С детства Бер знал, что род его среди прочих человеческих — почти то же, что Иггдрасиль среди прочих деревьев. Его предки, пришедшие двести лет назад из Свеаланда в Гарды, происходили от самого Одина, и Бер уже в десять лет мог перечислить все без малого тридцать поколений, разделяющих его и Владыку Асграда. Все они жили в нем: Скъёльд, сын Одина, его сын Фридлейв, потом Мир-Фроди и так далее, до Харальда Боевого Зуба. Бер знал все саги об их деяниях, стихи скальдов, прославлявших их подвиги. Более близкие его предки, жившие здесь, в Гардах, тоже не сидели сложа руки: они подчинили себе обширные земли на запад, на юг, на восток до самого Утгарда, до путей в далекие сарацинские страны. Захват Киева Олегом Вещим — изначально его знали в Хольмгард под именем Хельги Хитрого — и брак между старшим сыном Сванхейд и старшей племянницей Олега, Эльгой, присоединил к этим просторам и южные русские земли. Теперь всем этим владел сын Ингвара и Эльги, Святослав, двоюродный брат Бера, на пять лет его старше. Родство их было даже двойным: их отцы были родными братьями, а матери — родными сестрами. Бер и Святослав были схожи лицом: серо-голубыми глазами, светлыми волосами, очерком лба и бровей. Но в душевном их укладе не было ничего общего, кроме храбрости, и знакомство принесло им лишь острую взаимную неприязнь.

Раньше Бер чувствовал только гордость, что принадлежит к такому роду, и мечтал о собственных подвигах на суше и на море. После гибели Улеба он осознал, в чем должен заключаться его главный подвиг — не допустить, чтобы уменьшилась родовая удача. Сделать так, чтобы предки в Валгалле и те, кому еще только предстоит родится, не стыдились его. Он чувствовал себя не просто серединой этой цепи, но поворотным звеном, от которого зависят честь прошлого и надежды будущего. Только бы не сломаться…

Думая об этом, Бер стискивал зубы над веслом. Он готов был отдать все — но будет ли этого достаточно?

К тому времени как лодка подошла к внутреннему причалу Хольмгарда, Мальфрид уже стояла там — в белом платье, с длинной русой косой у синей воды, она напоминала печальную русалку. Когда Бер и Лют высаживались, она взглянула на них с вопросом и тоской:

— Они не пожелали?

— Не грусти! — Бер приобнял ее за плечи. — Он согласился поговорить с мертвыми и приехать к нам сюда стол отправлять. Послезавтра. Так что расстарайся насчет блинов и киселя.

— Он… кто?

— Харальд Боевой Зуб! — с упреком ответил Бер. — Ну Дедич, конечно. Ты думаешь, я стану звать старикана?

— Звать надо того, кто хорошо дело сделает! — горячо ответила Мальфрид, как будто не слонялась по причалу в надежде, что Бер привезет Дедича и даст ей надежду на примирение с отцом второго ее ребенка.

— Я и позвал, кто хорошо сделает. — Бер снова обнял ее. — Все еще наладится!

Мальфрид вздохнула: тень Улеба сильно омрачала их мысли и мешала ее надеждам на доброе будущее для себя и детей. Не так давно она была уверена, что вскоре выйдет замуж за Дедича, и была рада этому; но явился Святослав и все разрушил, будто змей летучий. Теперь она хорошо понимала: та честолюбивая тяга, которую она когда-то принимала за любовь к нему, родилось только из девичьей глупости и, быть может, загубило ее долю навсегда. Ее позор, гибель Улеба — всему этому был виновником Святослав, и нынешнее ее чувство к нему напоминало ненависть, не то чтобы пылкую, но глубокую и прочную. Она видела в киевском князе одно только зло и хотела, чтобы он поскорее убрался отсюда. Пусть выполнит свой долг, обеспечит их общего сына долей в родовых владениях — и пусть это будет последний раз, когда она его увидит!

Первым делом Лют и Бер прошли к Сванхейд — она лежала в шомнуше, отдыхая после поездки к ивам, — и рассказали, что волхва следует ожидать на вторые поминки. Выйдя от нее, Лют хотел вернуться к своей дружине в полевой стан возле Хольмгарда, но Бер кивнул ему на старую избу своего отца:

— Пойдем потолкуем.

— Мне бы моих дренгов проведать. Пойдем ко мне лучше.

— Ничего твоим дренгам не сделается, никто их не съест. А в шатре каждый чих слышно.

Больше не возражая, Лют пошел за ним. Изба, которую когда-то еще Олав конунг велел выстроить к женитьбе его среднего сына Тородда, стояла здесь же во дворе, вблизи от большого конунгова дома. В ней родился Бер и его сестры, но в последние лет пять он жил там один: отца его Святослав отправил посадником в Смолянск, в землю кривичей и смолянской руси.

