А что с моим чемоданом? Наверное, в конце концов его сняли с рейса… Наверное, и рейс задержали… Как скоро Джонатан хватится меня? Я должна выйти на работу через четыре дня, пока же меня ждет только хозяйка квартиры… Но она, наверное, тоже думает, что рейс задержали… Если вообще думает на эту тему — подумаешь, не приехала, мало ли что бывает!.. Четыре дня — большой срок. Ли может многое сделать за четыре дня.

Слезы полились на нос, с кончика носа капая на ковер.

А когда он вернется? Я не могу шевельнуть ни рукой ни ногой. Неужели он оставит меня вот так умирать? Нет, если бы он хотел убить меня, я давно валялась бы в какой-нибудь канаве. Скорее всего, у него припасено что-нибудь пострашнее.

Не успела я это подумать, как ступени заскрипели. Я хорошо знала этот скрип, я слышала его каждую ночь, когда лежала в постели и ждала его появления. Гадая, в каком он будет настроении и как долго будет измываться надо мной.

Вот повернулся ключ в замке. А я и не знала, что в гостевой спальне есть замок — никогда не запирала ее. У меня в ходу был только один ключ, от квартиры.

Он что-то делал с моим затылком, резко дергая за волосы. Было очень больно, но почему-то я не смогла крикнуть. Оказывается, это он развязывал полотенце. А я и не поняла, что рот у меня завязан каким-то полотенцем. Губы болели, я почувствовала вкус крови на языке. Я хотела что-то сказать, но изо рта вырвался лишь хриплый стон. Я не открывала глаз. Не хотела видеть его лицо.

— Я сейчас сниму наручники, но только если ты будешь хорошо себя вести, поняла? — Он говорил спокойно. Значит, не пьян. Уже хорошо.

Я кивнула, проехавшись щекой по грубому ворсу ковра, от которого до сих пор пахло магазином, совсем новенький. Ли стиснул одно запястье, отомкнул наручники, они, звякнув, упали. Руки так занемели, что когда я попыталась ими пошевелить, то вскрикнула от неожиданной боли.

— А ну заткнись, — приказал он, все еще спокойно. — Только пискни — и я снова тебя вырублю.

Я закусила губы, слезы неудержимо покатились по щекам. Теперь, когда наручники были сняты, я смогла вытянуть ноги, тоже преодолевая боль. О каком-то сопротивлении нельзя было и мечтать. Я не могла даже двигаться.

Пошевелив ногами и руками, я наконец смогла приподняться на локте и попыталась сесть. Я даже открыла глаза — комната поехала по кругу. Но я смогла увидеть свою руку — страшно распухшее запястье, ободранные костяшки пальцев.

Ли не торопил меня — сидел рядом и ждал, когда я смогу подняться. Наконец я смогла сесть и открыла глаза — Ли сидел рядом со мной на полу, прислонившись спиной к двери и вытянув ноги вперед. Он улыбался, довольный собой. Я вытерла рот рукой. Посмотрела на руку — в крови, но крови немного. В голове все еще шумело. Все-таки он крепко огрел меня.

На мне был все тот же темно-синий костюм — я специально выбрала из немнущейся ткани. Ха! Как же, теперь она была вся изжевана, как выброшенная бумажка, жакет на одном плече порвался, юбка сзади расстегнута. Он что, пытался меня раздеть?

Щиколотки были связаны голубой нейлоновой веревкой, довольно тонкой, конец ее сейчас болтался на полу. Наверное, он и был привязан к наручникам. Мне хотелось развязать ноги, но сил не было наклониться.

— Ты что… опоил меня чем-то? — спросила я сиплым голосом, горло было пересохшим.

Он расхохотался:

— Ну ты даешь! Это все, что хочешь спросить у меня?

Я чуть заметно пожала плечами. Секунду назад вопрос казался мне вполне уместным, но сейчас я поняла, что он не имеет смысла.

«Как ты нашел меня? Как узнал? Как ты смог так быстро доехать до Хитроу? И потом… почему?.. Почему мой план не сработал? Почему я не в самолете сейчас, где-нибудь над Атлантикой? Да нет, наверное, уже должна бы быть в Нью-Йорке…»

— Они меня быстро хватятся… — сказала я. — Если я не прилечу в Нью-Йорк, они заявят, что я не долетела. Кто-нибудь будет искать меня.

