— Мне бы очень хотелось верить, что нет.

— Понимаете, у него нет ограничений в передвижении, в принципе он имеет право ездить, куда ему заблагорассудится. Коллеги из Ланкастера сказали, что присмотрят за ним, но они не в силах слишком явно давить — он может привлечь их за вмешательство в частную жизнь. Пока он не совершил ничего, что заслуживало бы нового ордера.

— Он едва меня не убил, — тихо сказала я.

Голос Сандры Лойдс стал еще более профессионально участливым:

— Конечно, но ведь это было давно. Он мог раскаяться, измениться, такое случается сплошь и рядом. Но вы не волнуйтесь, ребята будут за ним следить.

— Хорошо, — покорно пробормотала я. — Большое спасибо.

А чего удивляться? Мне не поверили тогда, не поверят и сейчас. Что ж, если и вправду Ли честно трудится в Ланкастере, значит я все же страдаю исключительно натуралистичными галлюцинациями. Придется привыкнуть и к ним, ну и постараться как можно скорее выздороветь. В душе я уже не сомневалась, что это он, но как мне убедить полицию, что Ли Брайтман и не думал меняться. Чтобы садист вдруг стал паинькой?..

Так что же делать? Придется ждать, пока он не решит открыть карты, а потом сыграть в его игру.

Когда я вернулась в офис, Кэролин была уже одета.

— Давай надевай жакет, — сказала она нетерпеливо, — пойдем уже отсюда.

— Куда это? — Головная боль не отпускала, и я не могла сосредоточиться.

— Увидишь.

Мы вышли из центрального входа и, свернув за угол, зашли в ближайший паб. Похоже, все местные клерки слетелись туда именно в этот день, и мы с Кэр с трудом нашли местечко рядом с кухней.

Кэролин принесла бокалы, поставила их на стол.

— Солнышко, ты неважно выглядишь, — заметила она.

Я через силу рассмеялась:

— Вот за это и выпьем.

— Что с тобой? Кэти, я серьезно…

Я взглянула в глаза моей единственной подруги. Кроме нее и Стюарта, у меня в Лондоне никого нет.

— Это долгая история, — неохотно пробормотала я.

— А я что, тороплюсь куда-то?

Я сделала глоток. Вздохнула. Посмотрела в потолок. Сколько я ни рассказывала эту историю, легче не становилось. Слезы сразу же тут как тут, навалилась страшная усталость, горло перехватило.

«Нет, — сказала я себе, — только не реветь. Это же паб, черт возьми!»

— Четыре года назад человек, с которым я жила, избивал меня и однажды чуть не убил. Его арестовали, после долгого расследования дали срок: три года лишения свободы.

Кэролин прижала пальцы к губам.

— Бедная моя девочка! — воскликнула она. — Господи, ну и кошмар!

— Я переехала в Лондон только потому, что знала: он скоро выйдет на свободу и начнет за мной охотиться.

— А, теперь я понимаю — до приезда в Лондон ты вроде бы жила в Ланкастере?

— Да. Я бежала оттуда, хотела уехать как можно дальше, чтобы он меня не нашел.

Глаза Кэролин расширились от испуга.

— Ты думаешь, он станет искать тебя?

Я задумалась. Как ни крути, ответ уже давно был мне ясен как божий день.

— Да, станет.

Кэролин выдохнула:

— Тогда что же… Он ведь скоро уже выйдет на свободу?

— Он уже вышел, Кэр. Его освободили на Рождество.

— Не может быть! Какой ужас! Немудрено, что ты всегда такая бледная. Наверное, ты от ужаса места себе не находишь!

Я кивнула, слезы опять закипели в глазах. Нет, нельзя плакать! Нельзя, пока не придешь домой и не уткнешься в плечо Стюарта.

— Тот мужчина. Мистер Ньюэлл, помнишь?

— Ну да, конечно. А что?

— Он был очень похож. Я подумала, что это он. Поэтому я так странно выглядела. Ты сказала, что я как будто увидела призрака. Так вот, я его действительно увидела.

В глазах Кэролин стояли слезы. В своем сером костюме, с блестящими медными волосами и полными сочувствия глазами, она казалась олицетворением материнской любви и заботы.

