Сильвия молчала.

— Мало ли что он наговорил. Верьте ему больше!

— Кэтрин, прошу тебя, не волнуйся так…

— Не волнуйся? И ты мне говоришь: «Не волнуйся»? А чего ты ожидала? И с каких это пор ты болтаешь по телефону с Ли? Что это за хрень?

— Он разговаривал с Луизой, она позвонила мне и сказала, что беспокоится о тебе. Это было вчера, а сегодня позвонил Ли. Он места себе не находит. Говорит, что в последнее время ты стала очень странной. Вот мы все и волнуемся, думаем, как тебе помочь…

— Что же это такое… Что ты такое говоришь? Просто поверить не могу…

— Послушай, Ли уверяет, что вы и сами справитесь. Он готов сделать все, что в его силах, чтобы ты пришла в норму. Но мне кажется, тебе лучше поговорить с профессиональным врачом. Кэтрин, это очень важно! Хочешь, я постараюсь найти кого-нибудь здесь, в Лондоне?

Я какое-то время молча смотрела на свой мобильник, потом нажала «отбой» и со всей силы швырнула мобильник в стену. Он развалился на три части и упал на ковер, издавая тонкий надрывный стон, как раненое животное.

Я зажала рукой рот, чтобы не закричать. Никого не осталось рядом. Никого из друзей. Теперь мы один на один. Он и я.

Среда, 23 января 2008 года

Автобус медленно полз по своему маршруту. На город упала темнота, но там было полно света. Город сверкал разноцветными огнями: витринами магазинов, светофорами, рядами уличных фонарей, и все это двоилось, отражаясь в мокром асфальте. В автобусе было тепло и сыро, окна запотели, пахло сотнями пассажиров и старой обивкой.

Терпеть не могу говорить по мобильному в автобусе, но мне надо было услышать его голос. Я старалась говорить тихо:

— Привет, это я.

Его голос звучал издалека, как со дна колодца:

— Как все прошло?

— Хорошо. Было сложно, конечно, но я справилась. Он позвонит Алистеру. И он прописал мне таблетки.

— Какие?

— Не помню, спрятала рецепт. Что-то про серотонин…

— А, СИОЗС, селективный ингибитор обратного захвата серотонина.

— Господи, неужели? В общем, он сказал, у меня посттравматическое стрессовое расстройство, это помимо моего основного заболевания.

— Очень хорошо.

— Ты так считаешь?

— Я имею в виду, хорошо, что он тоже так думает, потому что я сам такого же мнения. Но я не могу быть твоим лечащим врачом.

— Понимаю. А как работа?

— Да ничего. Я почти закончил.

Мужчина, сидевший напротив, не сводил с меня глаз. Он ничем не напоминал Ли, но все равно действовал мне на нервы. Молодой, давно не мытые волосы неровно подстрижены и торчат над ушами, губы и нос в болячках, под глазами темные круги.

На следующей остановке выходило много пассажиров, и я подумала, не сойти ли мне тоже, но тогда весь оставшийся путь мне пришлось бы идти пешком. Мужчина тоже поднялся, я решила, что он выходит, и осталась сидеть, но он просто постоял в проходе минуту, а когда автобус снова тронулся, пересел на сиденье передо мной.

Он еще и пованивал, кстати плесенью, будто его одежду забыли в стиральной машине на несколько дней. Шея сзади была покрыта прыщами, и каждые две секунды он по-мышиному дергал носом, как будто принюхивался.

На следующей остановке я вышла. К счастью, он не сошел вслед за мной. Я постояла на тротуаре, давая автобусу проехать, и встретилась взглядом с его широко открытыми настырными глазами.

Пятница, 19 марта 2004 года

По дороге домой я зашла на почту, чтобы взять анкеты для нового паспорта. Потом прогулялась по магазинам, рассматривая шмотки, но ничего даже не примерила. Домой идти не хотелось. Ли работал, и со вчерашнего дня я не получала от него известий.

Когда я открыла дверь, меня охватило знакомое уже чувство настороженности — в доме явно кто-то побывал. Ничего осязаемого — ни постороннего запаха, ни сквозняка. На подъездной дорожке стояла только моя машина, и больше никаких следов шин. Но я точно знала, что в мое отсутствие кто-то у меня побывал.

