— Да, если можно, — произношу я, пытаясь перевести дух. — Мне нужно добраться до кампуса.
— Ты бежала сюда от самого кампуса? — удивляется мужчина. Я молча киваю. — На кой черт тебе это понадобилось?
Мне бы очень хотелось прекратить эту игру в двадцать вопросов и вдавить его ногу в педаль газа, но я должна оставаться дружелюбной.
— Я бегала, потом заблудилась, а пока пыталась найти дорогу, похоже, только удалялась от дома, — отвечаю я. В этом даже есть доля правды.
— С ума сойти! Тебе надо быть настоящей бегуньей — отсюда до кампуса не меньше семи миль.
Вот дерьмо.
Наконец-то мы едем. Водитель о чем-то болтает, но я могу думать лишь о том, что я в полной заднице. Похоже, в сумме этим утром я пробежала около девяти миль. У меня нет ни единого шанса прилично выступить на забеге, ни единого шанса прийти к финишу не самой последней. Как, черт побери, я смогу это объяснить?..
— Парень есть? — спрашивает мужчина.
Я бросаю на него настороженный взгляд. Пока он ждет ответа, его глаза нетерпеливо блестят, что мне совершенно не нравится.
— Есть.
— Вряд ли он тебе такой уж парень, если ранним утром ты выпрыгиваешь из его постели ради пробежки, — посмеивается он.
Затем он рассказывает, что у него есть восьмилетний сын, которого он видит всего раз в месяц, и лодка.
— Любишь плавать на лодке?
Я киваю, хотя ни разу в жизни этого не делала.
— Значит, я тебя как-нибудь прокачу. Запиши свой сотовый. — Он протягивает мне какую-то старую квитанцию.
Я на ходу выдумываю номер и возвращаю листок, указывая ему дорогу к женскому общежитию на другой стороне кампуса. Ни за что на свете этот тип не узнает, где я живу.
Как только он скрывается из виду, я тут же бросаюсь через весь кампус к своему дому, наспех переодеваюсь и бегу еще раз через кампус на стадион — и все равно появляюсь с опозданием. Бетси так широко ухмыляется, что меня поражает, как у нее еще не треснуло лицо.
Пока я забираюсь в автобус, Уилл на меня даже не смотрит. Судя по всему, намеренно. Девчонки активно болтают, и из-за эмоционального возбуждения их голоса раздражают еще сильнее, чем обычно. К некоторым из них на соревнование приедут родители. Наверное, это дополнительный повод для волнения — если у вас есть родители, поддержка которых может вас в самом деле порадовать.
Я залпом опорожняю бутылку с водой, хотя мне все равно не удастся компенсировать потерю жидкости за это утро, что бы я ни делала. Сегодня у меня в мышцах та характерная слабость, которая наступает после долгого интенсивного бега. Та слабость, которую ни за что не преодолеть, как ни старайся. На моей памяти я еще ни разу в жизни не убегала во сне так далеко… Это соревнование я завалю так феерично, как никогда прежде.
— А твои родители приедут, Финн? — спрашивает Николь. Я отрицательно качаю головой.
— Они путешествуют. — Такой ответ проще, чем правда, и к тому же менее неловкий.
— Куда они отправились?
— Твоя догадка будет не хуже моей.
И это даже не преувеличение. Насколько я знаю, они путешествовали последние четырнадцать лет с тех пор, как бросили меня на попечение соседей и уехали.
Уилл прислушивается к нашему разговору, по-прежнему сидя с каменным лицом. Пока я за ним наблюдаю, у меня в животе появляется тошнотворное подозрение, что ему уже известно о моем очередном промахе.
— Какая муха его укусила? — шепчет Эрин, когда мы выходим из автобуса.
Я лишь пожимаю плечами. Что бы это ни было, все станет намного хуже после моего провала на забеге. Я встаю в очередь к туалетам, но как только выхожу из кабинки, то сразу чувствую, что мне нужно обратно.
Уилл советует нам стараться идти впереди команды из Дентона — наших главных соперников, — чтобы блокировать их на последней миле. Но ни слова из этого он не адресует мне, как будто я вообще не буду участвовать в соревновании… Что ж, справедливое предположение.
Мы выстраиваемся на линии старта, и меня переполняет слабость. Я понимаю, что должна взять себя в руки. Должна по меньшей мере не отстать от своей команды. Мне снова нужно в туалет, но уже слишком поздно. Звучит пистолетный выстрел, и с самых первых шагов я уже знаю, как все пройдет. Иногда вы сначала чувствуете слабость, но это оказывается преходящим, таким обманчивым ощущением из-за волнения, или же небольшой вялостью, под которой на самом деле скрывается глубокий резерв сил.
Сегодня не тот случай.
Первую милю я держусь рядом с Эрин, ловя на себе ее любопытные взгляды. Я никогда раньше не оставалась так далеко позади, и она, вероятно, думает, что это стратегическая хитрость.