— Бедная девочка! Бедняжка, сколько тебе пришлось пережить… — Кэролин порывисто обняла меня. — Почему ты мне раньше не рассказала? — тихо спросила она.

Это звучало не как упрек — просто она очень хотела мне помочь.

— Раньше у меня не получалось доверять людям, — сказала я.

Когда я в конце концов добралась до дому и приступила к проверке, я чувствовала себя совершенно иначе, чем обычно. Теперь выяснить, заперта ли дверь, было необходимой мерой предосторожности, а не проявлением невроза.

Я только успела закончить все проверки и поставить чайник, как снова зазвонил мобильный телефон. На экране высветилось: «Холланд».

— Алло?

— Кэти, это Сэм Холланд из полиции Кэмдена.

— Здравствуйте.

— Вы сегодня говорили с моей коллегой.

— Да, правильно. Спасибо ей большое. Вы еще что-нибудь узнали?

Пауза и шорох бумаги.

— Мне позвонили еще раз из Ланкастера. Они приехали по адресу мистера Брайтмана еще один раз и застали его входящим в дом. Это было минут пятнадцать назад.

Я мысленно отсчитала время: собеседование началось в час тридцать, закончилось в два. Если он сразу сел в поезд, то вполне мог успеть вернуться в Ланкастер.

— А они не сказали, во что он был одет?

— К сожалению, нет. Сандра сказала, что он пришел к вам на собеседование?

Она поверила мне! Я поняла, что на моем лице расплывается улыбка.

— Да. Я думаю, это был он. Правда, я не видела его три года. Он похудел, побледнел. Но ведь, наверное, в тюрьме мало кто набирает вес?

— Он не признался, что узнал вас?

— Нет, он вел себя так, как будто действительно хотел получить эту должность, немного нервничал, но в меру. Однако он всегда обожал такие игры, делал это виртуозно! Ведь он ходил на службу, выпивал с друзьями, а потом приходил домой, чтобы мучить меня.

Я не стала говорить, где именно он работал, — она и так это знала.

— Где вы сейчас?

— Я дома, одна, все в порядке. Спасибо вам. Спасибо за то, что поверили мне.

— Не за что. Слушайте, если что-то понадобится, звоните!

— Еще раз спасибо.

— Да, вот еще что. Давайте придумаем какое-нибудь кодовое слово — что-нибудь, что можно произнести — не вызывая подозрений, если он окажется рядом.

— Мм… какое слово?

— Ну, например, Пасха.

— Пасха?

— Да. Если вы окажетесь в беде, спросите меня, как я отпраздновала Пасху. Притворитесь, что я ваша подруга или коллега по работе. Хорошо?

— Круто.

— Я уверена, что это не понадобится, и все же… всегда лучше подстраховаться. Я отмечу номер вашего телефона в нашей системе. В течение трех месяцев все ваши звонки на офисные телефоны будут рассматриваться как экстренные. Ну а если вам захочется просто поговорить или нужен будет совет, звоните мне на мобильный.

— О сержант, не знаю, как вас благодарить. Я не ожидала такой поддержки.

— Зовите меня Сэм. Так и обозначьте меня в своем телефоне — Сэм.

Я немного помолчала.

— Как вы думаете, мне угрожает опасность?

— Если честно, не знаю. Знаю одно: в этой жизни надо быть готовой ко всему. Если же мистер Ли живет себе припеваючи в Ланкастере и думать забыл про вас, что же, мы в любом случае ничего не теряем.

Мы сердечно попрощались, и я занялась ритуалом заваривания чая, как обычно, — добавляя молоко по капле, пока не добилась нужного цвета. Задумчиво помешивая его ложечкой, я присела за кухонный стол и принялась размышлять.

Через час я приняла решение.

Включила ноутбук, нашла список кандидатов, которые приходили к нам на собеседование, и пролистала его до фамилии Ньюэлл. Майк Ньюэлл указал адрес в квартале Херн-Хилл и телефонный номер.