Минуту я постояла в холле, не закрывая дверь, соображая, как лучше поступить: осмотреть дом или сразу уехать? Я бросила взгляд в открытую дверь кухни — ничего не передвинуто, вроде все стоит на своих местах.

«Ну не глупи, — сказала я себе, — куда ты поедешь на ночь глядя? Все равно придется возвращаться. И потом, вряд ли грабитель дожидается тебя в гостиной». Я швырнула ключи на полку, сняла пальто и вошла в гостиную. И вскрикнула от неожиданности: на диване сидел Ли и смотрел в экран телевизора, у которого был выключен звук.

— Господи, Ли, я чуть с ума не сошла от страха! Что ты тут делаешь?

Ли встал и повернулся ко мне:

— Где ты шаталась все это время?

— Я была в городе, — ошарашенно промямлила я. — Заходила на почту. А чего ты кричишь? Какая разница, где я была?

— Ты что, битых два часа провела на почте?

Он сделал шаг ко мне. Я видела, что от ярости его просто трясет, хотя руки были расслаблены, никаких стиснутых кулаков, а голос звучал холодно и отстраненно.

Мне стало страшно, но я расправила плечи и тоже повернулась к нему:

— Не смей так со мной разговаривать, а то я снова уйду!

Я повернулась, но он схватил меня за руку повыше локтя и так дернул, что я чуть не упала.

— Не отворачивайся, когда я говорю с тобой! — выдохнул он. Его дыхание обожгло мою щеку.

— Прости, — пробормотала я.

Ли отпустил мою руку, и я прислонилась к косяку. Как только он отодвинулся от меня, я со всех ног рванула к двери, забыв про сумку и ключи. У меня в голове была одна мысль — бежать как можно скорее.

Однако я не успела его опередить. Ли был у двери быстрее меня. Я не успела понять, что происходит, когда его кулак припечатал мне скулу около глаза.

Я упала на пол, закрыв лицо руками. Когда я открыла глаза, Ли стоял надо мной и смотрел сверху. Оглушенная ударом, я могла только стонать и всхлипывать, прижимая к щеке руку. Когда он присел рядом, я в ужасе отшатнулась, думая, что он снова ударит меня.

— Кэтрин, — проговорил он тихим, удивительно спокойным голосом, — не заставляй меня снова делать это, хорошо? Просто приходи домой вовремя или сообщай, куда идешь. Разве это так сложно? Прошу для твоего же блага. Сейчас времена смутные, а я единственный, кому есть до тебя дело. Ты сама это знаешь. Так давай не будем усложнять себе жизнь. Выполняй мои требования, и все будет хорошо.

С этого момента наши отношения с Ли изменились коренным образом. Именно тогда я призналась самой себе, что с ним мне всегда будет страшно, что он способен оскорбить, унизить, ударить. Прежняя, наивная, веселая, легкомысленная Кэтрин исчезла и появилась совсем иная: сжавшаяся в углу в ожидании удара, озирающаяся по сторонам, чтобы определить, не следят ли за ней, не ждущая от будущего ничего хорошего.

Через несколько часов спустя я отважилась взглянуть в зеркало. Ни синяка, ни ссадины. А ведь мне казалось, что он сломал мне челюсть! Голова раскалывалась от боли, но на коже остался лишь еле видный красноватый след. Как будто он вообще меня не бил…

Четверг, 31 января 2008 года

Я вышла из автобуса на остановке «Денмарк-Хилл». Через дорогу светилась огнями больница Кингз-колледж, около подъезда ревели сиренами несколько машин «скорой помощи». Я завороженно наблюдала за ними, пока мне не начали сигналить: я стояла на пешеходном переходе и справа уже выстроилось несколько машин.

Я пошла в сторону клиники Модсли, красивого старинного здания со светлыми портиками, очень эффектными на фоне красного кирпича.

