И еще одно не давало Светелу сомкнуть глаз: мысли об оборотне. Дивий знает, что они ищут его смерть. Как бы он не пронюхал, что его враги почти у цели. Да и…

Под утро Светел уже уговаривал себя не обольщаться надеждой. Бывает всякое, судьба любит жестоко насмеяться. И чужой злой умысел, и нелепая случайность могут увести желанную цель прямо из рук.

* * *

Упырь становился день ото дня все опаснее и наглее. Старики Моховиков во главе со Взимоком пришли к Вешничам просить священную рогатину, а под вечер того же дня Вешничи увидели жуткое серое существо уже под своим тыном. Как волки, суровой зимой доведенные голодом до отчаянного бесстрашия, прыгают через тыны и режут скотину прямо в хлевах, жрут собак прямо во дворах, так и упырь теперь не боялся даже светлого Хорсова лика и бродил над Белезенью целыми днями, серой лохматой тенью шатался от одного займища до другого. Далекое для людей расстояние для него было пустяком. Днем он бродил по лесам и полям, подстерегая случайную жертву. Но все окрестные роды быстро прослышали о нем, и за тын люди выходили только по большой надобности, и то не в одиночку.

А ночью упырь садился то под одним, то под другим тыном и мерзко, протяжно выл. От этого воя стыла кровь, дети плакали от страха, прижимаясь к матерям. Люди не спали, жгли можжевеловые костры всю ночь напролет.

Иногда в дальних лесах раздавался волчий вой. В такие ночи упыря не было слышно — волков он боялся сам и отлеживался где-то в оврагах.

— Весною-то все оживает, солнышко Землю-Матушку греет, корни шевелятся, ростки вверх тянутся, оттого и чуры просыпаются да идут взглянуть, как их внуки поживают, — рассказывал дед Щуряк. — А вот осенью земля мерзнет и мокнет, нечисти в ней мерзко становится, вот она и вылазит в белый свет, ищет, чем поживиться. А Земля-Матушка спит — и удержала бы гадов, не выпустила, да сил нет, всю хлебу отдала. Оттого и зовется осень временем нечистым.

Дед Щуряк с детства был слаб глазами, все время щурился, за что и получил прозвание, а под старость почти совсем ослеп. Сидя в темном углу, он на ощупь плел короба и лукошки и все время что-то бормотал или напевал себе под нос. Вешничи говорили, что дед Щуряк ведет беседы с чурами, с кикиморой, с домовым, и приходили к нему, если хотели что-то сказать или спросить у мелкой домашней нечисти. Дед Щуряк знал множество преданий, забавных баек и быличек. В осенние и зимние вечера дети, подростки, девушки целыми стайками собирались в избу Спожина, где дед Щуряк качал люльки своих правнуков.

— А солнышко трисветлое осенью тоже обессилело, всю силу Земле отдало, — рассказывал дед. — Потому нечисти и нежити осенью воля. А самые дурные дни — от солнцеворота до новогодья. Старому году конец пришел, а новый едва народился, солнце — что ягненок новорожденный. Вот тут и берегись!

— Нам бы теперь уберечься! — озабоченно ворчали мужики. — И чем мы богов прогневили, что дали нам такую напасть?

— Не о большой ли беде упреждают?

Хорошо, что все полевые работы были кончены, лен свезен, брусника в лесах собрана, а грибы сошли. Упырь никого не пускал из займища. День и ночь ворота были на засове. Только раз в несколько дней мужики выбирались за дровами, и то держались вместе — пятеро рубили, а пятеро сторожили с рогатинами и колами. Но на десяток мужчин упырь не покушался и даже ни разу не подошел близко.

Дети хныкали целый день — невелика радость сидеть взаперти. Молодежь тоже ходила в тоске — упырь грозил лишить их посиделок. Не со своими же сестрами в перстенек играть! Как огромный серый клещ, упырь каждый день показывался возле займища, поскуливал, скалил клыки, ветер нес мерзкий запах трупной вони и плесени. Страх и тоска делались нестерпимы.

Не раз мужчины выходили на него с Оборотневой Смертью. Но упырь, едва завидев священную рогатину и нутром чуя, что в ней его гибель, пускался бежать, а догонять его было нечего и пробовать. Оставалось ждать, пока голод сделает его менее осторожным. Дед Щуряк надоумил было сторожить упыря возле его могилы, но из этого ничего не вышло. Обозленные своей первой неудачей, Моховики вбили в могилу осиновый кол острием кверху — «по дурости», как говорила ведунья Елова, — и упырь больше к могиле не подходил. Так пропало единственное место, где можно было его подстеречь.

Пришла пора охоты по пороше, но и о ней приходилось забыть. На зайцев всем родом не пойдешь, а выйти одному — самому попасть в зубы упырю. В вынужденном безделье сидя дома, ловцы перебирали свое снаряжение и горько вздыхали, не зная, доведется ли этой зимой пустить его в ход. А чем тогда будущую дань князю платить?