Я помедлила — может быть, лучше все-таки дождаться Стюарта? — но все-таки храбро набрала номер. В конце концов, мне надо услышать только голос, просто услышать его, тогда я все пойму. И если Ли сейчас в Ланкастере, он в любом случае не сможет подойти к телефону в Херн-Хилле.

Голос, который я услышала, поразил меня в самое сердце, но через мгновение я поняла, что ожидала чего-то в этом роде.

Женский голос, так хорошо мне знакомый, произнес:

— Алло?

Я замерла, не зная, что делать, и она повторила более нетерпеливо:

— Алло? Кто это?

Я пришла в себя:

— Что поделываешь?

Теперь уже она замолчала, ошарашенная. Через пару секунд она откашлялась и бросила, холодно и зло:

— Что значит «поделываешь»?

Я надеялась, что мой голос звучит уверенно и твердо, очень надеялась.

— Когда будешь говорить с ним — а я знаю, что его сейчас у тебя нет, — передай ему одно: я больше его не боюсь.

Я повесила трубку. Ну вот. Еще одно предательство.

Среда, 9 апреля 2008 года

В те дни я просыпалась рано, с рассветом, смотрела на розовое небо, предвещающее погожий день, и слушала птиц, их берущие за душу песни.

Я открыла глаза и, чуть повернув голову, взглянула на Стюарта. Он спал рядом… Хороший, милый Стюарт. Лицо его было бледно, но спокойно, чудесные глаза закрыты. Интересно, что бы он сказал, если бы я сейчас разбудила его только для того, чтобы заглянуть в эти глаза? Его рука лежала на моей половине постели, там, где я была еще пару мгновений назад. Такая красивая, сильная рука с тонкими, чуткими, искусными в ласках пальцами.

Вчера вечером, когда он вернулся, я уже ждала его. Он сразу взял меня за руку и повел в спальню, не дав и слова вымолвить. И каждый раз, когда я пыталась что-то сказать, он затыкал мне рот поцелуем. В конце концов я и сама поняла, что страшно соскучилась по нему.

А потом мы лежали, укутавшись одним пледом, и ветерок из открытого окна гостиной остужал наши разгоряченные тела.

— И что с тобой сегодня случилось? — спросил вдруг Стюарт.

Как он узнал?

Как сказать ему, чтобы он поверил?

— Помнишь, я рассказывала тебе про свою подругу Сильвию?

— Которую ты увидела в автобусе? Конечно помню.

Я встала, завернулась в его рубашку — от нее слабо пахло дезодорантом и мужским потом — и пошла на кухню. Достала из холодильника бутылку белого вина, вытащила пробку и закрыла все окна в квартире — становилось прохладно.

Стюарт сидел на постели, и глаза у него были страшно усталые, однако, увидев бутылку, он улыбнулся:

— Подумать только, а ведь когда мы познакомились, ты и капли алкоголя в рот не брала.

— Видишь, какое дурное влияние ты на меня оказываешь!

Мы пили вино прямо из бутылки, передавая ее друг другу. Вино было холодное и вкусное. С бесконечным терпением Стюарт ждал, когда я начну говорить, хотя больше всего на свете, наверное, мечтал о том, чтобы просто выспаться.

— На процессе Сильвия выступила свидетельницей. Она рассказала полиции, что я уже давно вела себя неадекватно, что я была совершенно помешана на Ли и нападала на него с кулаками, потому что считала, что он спит с другими женщинами. Она сказала, что я устраивала истерики, если он задерживался на работе. Еще она сказала, что когда-то у меня была мания резать себя бритвой.

Стюарт молча посмотрел на меня.

— Понимаешь, я никогда в жизни не занималась самоистязанием. Ни до, ни после Ли. Это мне абсолютно несвойственно. Я ненавидела себя — да, особенно после того, что случилось, но резать свое тело? Нет, для меня это было бы самым большим поражением в жизни.

— Я что-то не понимаю. Зачем ей наговаривать на тебя?

Стюарт отпил из бутылки и протянул ее мне. Я уже почувствовала живительное действие алкоголя, разбегающегося по жилам.

— Я полагаю, что он с ней спал.

— Ты никогда не рассказывала мне о процессе, — тихо сказал Стюарт. — Наверное, это было ужасно.