Остановившись перед немного обветшалым, но все еще величественным фасадом, я попыталась представить себе, как он выглядел сто лет назад, когда мимо него, цокая копытами по мощеным мостовым, лошади везли кареты с зашторенными окошками. В последний раз в больницу меня везли совсем в другой карете — в карете «скорой помощи»…

Я сидела там, забившись в угол, закрыв голову руками. Я когда-то пообещала себе, что больше никогда в жизни не переступлю порога подобного заведения, и вот теперь я снова стояла перед психиатрической больницей. Неужели у меня хватит смелости войти внутрь? Будто я обычный нормальный человек.

— Девушка, вы кого-нибудь ищете?

Стюарт! В мятой рубашке с закатанными по локоть рукавами и с красными от усталости глазами.

— Я уже и забыла, как ты выглядишь, — сказала я.

Мы виделись всего пару дней назад, но из-за нервотрепки на работе, и не только, мне казалось, что прошли годы.

— Ну что, войдем? — спросил Стюарт.

Я глянула на него, потом снова на вход. Люди спокойно входили и выходили наружу, но все же…

— Не знаю… — пробормотала я.

— Можем пойти куда-нибудь в другое место, — сказал он. — Но у меня совсем немного времени.

Я сделала глубокий вздох:

— Нет уж. Давай войдем. Только обещай, что выведешь меня обратно!

Мы прошли в вестибюль и по бесконечным коридорам, обходя по дороге врачей, медсестер и пациентов, добрались до кафетерия.

— Видишь, я приглашаю тебя только в самые фешенебельные места, — заметил Стюарт.

— Да ладно, и тут вполне нормально.

Я заняла свободный столик, а Стюарт встал в очередь за чаем и сэндвичами. Я всегда нервничаю, когда рядом больше трех человек, а здесь весь кафетерий был забит медиками. Эти тут явно чувствовали себя как дома, весело перебрасывались шуточками. Остальные же посетители, видимо пациенты, с мрачными лицами пытались решить, что им взять: бутерброд или зачерствевший уже кекс. Прочие блюда были вычеркнуты из меню.

В очередь за Стюартом пристроились еще трое врачей; стоявший спиной мужчина сразу вызвал у меня чувство смутной тревоги. Он сыпал шутками и флиртовал с молоденькой медсестрой, но что-то в нем было такое… знакомое… Может быть, смех? Я сделала несколько глубоких вздохов и перевела взгляд на Стюарта, но мужчина не переставал маячить на периферии зрения. Высокий такой, широкоплечий, с мускулистыми руками. Меня слегка затошнило.

Я повернулась к стене, сосредоточилась на белой штукатурке, стараясь думать о другом. Сосчитала до шести. Потом еще раз.

«Успокойся, все хорошо. Это не он».

— Салат с сыром или ветчина? — Стюарт поставил поднос на стол, и я вздрогнула.

— Салат с сыром, пожалуйста.

Он передал мне пластиковый поднос и начал разворачивать свой сэндвич.

— Давай поедем куда-нибудь на выходные, — предложил он. — Что скажешь? В субботу погоду обещали хорошую. А в воскресенье у меня матч. Надеюсь, плечо не будет болеть слишком сильно.

Мимо нас, держа перед собой нагруженный поднос, прошел мужчина из очереди. Все-таки он больше напоминал его, чем тот, что напугал меня в Брайтоне. Но я, пересилив себя, подняла глаза и хорошенько осмотрела его. Каждую черточку, заставляя себя сконцентрироваться на отличиях.

Проследив за моим взглядом, Стюарт с любопытством уставился на мужчину, который уселся за столик неподалеку от нас, вместе с той медсестричкой. Они все еще смеялись.

— Это Роб, — сказал Стюарт. — Мы с ним играем в регби.

— Ах вот как, — сказала я с облегчением.

Искоса взглянув на Стюарта, я увидела, что он меня рассматривает.

— Все в порядке?

— Да, а что?

— Ты чего-то бледная.

Я постаралась принять беззаботный вид:

— Я всегда бледная. Правда, все хорошо.

— А сколько времени ушло сегодня на проверку?

Начиная раздражаться, я пожала плечами:

— Не помню.

Он все еще смотрел на меня своим «профессиональным» взглядом.

— Прекрати это, Стюарт, понятно? — прошипела я.

— Ладно, извини.

