Глава пятнадцатая

— Все нормально? — Ниса взяла меня за руку и затащила внутрь. — Что ты там увидела?

Я озадаченно глядела на пустое крыльцо.

— Ничего, — наконец выдавила я.

К нам подошла Эйнсли, размахивая перед собой рукой.

— Ух! Тут немного пахнет затхлостью, уж простите. С прошлого года в доме никто не живет. Мелисса приходит убирать, но…

Она указала на просторный пустой вестибюль. Обитые панелями стены и полы из твердых пород дерева тускло блестели. Вокруг нас, словно мошкара, кружились частицы пыли, и я ощутила запах лимонной полироли для мебели, едва маскировавший вонь дохлой мыши.

— На все ей не хватает сил, — закончила Эйнсли. — Впрочем, никому не хватает. Давайте я вам все покажу.

Я последовала за ней, стараясь отогнать мысли о зайце. Ниса с тревогой посмотрела на меня, не отпуская моей руки.

— Холли? Что-то не так?

Я вяло улыбнулась, пытаясь воскресить приятное возбуждение, которое ощущала в конторе Эйнсли.

— Мне просто показалось, что я что-то видела снаружи. Стоит ли надеяться, что это был робот-пылесос? — К моему облегчению, она засмеялась.

Эйнсли подошла к парадной лестнице в центре вестибюля, ведущей на второй этаж. Такие лестницы я видела только в кино или в отелях, которые никогда не могла себе позволить.

— Лучшие спальни там, — сказала она, указав на лестничную площадку второго этажа. — Розовая и Желтая комнаты, наверное, самые приятные. Но сначала я покажу вам то, что внизу.

Обогнув лестницу, она открыла дверь в узкий коридор и жестом поманила нас с Нисой за собой. Голые деревянные полы, голые стены без картин или каких-либо других украшений, череда закрытых дверей. Никаких окон. Ни одной электрической лампы или рожка. Свет просачивался лишь через единственную оставшуюся открытой дверь.

Я никогда не страдала клаустрофобией, даже в пещерах Виргинии, куда ходила с друзьями. Но в этом коридоре меня вдруг охватила необъяснимая тревога. Деревянный пол казался мягким, как губка, словно был покрыт разлагающимся ковром.

Стены тоже выглядели какими-то пористыми: панели проседали от прикосновения подобно чересчур мягкому матрасу. Я прижала руку к стене, проверяя влажность. На ощупь стена оказалась твердой, слегка теплой.

— Горячая, — сказала я Нисе. Та пожала плечами.

— Это хорошо, да? Значит, отопление работает. Посмотри.

Толкнув приоткрытую дверь, она вошла в просторную комнату с выцветшими темно-зелеными стенами и высокими окнами, завешенными прозрачными шторами. В воздухе пахло как в дорогой курительной: табачным дымом, виски, меловой пылью. К стене прислонился свернутый ковер, а на деревянной полке хранились кии для бильярда. Сквозь шторы пробивался бледный зеленоватый свет, и казалось, будто мы стоим на дне бассейна.

— Бильярдная, — сказала подошедшая Эйнсли. — Я продала стол, хотя мне больно было это делать. Красное дерево и старинное сукно. Ему было больше ста лет. Сохранилась оригинальная поверхность из сланца — весил тонну. И все оригинальные шары из слоновой кости… — Она вздохнула. — Знаете, я продала много красивых вещей.

Она подошла к окну и отодвинула штору, открыв вид на зеленую лужайку и синее небо.

— Тут были и кое-какие прелестные статуи. Каррарский мрамор. Тот, кто построил Хилл-хаус, заказал их Амо Торникрофту [Амо Торникрофт (1850–1925) — английский скульптор, автор множества известных статуй в Лондоне, в том числе памятника Оливеру Кромвелю перед Вестминстерским дворцом.] в восьмидесятые годы девятнадцатого века. Они стоили целое состояние. Лет десять назад пара из Нью-Йорка снимала дом… Им пришлось уехать всего через несколько недель. Но муж влюбился в эти статуи. Он очень хотел разместить их в своем новом поместье в Вестчестере. Я с трудом заставила себя продать их, но… — Она раскрыла сложенные ладони, освобождая невидимую бабочку. — Знаете, как бывает. Кстати, дом, похоже, был со мной согласен. Один из нанятых клиентом грузчиков получил серьезную травму — статуя соскользнула с тележки и разбила ему ногу.

— Какой ужас! — Я вздрогнула, озираясь по сторонам.

— И не говорите.