— Да, в чем-то даже ужаснее, чем само деяние.

— Почему-то я не удивлен.

— Но я не смогла присутствовать на всех заседаниях. На третий день меня увезли в психушку. Потом мне сказали, что его осудили за нанесение тяжких телесных повреждений. И еще, он что-то там здорово приврал в начале процесса, за что ему прибавили еще пару месяцев.

— Но ведь он долгое время садистски избивал и насиловал тебя, а под конец чуть не убил. Почему же его не судили за попытку убийства?

— Ли и сам полицейский. Он ведь почти четыре года прослужил в секретной службе, работал под прикрытием, а до этого обеспечивал техническое обслуживание подобных операций. А еще раньше служил в армии, — правда, я не знаю, в каких войсках. У него безупречная репутация. И в ответ на обвинение следствия он выдал им свою версию того, что произошло: что я преследовала его, дралась, царапалась и что ему уже давно следовало отправить меня в психушку, но он жалел бедную истеричку и так далее и тому подобное…

Стюарт с недоверием покачал головой:

— А как же твои травмы?

Я пожала плечами:

— Он сумел их убедить, что большинство порезов я нанесла сама, после того как он ушел. Он признал, что ему пришлось ударить меня пару раз, чтобы урезонить, но он был вынужден это сделать, потому что действительно любил меня. И не хотел, чтобы я угодила в сумасшедший дом. Он даже сказал, что я сама сломала себе нос, представляешь? Пытаясь ударить его головой… Конечно, все его аргументы были шиты белыми нитками, но самого главного он добился: посеял семена сомнения в голове присяжных.

— И Сильвия поддержала его версию?

— Да. А в больницу меня забрали до того, как пришел мой черед давать показания. Так что присяжные так и не узнали, что действительно произошло.

— Пусть даже тебя там не было! Кто-то должен был представить медицинское освидетельствование!

— О да, почему-то это сделал только психиатр. Этот добрый человек поведал всем, что я в невменяемом состоянии и, соответственно, давать показания не могу, что ради моей же безопасности им пришлось меня изолировать, поскольку они диагностировали острое нервное расстройство.

— Ладно, психическое состояние — отдельная тема. Но физически! Ты же была вся в ранах и ушибах. К тому же крайне истощена.

— Когда меня в первый раз привезли в больницу, я весила меньше сорока кило. Я потеряла около двух литров крови: на мне обнаружили сто двадцать ножевых порезов… И еще у меня начинался выкидыш.

Стюарт медленно покачал головой. Он ни на секунду не отводил от меня глаз.

— А какой идиот мог решить, что ты сама себя искромсала?

Я опять пожала плечами:

— После того как Ли закончил игры с ножом, он вытер лезвие и вложил мне в руку. И все порезы были нанесены в тех местах, куда теоретически я могла достать сама. Он только признал, что оставил синяки на моих руках, когда удерживал меня, а глаз подбил, защищаясь, поскольку я бросилась на него с ножом. Еще он сказал, что до того, как я бросилась на него, мы наслаждались тем, что называется «жесткий секс».

— Любой врач, работающий с пациентами, склонными к самоистязанию, сразу определил бы, что раны нанесены кем-то еще. И немедленно признал бы его аргументы полным бредом. Так себя изувечить никто не может.

Я перегнулась через него, достала бутылку и отпила большой глоток, а потом уселась на постели, скрестив ноги. Объяснять оказалось тяжелее, чем я думала.

— Я понимаю, что все это выглядит нелепо, но меня словно никто не принимал всерьез. Я уже столько раз прокручивала в голове тот судебный процесс! Да, все было ужасно, страшно несправедливо. Но что я могла поделать? В суд он явился в новом, с иголочки костюме, говорил складно, с дружелюбной улыбкой, и за ним стояло все его чертово отделение секретных агентов. К тому же правоохранительная система — его вотчина, он знает терминологию, говорит с ними на их языке. А я в это время находилась в палате для буйных душевнобольных. Кому они могли поверить? Поражаюсь, что они вообще посадили его, а не отправили на повышение с медалью за храбрость.