— Кто?

— Мой друг. Он взял меня на работу.

— Твой друг? Ты имеешь в виду — Джонатан Болдуин?

Услышав от него это имя, я вся похолодела:

— Что ты сказал?

Он полез в задний карман джинсов и достал оттуда визитку, затем бросил мне в лицо. Я взяла ее негнущимися пальцами. На одной стороне большими черными буквами на зеленом с золотом фоне значилось: «Джонатан Болдуин, старший консультант» — и название фирмы. Я перевернула карточку. На обороте моим почерком было написано: «Конференция „Новые тенденции в политике управления“, 5–16 июня 2000 года, Манчестер».

— Нашел в твоем органайзере, — усмехнулся Ли. — Боже, Кэтрин, я знал, что ты до смешного наивна, но не предполагал, что ты настолько тупа. Так легко купилась!

Значит, не было никакой работы в Нью-Йорке! И теперь никто не заметит моего отсутствия. Пройдут недели, месяцы, прежде чем кто-нибудь вспомнит обо мне. А к тому времени я уже буду мертва. Я почувствовала, как черная волна отчаяния накрыла меня с головой. Не может быть! Я же говорила с ним! Это был другой голос, другие интонации, акцент! Не мог Ли подделать свой голос. Ну не мог…

— Значит, ты подставил меня? — плача, спросила я. — Так подло, низко подставил!

— Подло? Низко? Кто бы говорил! Это ты готова была бросить меня и бежать куда угодно и с кем угодно. Да, шлюшка? Я постоянно играю в такие игры с преступниками, чтоб ты знала. Только обычно преступники — люди подозрительные, проверяют все по сотне раз. Но ты… ты кинулась на эту наживку с такой охотой, как будто тебя целый месяц не кормили.

Значит, это правда. Он обвел меня вокруг пальца, а я не поняла. Когда я уже видела голубое небо вдали, небо свободы, — это был всего лишь мираж. Я оставалась в своей мерзкой клетке.

Сквозь черный туман, окутавший мой мозг, на поверхность пробился один вопрос:

— И что ты намерен делать?

Тут он задумался. Я не хотела встречаться с ним глазами, но чувствовала, как он напрягся.

— Я еще не решил, — сказал он наконец.

— Ты мог бы меня отпустить, — сказала я.

— Нет, ни за что! — Его голос стал резок. — Ты принадлежишь мне, и сама знаешь это. Я дал тебе шанс, Кэтрин, много шансов, и не моя вина, что ты их все просрала. Все до единого.

— Но ты ведь не сможешь держать меня здесь вечно. Рано или поздно меня найдут. И ты потеряешь работу.

Он коротко хохотнул:

— Что ты хочешь сказать? Что если я собираюсь что-то еще с тобой делать, то лучше сразу тебя убить?

Я кивнула.

— Ты хочешь, чтобы я убил тебя? — спросил он с любопытством.

Я опять кивнула. Не могла я больше бороться, ничего уже не хотела — только бы все поскорее закончилось.

Он вдруг поднялся одним быстрым движением и встал надо мной. Меня затошнило.

— Вот это бесит меня в тебе больше всего! — резко сказал он, начиная заводиться. — Ты сдаешься сразу же, без боя. Где твой бойцовский дух?

Он толкнул меня ногой в грудь. Я повалилась на ковер, но снова попыталась сесть, размазывая по лицу слезы и кровавые сопли. Я ждала удара. Я ждала, что он ударит меня по голове или в живот. Я жаждала забвения, всем сердцем хотела этого.

Ли произнес сквозь стиснутые зубы с таким презрением и ненавистью, что у меня вспыхнули уши:

— Посмотри, на кого ты похожа. Лежишь тут в куче дерьма, да и сама дерьмо. Мерзкая, грязная, уродливая шлюха, вот ты кто, Кэтрин. Даже не знаю, то ли убить тебя, то ли выебать, то ли просто нассать тебе на голову.

Услышав треск расстегиваемой молнии, я закрыла лицо руками. А он действительно начал мочиться прямо на меня, обливая мне волосы и то, что осталось от моего дорогого костюма, на новый серый ковер. Я старалась, только чтобы моча не попала мне в глаза или рот. Но от запаха, от звука меня вырвало.