Перекусив, мы пошли по длинному коридору в обратную сторону — к выходу. В холле все так же толпились люди. Я считала шаги и думала только об одном: а меня выпустят отсюда? Внутренний голос все настойчивее твердил: «Беги!» Что сделают все эти люди, если я вдруг перейду на бег? Начнут меня ловить или равнодушно отвернутся?

И вот мы вышли на улицу, я с облегчением вдохнула холодный воздух, приправленный пылью и выхлопами паров бензина, вслушалась в шум улицы. Ура, я на свободе! Я даже забыла о Стюарте и, когда он взял меня за руку, вздрогнула от испуга.

— Слушай, — сказал он, — я понимаю, что сейчас не место и не время, но мне надо тебе кое-что сказать.

Я взглянула вниз, на наши скрепленные руки, и увидела, что его рука слегка дрожит.

— Помнишь тот вечер, когда я поцеловал тебя? А на следующий день я сказал, что это просто поцелуй. Помнишь?

— Да.

Я боялась смотреть на него и поэтому перевела взгляд на дорогу, на проплывавшие мимо высокие бока красных автобусов. Три автобуса едут на юг, и ни одного — в направлении моего дома.

— Так вот, для меня этот поцелуй был очень важен. Не знаю, почему я сказал… то, что сказал… Я все время думаю об этом.

И тут я ее увидела.

На верхнем этаже двухэтажного автобуса, номер шестьдесят восемь, я увидела ярко-розовый берет, лихо надвинутый на лоб, а под ним — копну белокурых волос. Автобус удалялся, но она смотрела прямо на меня. Сильвия!

Я повернулась к Стюарту:

— Прости, что ты сказал?

Суббота, 20 марта 2004 года

В субботу Ли был свободен, и мы снова поехали гулять в Моркам. Я не хотела ехать, но оставаться дома было бы еще хуже. Щека у меня все еще болела, а когда я дотрагивалась до нее, меня как током дергало, но никто ничего не смог бы заподозрить. Он умудрился ударить меня с такой силой, что зубы лязгнули, и не оставить следов.

На улице было тепло и солнечно, на небе — ни единого облачка. Народу столько, что мы едва нашли на парковке свободное место. Нагулявшись, пошли пешком по эспланаде в сторону города. Ли взял меня за руку, и я поежилась.

— Извини за вчерашнее, — сказал он спокойно.

— За что? — спросила я.

— Ты знаешь, за что.

— Я хочу, чтобы ты сам сказал. — Может быть, не стоило его провоцировать, но вокруг были люди, так что я чувствовала себя в большей безопасности, чем дома.

— За наш спор.

— Ли, ты ударил меня.

Он посмотрел на меня с искренним удивлением:

— Нет.

Я остановилась и взглянула ему прямо в лицо:

— Ты что, издеваешься? Ты ударил меня по щеке!

— Мне показалось, ты просто упала, — проговорил он. — Но все равно — извини.

Похоже, ни на что другое я не могла рассчитывать. Мы прошлись еще немного. Стало так тепло, что я даже сняла свитер. Был час отлива, и море отступило так далеко, что я не видела воды — только бледно-серый песок.

— Что ж, и ты меня извини, — сказала я.

Ли поднял мою руку к губам и поцеловал в ладонь.

— Ты же знаешь, что я люблю тебя, — сказал он.

Несмотря на все, что случилось, его робкая улыбка и сияющие синие глаза почти что обманули меня.

— Ничего не получится, — сказала я, глядя в эти глаза. — Я не могу так жить. Я начинаю бояться тебя, а зачем мне это надо? Я не хочу жить с тобой больше, Ли, понимаешь? Надеюсь, ты поймешь.

Его глаза затуманились — гнев? Разочарование? Я думала, он отпустит мою руку, но он еще крепче сжал ее.

— Не надо, — сказал он. — Не надо так говорить. В прошлый раз ты пожалела об этом.

— Да, но с тех пор кое-что случилось.

— Что?

— Во-первых, ты ударил меня. По лицу. А потом ты общался с Клэр и Сильвией, и вы обсуждали наши отношения. Сильвия уверена, например, что я схожу с ума. Это нечестно, Ли. Сильвия — моя лучшая подруга, а ты пытаешься восстановить ее против меня.

— Ах вот оно что! — Ли сухо хохотнул. — Так вот что она тебе наплела?