Но это не хитрость. Я бегу рядом с ней, потому что это все, на что я способна.
На второй миле мне становится действительно трудно. Я тяжело дышу, на спине обильно выступает пот, ползая по моей коже словно что-то живое. У меня скручивает желудок, и я подозреваю, что вся вода, которую я выпила по дороге сюда, может вот-вот отправиться в обратный путь.
На третьей миле я все еще бегу с Эрин, но уже еле держусь. Она — все, что поддерживает меня на плаву. В глазах по краям поля зрения начинает темнеть, как будто мы бежим в темноте, а на Эрин направлен прожектор.
Круг света сужается…
Сужается…
Сужается…
Когда я прихожу в себя, то оказываюсь на заднем сиденье машины «Скорой помощи». Она стоит на месте, так что, полагаю, мы все еще неподалеку от трассы.
Позади парамедиков стоит Уилл. Он выглядит немного обеспокоенным, но в основном — по-настоящему разъяренным, как будто я потеряла сознание нарочно. И даже сейчас, когда он так разозлен, что-то в его лице притягивает меня, вызывает сильное желание провести пальцем по изгибу его губ, скулам…
«Стоп», — приказываю я себе. Это неуместно по целой тонне причин. Главным образом потому, что Уилл — ублюдок.
Тут я замечаю, что мне уже поставили капельницу.
— Мне она не нужна, — бормочу я.
— Должно быть, я упустил момент, когда ты получила медицинское образование, — огрызается Уилл, и его тон вызывает у парамедиков пораженные взгляды, а у меня вдобавок отвисает челюсть.
Уилл — ублюдок, однако даже от него я ожидала немного сочувствия к человеку, который лежит, черт подери, под капельницей. Я в открытую сердито смотрю на него.
— У меня нет обезвоживания, а даже если и есть, сейчас я в порядке. Я могу сама выпить столько жидкости, сколько потребуется, и не хочу всех задерживать.
— О, так теперь ты беспокоишься о своей команде! — усмехается тот. — Похоже, твое беспокойство слегка запоздало, не так ли?
— Эй-эй, приятель… — произносит ошеломленный парамедик справа от меня. — Серьезно? Она же просто упала в обморок.
— Мне очень жаль, если мы не заняли никакого места, — сообщаю я Уиллу сквозь стиснутые зубы, начиная ненавидеть его в абсолютно новом ключе. — Я не знаю, что произошло: наверное, я что-то подхватила.
— Интересно получается, — говорит он, глядя мне прямо в глаза. — Потому что ты выглядела абсолютно здоровой, когда бежала через кампус этим утром.
Обратная поездка в кампус становится самой долгой за всю мою жизнь. Кажется, никто не винит меня в нашем поражении (видимо, Уилл не сказал остальным, насколько же я на самом деле виновата), но и счастливых лиц тоже нет. А сам Уилл…
Он вообще за всю дорогу не проронил ни слова.
— В мой кабинет, — шипит он, когда мы покидаем автобус. — Сейчас же.
Я почти хочу отказаться. Он все равно собирается выгнать меня из команды, так зачем мне выслушивать от него разнос? Тем не менее я следую за ним — и это показатель того, как отчаянно я не хочу уходить. Пока мы поднимаемся по лестнице, его лицо настолько холодное и неподвижное, словно оно высечено из камня. Я захожу в его кабинет, и Уилл захлопывает дверь за моей спиной.
— Объяснись, — требует он.
Мой мозг лихорадочно ищет какое-нибудь оправдание. Я не стану рассказывать правду о том, что произошло, — он мне все равно наверняка не поверит.
— Ты о моей пробежке через кампус? — Я выдавливаю усмешку. — Торопилась домой после свидания, только и всего.
— В спортивной одежде? — допытывается он, сощурившись. — Без обуви? С пóтом в три ручья?
— Ты, возможно, не в курсе, — ухмыляюсь я, — но когда секс длится дольше тридцати секунд, девушка тоже может вспотеть.
Его пронзительные голубые глаза смотрят на меня так пристально, что я не могу шелохнуться.
— Хватит нести эту чушь, Оливия. Я хочу услышать правду, и лучше бы тебе действительно не врать. Сегодня утром ты бегала перед соревнованием?
Наконец на меня накатывает смирение, под его тяжелым грузом мне едва удается сидеть прямо. Теперь уже нечего терять: скорее всего, Уилл выгонит меня из команды, что бы я ни сказала.
— Да.
Он сидит, сцепив руки в замок и склонив голову, как будто ждет приговора.
— И сколько ты пробежала?
— Около девяти миль. — Пока я говорю, мой взгляд прикован к полу, а голос едва громче шепота.
— Да ты не в своем уме! — рычит он. — Ты пробежала девять миль утром перед забегом?.. Зачем?
Я не отвечаю. В смысле, он ведь прав, не так ли? Я определенно не в своем уме. Вряд ли на данный момент в этом еще остаются сомнения.