Ли застегнулся и, не говоря ни слова, вышел из комнаты, не закрыв дверь. Я поползла к ней, мечтая добраться до ванной, но через минуту он вернулся, неся ведро воды, губку, которой я обычно мыла ванну, и кусок мыла. Вода в ведре пахла хлоркой.

— А ну, приведи себя в порядок, сука! — прошипел Ли.

И вышел, заперев за собой дверь.

От отчаяния я завыла. Но наручники он на меня все-таки не надел.

Воскресенье, 16 марта 2008 года

Я проснулась, задыхаясь от ужаса. Где я? Рядом со мной зашевелился Стюарт, и я вздохнула с облегчением. Слава богу, это он. Не Ли. Слава богу! То был просто очередной кошмар.

Так, что там советовал Алистер? Расслабиться и дать мыслям свободно течь? Хорошо. «Давайте, мысли, я знаю, что вы ненастоящие. Вы просто мой насморк. Утекайте прочь».

Все равно страшно! Может быть, разбудить Стюарта? Нет, не буду, он-то чем виноват? Я, замерев, стала вслушиваться в темноту.

На улице какой-то шум.

Я сразу поняла, что он настоящий, — это не обычные бытовые звуки спящего дома, не стук моего сердца и не шум крови, прилившей к голове. Нет-нет.

Стук довольно далеко. Внизу? Нет, вроде идет с улицы. Глупости, отсюда не слышно уличных звуков. Вот опять. Захлопнули дверцу машины?

Я посмотрела на будильник — без десяти три, самое темное, холодное, беспробудное время суток. Мне полагается спать. Смотреть свои кошмары. А может быть, я и сейчас сплю?

Ой, вот опять стук, а теперь звук такой, как будто тащат что-то тяжелое. Я села на кровати. Нет, тишина, только ровное дыхание Стюарта. Вот заурчал на кухне холодильник. А вот завелась машина и уехала.

Наверное, кому-то понадобилось срочно уехать — что в этом такого необычного? Я снова легла, прижалась спиной к теплому телу Стюарта, взяла его сонную руку и приложила к своему животу — пусть охраняет меня даже во сне. Потом закрыла глаза и постаралась думать о хорошем, — может, мне хоть раз в жизни приснится что-нибудь приличное?

Суббота, 12 июня 2004 года

Ли вернулся через несколько минут, чтобы забрать ведро. Я немного потерла губкой ковер. Пальцы сразу же заныли от холодной воды, их защипало от хлорки, или чего он туда намешал. Серый ковер покрылся грязно-желтыми пятнами.

Ли не возвращался несколько часов.

Сначала я плакала, но вскоре поняла, что этим ничего не добьешься. Я попыталась выбраться наружу: билась всем телом в дверь, стучала кулаками в окно — все напрасно. Окно выходило на задний двор, так что в любом случае никто не увидел бы меня. Ли не оставил в комнате ничего, что я могла бы использовать в качестве орудия — или оружия. Ничего, чем можно было бы разбить окно.

До моего отъезда в комнате стояла кровать, стол со старым компьютером, платяной шкаф и небольшой телевизор. Сейчас в ней было абсолютно пусто. Ничего, кроме занавесок на окнах. Я попыталась сорвать карниз, но не смогла добраться до него. Я повисла на занавесках, пыталась сдернуть их, но, видимо, не хватило веса.

Мне ужасно хотелось пить, даже не знаю, сколько времени я провела без воды? Ну что же, значит, скоро я умру от жажды. Если Ли ушел на работу и не вернется несколько дней, я погибну от обезвоживания.

Я начала орать:

— Помогите! Помогите!! Помогите!!! — Я кричала во все горло, пока не охрипла, но, конечно, никто меня не услышал.

Потом я села на ковер, чтобы обдумать хоть какой-нибудь план. Связать чулки, сделать петлю, а когда он войдет в комнату, попытаться задушить его? Лучше мне было не придумать. Голод, жажда и боль сильно замедляли мыслительный процесс.

На затылке у меня разрасталась шишка величиной с картофелину — когда я слегка притронулась к ней, то чуть не упала в обморок от боли. Волосы вокруг склеились от засохшей крови.