Я почувствовала первые уколы подступивших слез, но взяла себя в руки. Не дав себе разреветься, я села на скамейку. Ли сел рядом, снова забрав мою ладонь в свои руки.

— А она не рассказала тебе, откуда у меня номер ее телефона? Она сама дала его мне на той вечеринке в «Парящем орле». Подошла ко мне, когда я сидел у бара, попросила купить ей выпить, пока ты отжигала черт-те где и черт-те с кем. Я купил ей джин с тоником, а она обняла меня, сжала рукой ягодицу, если хочешь знать, а потом сунула мне в карман бумажку со своим телефоном. Сказала, чтобы я позвонил, когда мне надоест возиться с тобой.

— Я тебе не верю.

— О нет, веришь, — тихо сказал Ли. — Веришь, потому что сама знаешь, что она за человек.

Я сердито утерла слезу, скатившуюся по щеке.

— Не надо, — сказал Ли. — Милая моя, не плачь. Иди ко мне!

Он нежно обнял меня, пальцами расчесал волосы, убрал челку со лба.

— Не надо меня бояться, Кэтрин. Прошу тебя, не надо! Это все моя работа. Ты не знаешь, с кем мне приходится общаться! Иногда, когда я злюсь, я забываю, что с тобой у нас все должно быть по-другому. Прости, если я напугал тебя.

Я немного отстранилась и взглянула ему в глаза:

— А что, если бы вчера я позвонила в полицию? Что, если бы я рассказала им, что ты сделал?

— Скорее всего, они прислали бы кого-нибудь к тебе домой, ты написала бы заявление и его бы отправили в архив, вот и все.

— Правда?

— Ну да, хотя есть вероятность того, что дело все-таки открыли бы, и тогда я потерял бы работу и остался бы без пенсии. — Он нежно провел пальцем по моей щеке, стирая последние слезы. — У меня кое-что для тебя есть, — сказал он. — Я все равно тебе это подарю, несмотря ни на что.

Ли достал из кармана черную бархатную коробочку, открыл ее и вынул кольцо. Из платины, с большим бриллиантом, который переливался на солнце. Я не хотела трогать его, но он вложил кольцо мне в руку и сжал мои пальцы в кулак.

— Я знаю, все знаю, — сказал он. — Нам пришлось пережить нелегкие минуты, но я обещаю, дальше будет лучше. Через несколько месяцев я постараюсь перевестись в более спокойный отдел, чтобы мы могли больше времени проводить вместе. Пожалуйста, не отказывай мне сразу, Кэтрин. Скажи, что подумаешь, хорошо?

Я подумала. Я подумала о том, что я должна сделать, чтобы он больше никогда не смел поднимать на меня руку, чтобы перестал требовать отчета, куда иду, с кем встречаюсь, чтобы не приставал с советами по поводу одежды. Короче, чтобы не требовал от меня полного подчинения. Что же надо сделать?

— Ладно, — сказала я. — Я подумаю.

Тогда он поцеловал меня на виду у всех, и я тоже поцеловала его.

Раньше мне казалось, что женщины, живущие с мужьями-садистами, просто дуры. Ведь в любых отношениях наступает момент, когда ты понимаешь, что жить с этим человеком опасно, и тогда надо найти в себе силы, чтобы просто повернуться и уйти. Уйти навсегда, насовсем, не оглядываясь и не строя воздушных замков. Что же мешало всем этим несчастным жертвам домашнего насилия, которых постоянно показывали по телевизору, сделать решительный шаг? «Все не так просто», — твердили они в один голос, хотя мне тогда казалось, что проще не бывает: повернулась да и ушла.

Почему же я сама не смогла уйти от Ли, несмотря на то что его непредсказуемая жестокость уже коснулась меня? Что же, во-первых, я все еще любила его… Да, любила ту надломленную, страдающую, нежную и страстную сторону его натуры, которая изначально привлекла меня. А во-вторых, я уже поняла, что просто так Ли меня не отпустит. Я совершила ужасную ошибку, когда позвала его обратно, и теперь, если бы я снова спровоцировала его, он избил бы меня до полусмерти или убил. Так что уйти я все равно бы не смогла. Могла только бежать. Спасаться.