Ниса переходила от одного окна к другому, и вокруг нее колыхались бледные шторы. Она подняла руку, чтобы коснуться одной из них, и ее пальцы будто исчезли в легком тюле. Нахмурившись, она повернулась к Эйнсли.

— Почему шторы шевелятся? Все окна закрыты.

— Это старый дом, — ответила Эйнсли. — Он дышит. — Она открыла другую дверь. — Здесь была музыкальная гостиная.

Ниса последовала за ней. Я же в недоумении застыла на месте. Утром, с веранды заглянув в окно, я видела комнату с бильярдным столом, столиками для бриджа и картинами на стенах. Это, несомненно, была та самая комната.

— Холли? Ты идешь? — Ниса коснулась моей руки.

— Да, прости. Просто…

— Здесь здорово, правда? — Ниса взволнованно повела меня через пустую музыкальную гостиную и коротенький коридор в соседнюю огромную комнату — первую, где сохранилась хоть какая-то мебель. — Столько места!

Она говорила с радостным возбуждением, и я улыбнулась.

— Это точно.

— Сколько вас здесь будет? — Эйнсли устроилась в старом кресле с подголовником и указала на гораздо более новый диван подле него. — Прошу, садитесь.

— Не очень много. — Я сдвинула подушку, освобождая для нас с Нисой место. — Я, Ниса. Стиви Лидделл — я раньше с ним работала, в постановке он отвечает за звук. Они с Нисой будут читать за разных персонажей по мере их развития. Я уже говорила, работа пока на ранней стадии. Будет еще пара актеров.

— Аманда Грир?

— Зависит от того, свободна ли она, но у меня на сей счет хорошее предчувствие. Особенно теперь.

Диван засасывал меня все глубже. Судя по всему, его поставили здесь недавно, равно как стулья и кофейный столик со стеклянной столешницей перед огромным камином. Современные предметы, стилизованные под середину века, скорее всего, из каталога, но все равно дороже всего, чем я когда-либо владела.

То же касалось и картин на стенах — принтов в вызывающем ретро-стиле, отсылавших к итальянскому футуризму, но причинявших боль моим глазам. В продолговатой комнате с темными панелями на стенах все это смотрелось неуместно, будто кучка пьяных подростков развлекались в выходные, пока родителей не было дома. Только старое кресло с подголовником, с истрепавшейся обивкой и резными деревянными подлокотниками было на своем месте.

— Все это привезла с собой другая пара, за год до пандемии, — объяснила Эйнсли, заметив мой интерес. — Кровати наверху тоже. Очень удобные, гораздо лучше тех, что были там раньше. Кое-какая оригинальная мебель хранится на чердаке. Остальное продала либо я, либо отец Джеза. — Она любовно погладила подлокотники кресла. — Но кресло я оставила. Все собираюсь перевезти его к себе, но, по-моему, оно хочет быть здесь.

— Почему в этом доме никто не задерживается? — спросила Ниса.

— По разным причинам. Дом слишком большой — это основная причина. В конце восьмидесятых здесь жила одна семья, но… — Она помедлила. — Им не подошло. Многие думают, что хотели бы жить в особняке, но ведь не зря в старых английских загородных домах держали кухарок, горничных, лакеев и садовников. Дело не только в уборке. Подобное место…

Она откинулась на спинку кресла, которое, казалось, бережно обнимало ее, и посмотрела на потолок высоко над нами.

— Здесь одиноко. Когда нет других людей, возникает чувство, что живешь в пустом отеле.

— «Мешай дело с бездельем, проживешь век с весельем», — сказала я, и Ниса засмеялась. — Дому тоже бывает одиноко?

Эйнсли скривила губы — как мне показалось, не в улыбке.

— Или скучают по городу, — продолжала она, как будто не слышала моих слов. — Многие переехали в деревню во время пандемии, но не всем удалось здесь обжиться. А Хилл-хаус…

— Здесь водятся духи? — спросила Ниса.

Эйнсли повернулась к ней.

— Духи? Никто не видел здесь привидений, если вы об этом. Я бы сказала, этот дом беспокойный, хотя Джез называл его сумасшедшим.

— Сумасшедшим? — Ниса захихикала, но быстро прикрыла рот рукой, заметив выражение лица Эйнсли. — Прошу прощения! Просто никогда не слышала, чтобы о доме так говорили. Может, в кино, но не в реальной жизни.

— А это реальная жизнь? — Эйнсли окинула нас обеих столь пронзительным взглядом, что я решила, будто она шутит.

Но потом вспомнила, как она выглядела мгновение назад — на лице читалось презрение, а еще гнев.

Взяв себя в руки, я посмотрела ей в глаза и ответила:

— Это вы мне скажите.