Будут ли у меня силы, чтобы отбиваться, когда он снова появится? Если я начну спорить с ним, это еще больше разозлит его, и наказание не заставит себя ждать.

Но я же не могу вот так сидеть и покорно принимать его издевательства и побои? По крайней мере, если он прикончит меня сразу, то я избавлюсь от этой муки, от этих кошмарных издевательств.

А что, если связать чулки и повеситься на карнизе? Или порезать занавески на длинные лоскутья и повеситься на них? Я увлеклась, представляя себе его лицо, когда он увидит, что я от него ускользнула. В какой-то степени это можно будет назвать победой. Но мои коллеги и бывшие друзья, все они, конечно, решат, что я повесилась от депрессии, а ему ничего не будет. И никто никогда не узнает, что мне пришлось пережить. А он продолжит свои чудовищные эксперименты, подыскав новую жертву.

Наверное, в тот момент я решила все-таки бороться. И начала снова кричать. Я так громко кричала, что не услышала, как открылась дверь и Ли появился на пороге моей камеры пыток.

Четверг, 20 марта 2008 года

Когда я вернулась с работы, на кухне меня ждала вымытая миска из-под хлопьев, ложка и кружка. Они лежали на сушилке. Что в этом такого, спросите вы? А то, что я не завтракала дома уже много дней и, конечно, не доставала в то утро миску.

Я не впала в ступор, не закричала, не заплакала и даже не задрожала — вот как далеко продвинулись наши занятия с Алистером, — просто стояла на пороге кухни, ожидая, что в любой момент Ли может выйти из гостиной.

Но его не было в квартире — я знала это, поскольку только что закончила проверку. Как он мог проникнуть внутрь? Наружная дверь была заперта, задвижки на окнах и балконной двери опущены. И моя дверь тоже заперта на все замки. Но вот пожалуйста — очередное «письмо». Сначала пуговица, теперь это.

Алая пуговица означала «Берегись, я тут!», но это послание было более изощренным. Видимо, Ли не без основания полагал, что если даже я рассказала кому-то о пуговице (и, скорее всего, меня приняли за психопатку, жаждущую внимания полиции), то уж о чистой миске для кукурузных хлопьев я точно не смогу никому рассказать. Какой нормальный полицейский поверит в то, что некий человек-невидимка проник в чужую квартиру, не оставив никаких следов, чтобы полакомиться кукурузными хлопьями? Да еще миску за собой вымыл. Бред, да и только.

Я выбросила миску, ложку и кружку в мусорное ведро и, вынув из ведра мешок, вынесла его на площадку. После этого стала готовить чай, это помогло мне думать.

Что же мне делать? Уехать из этого дома? Но надо было это делать сразу после того, как нашла пуговицу. А это случилось почти месяц назад. Нет, теперь уже поздно. Он сразу же увидит, что я осматриваю квартиры, и узнает адрес даже раньше, чем я перееду.

Даже если я сейчас брошу все, сяду на первый попавшийся поезд и уеду далеко-далеко, он найдет меня. Рано или поздно найдет. К тому же как я могу бросить свою жизнь — работу, квартиру, Стюарта? Мысли, которые на сеансах у Алистера появлялись лишь в зародыше, внезапно кристаллизовались в осознанное решение: не буду я бежать! Не желаю бежать! Мне не помогло это в прошлый раз, не поможет и сейчас. Хочу я или нет, придется сражаться.

Суббота, 12 июня 2004 года

Дверь распахнулась с такой силой, что я подпрыгнула и умолкла.

А в следующий момент его кулак врезался в мою скулу, и я отлетела к стене, ударившись шишкой на затылке о стенку.

Но не успела я поднять голову, как он уже стоял надо мной. Схватил за волосы, задрал мне голову и ударил еще раз — в нос. Кровь брызнула струей, я закричала от боли и ужаса.

— Заткнись, дура! — проверещал он. — Чего ты добьешься своими криками? Вот и нечего напрасно драть глотку!

— Больно, больно, пусти, — всхлипывала я.

— Нет, Кэтрин, не отпущу. Рано еще.