Даже сквозь алкогольный туман я видела, что на сегодня Стюарту достаточно. В его глазах появилось новое выражение, то, которое я заметила в глазах Кэролин несколькими часами ранее, — откровенный ужас.

Я поняла, что не могу рассказать ему о том, что видела Ли сегодня. Я боялась, что Стюарт не выдержит, он и так все рабочее время проводил в чужих кошмарах — не стоило наводнять ими еще и наш дом.

— Да ладно, чего там, — сказала я, ставя бутылку на стол. — Мне уже гораздо лучше. Посмотри на меня! Я молодцом!

Он посмотрел.

Даже в полумраке спальни мои шрамы были как на ладони, они покрывали всю мою кожу, как узор разрушения и смерти.

— По крайней мере сейчас из меня кровь не течет. Мне не больно, мне не страшно. Все кончено. Мы не можем изменить того, что было, но мы будем сами строить наше будущее. Ты ведь этому меня учил? Ты уже так много дал мне, мой милый… У нас все будет хорошо…

Стюарт протянул руку, и его пальцы побежали по моему телу, прослеживая путь шрамов: по плечу, груди, бедру… Он придвинулся ближе, и его теплые губы мягко коснулись моей шеи, груди…

Больше в тот момент мне ничего не стоило говорить.

Воскресенье, 13 апреля 2008 года

Пожалуй, в тот день впервые по-настоящему потеплело, я даже пожалела, что взяла с собой жакет. Правда, утром, когда я вышла из дому, солнце еще только поднималось над крышами домов, и было зябко. А теперь я несла жакет под мышкой, и он уже здорово мне надоел.

Я довольно долго блуждала, хотя заранее изучила карту. На улицах было пустынно, как будто в Лондоне не осталось жителей: все уехали на море, оставив городские дебри мне в безраздельное пользование.

К тому времени как я подошла к крыльцу, я уже смогла накрутить себя настолько, что во мне кипело негодование, — без этого у меня ничего не получилось бы…

Дом немного напоминал наш: в викторианском стиле, примыкающий боком к другим таким же домам, целые ряды домов. К квартире подвального этажа с ярко-красной дверью вела лестница в несколько каменных ступеней. Слева элегантная каменная лестница поднималась к двери черной, которую, правда, уже давно пора было подновить. Рядом с дверью висели звонки с указанием номеров квартир. Я поднялась по нужной лестнице и изучила таблички: квартира № 1 — Лейбович, квартира № 4а — Ола Хенриксен, квартира № 4б — Льюис, квартира № 5 — Смит и Робертс. А где же № 3? Напротив № 2 — ни имени, ни фамилии. Я нажала на звонок квартиры номер два и стала ждать.

Тишина.

Что делать? Отправиться домой? Я присела на ступени, подставив солнцу лицо. Потом поднялась и толкнула черную дверь. Она легко открылась, я увидела холл с черно-белыми шашечками кафеля, похоже еще времен королевы Виктории.

Квартира номер два располагалась в задней части дома, на двери не было ни звонка, ни таблички с именем. Я постучала, подождала немного и постучала сильнее.

За дверью раздались шаги и недовольное бормотание.

А затем дверь распахнулась, и моему взгляду предстала Сильвия, небрежно обмотанная ярко-красным полотенцем. Волосы ее были замотаны другим полотенцем — фиолетовым.

— О! — сказала она. — Это ты!

— Это я. Можно войти?

— А зачем? — Ее губы сложились в презрительную гримасу, предназначавшуюся раньше нерасторопным официантам в ресторане или слишком медлительным банковским служащим. «Мне — никогда…»

— Хочу поговорить с тобой.

Она резко повернулась и ушла в гостиную, оставив дверь распахнутой настежь. Я пошла за ней.

— Я скоро ухожу, — предупредила Сильвия.

— Не волнуйся, я всего на минутку.

Пока она одевалась, я заглянула в ее гостиную — что же, привычки Сильвии совершенно не изменились. На стенах висели огромные плакаты — сплошь абстрактная живопись, диван был застелен несколькими яркими накидками, а сбоку приютилась крошечная кухонька, которую, наверное, использовали в основном для того, чтобы охлаждать белое вино.