Войдя, Лют невольно огляделся с мыслью: отсюда Улеб вышел, чтобы больше не вернуться. Здесь он жил в те дни перед убийством, на какой-то из этих лавок спал. Изба, хоть и стояла давно без собственной хозяйки, заброшенной не выглядела: Мальфрид приглядывала здесь за порядком. К роскоши убранства Бер тяготения не имел, да и приходил сюда только спать; немногочисленная утварь была самой простой, дорогая одежда и оружие хранились в крепких дубовых ларях, при надобности служивших спальными местами.

— Давай-ка сочтем, — сказал Бер, когда они уселись. — Сколько нас — тех, кто должен мстить. Здесь и в Киеве. Я выспросил у Сванхейд: есть двенадцать степеней родства, которые имеют право на месть и наследство. По закону, первый мститель за убитого — сын. Но Улебова сына едва от груди отняли. Второй — отец.

— Это Мистиша. Хоть Улеб взабыль был от Ингвара, Мистиша его вырастил и от него не отказывался.

— Третий — брат. Брат ему я…

— В Киеве — младшие братья, Велька и Свенька.

— Не слишком малы они?

— Велька Малфе ровесник. Но это, ясное дело, как Мистиша решит, стоит ли ему… Свенька мал — ему двенадцать.

— Четвертый — сын сына, но это сразу пропускаем. — Бер грустно улыбнулся углом рта: взрослых Улебовых внуков пришлось бы дожидаться лет сорок. — Пятый — дед по отцу. Но тут хоть Свенельда брать, хоть Олава — их нет. Шестой — племянник по брату. Ни у кого из нас еще взрослых сыновей нет. Седьмой — племянник по сестре. У сестер его тоже дети малые. Восьмой — внук по дочери, понятно. Девятый — дед по матери. Это Торлейв, Уты отец. Он жив, но ему уже за шестьдесят. Десятый — дядя по отцу…

— Это я, — ухмыльнулся Лют. — И я еще не старый.

— А если считать через Ингвара, то это мой отец. Он тоже пока на ходу не скрипит. Ему и без того в Смолянске забот хватает, но будет надо, он нас поддержит. Дальше — дядя по матери. Это Асмунд и Кетиль, который в Выбутах сидит. Всего выходит восемь человек. Но мужской родни у нас больше, понадобится — помощь мы найдем. Еще есть Вальга, Асмундов сын. Да в Выбутах у Кетиля есть сын, он тоже взрослый.

— Вальга вернется — расскажет, как они там. Что думают.

На другой же день после убийства Асмунд отправил своего старшего сына, Вальгу, в Псков, уведомить сестру о несчастье. Очень хотел поехать сам, но не мог оставить князя, своего бывшего воспитанника, в такие тревожные дни.

— А вот я еще другого Торлейва забыл! — сообразил Лют, перебирая в памяти эти имена.

— Это кто такой?

— Сын Хельги Красного. А тот был двоюродный брат Уте, стало быть, Улебу Торлейв троюродный брат.

— Взрослый?

— На пару лет тебя старше. Бойкий парень, ученый — жуть берет. Греческий язык знает и хазарский. По-гречески читать и писать умеет.

— Это нам не пригодится.

— Не скажи! — Лют ухмыльнулся. — Может, эти угрызки с перепугу в Царьград убежали.

— С какого конца за меч браться — знает?

— Знает. Парень крепкий. Мистиша ему доверяет.

Насколько Бер успел разобраться, доверие Мистины Свенельдича было знаком высшего достоинства человека, а мнение его — несомненным мерилом истины для Люта.

Со скрипом открылась дверь, в избу пролился яркий свет солнечного летнего дня, повеяло солнечным теплом и запахом сена со двора. Все это так не шло к мрачному предмету разговора, что, казалось, растворился проход между белым светом и темным подземьем. Вошла Малфа, и снежная белизна ее платья тоже не шла к теплому дню.

— Бабушка заснула, — сказала она двум повернувшимся к ней лицам. — Что вы тут засели, как домовые?

Лют подвинулся на скамье и знаком предложил ей сесть:

— Я тебе место нагрел.

Но Мальфрид со вздохом покачала головой и села напротив.

— Он там спал. Ну, до того…

Лют немного подумал, прежде чем понял; Бер, вспомнив, немного переменился в лице. Однако Лют передвинулся обратно на свое прежнее место: покойник здесь не лежал, Улеб спал на этой скамье еще живым.

— Ну, это спать здесь нельзя. Посидеть-то можно.

— О чем вы толкуете? — спросила Мальфрид. И заметила, когда ей рассказали: — Не забывайте: Игморова братия — очень опасные люди! Они выросли в дружине, с беспортошного детства хотели быть витязями, как их отцы, они выучены так, что лучше невозможно…

— Мы тоже! — не без гордости ухмыльнулся Лют. — Мистиша хоть и немолод, а я не знаю, где ему в версту [В версту — то есть равный.] сыщется боец!

— Князь будет за них горой стоять. Из этих семерых, которые пропали, пятеро были с ним в Таврии — ну, в то лето, когда все думали, что он погиб, а они чуть ли не пешком от Карши до днепровских порогов через степи шли. С ним было восемь человек. Из этих — Игмор, Добровой, Девята, Градимир и Красен. Они с ним через тот свет, считай, прошли. Они ему ближе кровного брата.