В этот раз я смогла чуть повернуть голову, и удар пришелся на правый глаз и переносицу. Я закрыла лицо ладонью, чтобы защититься, но Ли дернул меня за правую руку и силой прижал ладонь к полу. А потом наступил на нее ребристой подошвой ботинка. Обезумев от боли, я слушала хруст своих пальцев.

— Ли, умоляю… перестань… пожалуйста… не надо…

— Заткнись! Раздевайся!

Я посмотрела на него, правым глазом я видела только расплывчатые тени.

— Нет… прошу тебя… умоляю.

— Грязная шлюха! Мразь! Раздевайся! Тупая тварь!

Я стала стягивать с себя жакет. Пальцы правой руки распухли, плечо плохо двигалось. Ли нетерпеливо сдернул жакет с моих плеч, а блузку просто разорвал, прихватив изрядный клок волос. Он швырнул грязные лоскутки на ковер, брезгливо вытер руки о штаны и принялся за юбку.

И вдруг остановился.

Несмотря на то что от одной мысли о близости с ним меня начинало тошнить, я с трудом подняла голову и заставила себя взглянуть ему в лицо. Что он хочет со мной сделать?

Что это? Что с ним? Он улыбается! Плотоядно ухмыляется во весь рот! Он доволен собой, наслаждается моментом!

Подмигнув мне, он полез в карман и достал нож с черной ручкой, лезвие слегка изогнуто, с зазубринами. Сквозь звенящий туман я услышала свой голос, тоненький, жалкий:

— Нет, Ли. Пожалуйста, не надо, Ли…

Он шагнул вперед и, поддев ножом край трусиков, быстрым, точным движением обрезал их с одной стороны. Я почувствовала холод стали на коже. Потом он обрезал трусы с другой стороны, дернул за лоскут ткани и бросил на пол.

Шагнул назад и осмотрел меня критическим взглядом.

— Ну ты и уродина, — сказал он с улыбкой.

— Да… — Я и без него знала это.

— От тебя только кости остались, сплошной скелет.

Я слегка пожала плечами.

— Ты мне нравилась раньше, когда была в теле. Ты была так хороша, так прекрасна, что я не мог оторвать от тебя глаз. Ты знала об этом?

Я снова пожала плечами. Правый глаз уже распух и закрылся, в голове звенело. Из носа лилась кровь — кровь была повсюду: на ковре, даже на стенах. Неужели у меня в носу столько крови?

Ли тяжело вздохнул:

— Слушай, у меня не встанет на такое пугало. Тебя никак нельзя назвать привлекательной, ты хоть это понимаешь?

Я тупо кивнула.

Ли повернулся на каблуках, вышел из комнаты и вскоре вернулся, бросив в меня чем-то красным.

Мое алое платье. Такое легкое, нежное, оно скользнуло по моей коже, как поцелуй.

— Надевай!

Я на ощупь нашла вырез, просунула голову, кусая губы от боли, пытаясь улыбнуться — да, улыбнуться — и выглядеть соблазнительно. Идиотка!

Следующий удар пришелся именно на губы. Я упала на пол, не сомневаясь, что сейчас он меня убьет, и вдруг расхохоталась. Я икала, рыдала и смеялась одновременно.

Похоже, Ли это понравилось. Он бросился на меня, раздвигая мне ноги и с трудом доставая вздыбившийся член, пыхтя и сопя от усилий. Рванул на себя алый подол — треск разорвавшейся материи завел его еще больше.

От него совсем не пахло алкоголем, значит он трезв! Последнего оправдания себя лишил. Я лежала на измазанном кровью ковре, содрогаясь от его яростных толчков. Болело все: окровавленные губы, сломанный нос и пальцы, разбитый глаз, — но я улыбалась. Потому что все это было чертовски забавно! Вот она, чистая ирония судьбы! Сколько надежд и чаяний, как долго и тщательно готовила себя к новой жизни, была уже на пути к самолету! К Нью-Йорку! И чего суетилась? Могла бы вообще не выходить из дому. Добилась только того, что меня заперли в моей собственной гостевой спальне, — и все кончилось как всегда.

Пока Ли трахал меня — во все дырки, если мне будет позволено так выразиться, — по крайней мере, я могла быть спокойна в одном: в то время, когда он забавляется со своей игрушкой, он не станет убивать меня.