Томясь от скуки больше всех, самый лучший ловец Вешничей, Корец, учил своих сынишек пищать мышью-полевкой. Прижав к губам тыльную сторону ладони, он тянул в себя воздух, и хотелось оглянуться — где тут затаился маленький серый комочек? Так Корец приманил уже не одну лису. Были у него особые манки, с которыми он подражал крику раненого зайца, и мальчишки наперебой просили попробовать.

— Да угомонитесь! — прикрикнул на них Берестень, которого раздражала бесполезная возня в избе. — Покуда лисьим ловом у нас не пахнет…

Дети стихли, и сам старейшина вдруг тоже замолчал. А потом хлопнул себя по залысому лбу.

— И как я раньше-то не додумался? — воскликнул он. Все домочадцы оставили дела и повернулись к нему. — Вишь, в бороде рожь цветет, а в голове и не пахано! Спасибо чурам — наставили наконец на ум! Мы упыря-то нашего приманим! Мышей-то он не ест, а ведь корова старая вот-вот сдохнет. Чем забивать, лучше мы ее на приманку пустим. Выгоним ее, а сами следом. Упырь кровь живую учует — прибежит.

— Да на что ему корова? — усомнился старший сын Берестеня, Бебря, крепкий и рослый мужик с чуть выступающими передними зубами, за что его еще в детстве прозвали Бобренком. — Ему человека надо.

— Голод и ему не брат. Люди-то попрятались, он и корове обрадуется.

— Да он в лесу лося или кабана завалит, коли ему звериная кровь по вкусу. Нет, батя, на корову он не пойдет. Человека надо.

— Чур с тобой! — замахал на него руками отец. — Что такое говоришь!

Однако замысел с приманкой был хорош, и Берестень послал трех мужиков за ведуньей.

— Сдурел, сыне, голову застудил! — кричала на Бебрю его мать, бабка Ветоха. — Да как же можно кровопивцу поганому живое дите отдать?

— Не отдать, а подманить! — убеждал ее сын. — Мы ж рядом укроемся, да с Оборотневой Смертью. Он только покажется, а мы его сразу — на рожон! И близко не пустим!

— Меня возьмите, я не боюсь! — беспечно предложил четырнадцатилетний Вострец, третий внук Берестеня. Бабка Ветоха в сердцах дала ему подзатыльник.

Женщины никак не соглашались на такой страшный замысел, и даже Берестень был в сомнении. Ждали ведунью. Елова жила в ельнике одна, но упыря совсем не боялась — у нее была надежная защита, и упырь даже близко не смел подходить к ее избушке.

Но к беде рода Елова не осталась равнодушна и сразу пришла.

— Дело Бебря говорит! — решительно одобрила она возникший замысел. — Ловите гада на живую кровь, иного спасения нам нет. Я много ночей звала волков на помощь, но Белый Князь не хочет нам помочь. Только волкам, Хорсову стаду, дана сила пожирать упырей. Князь Кабанов, покровитель наш, его прогнать не может. И торопитесь. Упырь день ото дня все сильнее. Скоро с ним будет не совладать никому. А на приманку ему не всякий пригоден. Нужно дите не больше двенадцати годов или девка молодая.

— Да кто же свое дитя отдаст? — снова закричала бабка Ветоха.

Девки в ужасе прятались по углам, матери прижимали к себе маленьких детей. Но потребуй Елова — никто не посмел бы противиться. Так нужно для рода.

Елова села возле очага в избе Берестеня, положила клинок Оборотневой Смерти к себе на колени, закрыла глаза. Ее пальцы стали гладить железо, подаренное самим Сварогом, она тихо забормотала что-то, покачиваясь, чуть слышно запела. Домочадцы Берестеня попрятались и наблюдали за ворожбой, затаив дыхание и не смея пошевелиться. Сейчас Оборотнева Смерть сама укажет приманку.

Вот ведунья медленно поднялась на ноги, подняла рогатину. Черный клинок сам собой очертил круг по избе. Один из маленьких мальчишек, прятавшихся на полатях, пустил лужу от страха, другой чуть не свалился на пол. Но рогатина указала на дверь.

Не открывая глаз, Елова шла через двор займища туда, куда вела ее священная рогатина. Сейчас она смотрела в Надвечный Мир, мир богов и духов, открытый немногим. Оборотнева Смерть указывала ей путь. Елова не знала, чья это изба, какая семья живет здесь и кого выберет рогатина, но этот человек, наделенный особым жизненным теплом, был уже совсем близко.

Дверь сама собой распахнулась. Открыв рты, домочадцы Лобана смотрели, как к ним входит священная рогатина, а за ней ведунья. Черный наконечник миновал самого Лобана, его жену Вмалу возле печки, Брезя на лавке у порога с непочиненной сетью в руках, обернулась к дочерям. Спорина и Милава застыли, держа на коленях шитье и подняв иголки.

И острие священной рогатины указало на Милаву.

Елова открыла глаза.