большая честь, которая принесет ему славу, — однако так и не вернулся. — Королева исполнена злобы. Если бы не она, я не выходила бы за такого, как Рич. — Летиция раскрыла объятия. Пенелопа бросилась к ней, вдохнула ее запах, крепко закрыла глаза, словно маленькая девочка, а не взрослая восемнадцатилетняя женщина, находящаяся в шаге от алтаря.

— Что бы ни было у тебя на сердце, — прошептала Летиция, — нельзя говорить такое о королеве, даже когда ты одна. Неизвестно, кто может тебя услышать. Запомни мои слова. Подумай о семье: если ты окажешься в милости у ее величества, это пойдет всем нам только во благо. Возможно, когда-нибудь ты сможешь обеспечить будущее рода Деверо. Не теряй голову, Пенелопа. Королева не вечна, и мы должны заручиться поддержкой ее преемника, иначе не выживем.

— Но кто унаследует трон?

— Хороший вопрос. Держись подле нее и наблюдай; рано или поздно все станет ясно. — Пенелопа почувствовала себя беспомощной и растерянной: как она сможет обеспечить будущее семьи? — Твои брат и сестра тоже со временем прибудут ко двору, однако ты старшая и должна проложить путь. Уверена, ты станешь значительной фигурой. — Летиция помолчала. В ее лице мелькнуло нечто напоминающее гнев. — Возможно, однажды тебе удастся обрести…

Однако она так и не закончила свою мысль. Появилась кормилица с младенцем.

— Смотри, твой новый братик! — Летиция забрала ребенка у няньки и принялась ворковать над ним. — Мой знатный бесенок!

Пенелопа так и не поняла, что мать имела в виду. Однажды тебе удастся обрести… Мир? Власть? Отмщение?

Летиция сунула ей младенца. Следовало бы ненавидеть этого малыша, укравшего у Сидни наследство Лестера, но он так доверчиво смотрел на Пенелопу, что она невольно погладила нежную пухлую щечку, приподняла хлопковый чепчик, поцеловала пахнущую молоком макушку.

— Скоро у тебя появятся свои дети, — проговорила мать. — Они будут расти вместе. — С болью в сердце Пенелопа поняла, что отцом ее детей станет Рич.

— Ты витаешь в облаках. — Доротея вернула сестру к реальности.

— Я думала о детях. Позавчера видела нашего сводного братца. Очень хорошенький, так бы и съела. — Она улыбнулась, стараясь не думать о разговоре с матерью.

— Повернись, я тебя причешу. — Жанна провела ладонью по ее волосам: — Как золотая пряжа.

У Пенелопы замерло сердце: Сидни говорил то же самое. В Ричмонде они отстали от королевской свиты и остановились у реки, в зарослях камыша, подальше от посторонних глаз. На берегу рос одинокий нарцисс, прямой и гордый. Пенелопе невольно вспомнилась история о Нарциссе в пересказе Овидия, и они заговорили о мифах — об Эхо, Каллисто, Икаре и жестокости языческих богов. Сидни зарылся лицом в ее волосы и прошептал: «Даже Венера не смогла бы спрясть золотую пряжу тоньше».

— Меня выдают за лорда Рича, — сказала Пенелопа и тут же пожалела об опрометчивых словах. Ей хотелось услышать от Сидни заверения, что он не допустит этого брака, обратится к королеве, попросит отдать Пенелопу ему в жены. Она воображала, как скажет ему, что потеря наследства Лестера не станет им помехой, ведь богатство ее не интересует.

Но он лишь ответил:

— Знаю. Не будем об этом.