Выбрал семью, где «семь» означает жизнь, я же выбрала расследование плюс-минус шести смертей, пока их не стало семь.

Я сделала все, чтобы раздобыть противоядие для Кости, но большее, что я могла для него сделать, — дать выбор.

Он выбрал чье-то небо, а я выбираю свою преисподнюю.

Противоядие из оранжереи Аллы до сих пор поделено на две части. Одна в серебряном кулоне всегда у меня на шее. Вторая в таком же, но золотого цвета спрятана в моем столе в Нижнем Новгороде. Миллиметровый мост между мной и Костей — тоньше волоска, тоньше нитки, тоньше паутинки, но мне он нужен. Мне нужен этот мост, чтобы не забыть дорогу в небо, где когда-то я была чуточку и так недолго счастлива.

Прошло достаточно времени, чтобы я убедилась — Костя счастлив с новой журавушкой и ее птенчиком. Я не браконьерша, которая подкрадется и пыхнет в лицо Кости пыльцой: «НА! Получай свою память обратно! Живи теперь с этим как хочешь! Мучайся, как все мы!»

Пора было перестать мучить и Максима.

И себя.

— Ты не можешь уйти, — убрала я руки с его лица, наслаждаясь тем, что он не жмурится, как некоторые, и не отводит взгляда. Наоборот, страстно желает меня видеть. — Не сейчас. Не так. Не раньше, чем мы поговорим.

Я все еще держала его за запястья. Подняв руку, он поцеловал мою ладонь в тыльную сторону.

— Верну водителя, — потянулся Максим к мобильнику. — Здесь недалеко ресторан. Можем там поговорить.

Разжав руки, я отпрянула.

— Что? Нет… я не пойду в ресторан… я не могу… там же бокалы… а еще ложки…

— Ложки? — вытянул он руку, не давая мне отступить слишком далеко. — Кира, о чем пойдет речь? Ты не… Если ты скажешь, что выходишь замуж… скажи сейчас, пока я трезвый.

— А ты пьешь?

— Нет, но начну, сестренка!

— Ничего такого. И хватит называть меня сестрой.

— Нейролингвистическое программирование. Психолог советовал. Я записал тебя в телефоне «Сестра Кирилия».

— Кирилия?

— Я назвал тебя так возле храма, помнишь? Наутро после того, как отправил ночевать в комнату Кости.

— Не будем говорить про Костю. Я выманила тебя креветкой не из-за него.

Взяв самокат за руль, я покатила его по асфальтированной дорожке. С противоположной от него стороны шел Максим, перечисляя места, где мы могли бы поговорить: ресторан, кафе, бар, пиццерия, пельменная, хинкальная.

— Слишком много людей и…

— Слишком много ложек, помню. Можно ко мне, — предложил он.

— Слишком мало людей, — выдохнула я.

— Зато обещаю — никаких ложек!

— И свет не включай.

— Сестра Кирилия, я…

— Хватит! — закричала я, чуть не выронив самокат.

Бедный Франкенштейн. Ему и так уже досталось днем, когда мы с Камилем замерли на трассе в потоке машин.

— Вы в Москве все такие напряженные.

Макс обошел самокат. Выдернул ногой тормоз, отцепил мои пальцы от руля.

— Что случилось? Ты бледная и…

— И какая?

— Такая, как я помню… только грустная. Выгнали из универа? Со стажировки? Я только звякну, тебя везде восстановят. Забей, пойдем в кино. Не на последний ряд для поцелуев, а на самый первый, где коллеги сидят через кресло. Хочешь?

— Ладно, — согласилась я, — поехали уже быстрее…

— В киношку? Давай.

— Нет, к тебе. Ты там без… Роксаны?

— Ну, — задумался он, — надеюсь, Тамара, Динара и Луара с Варварой успели подобрать лифчики и покинуть пентхаус.

— Поселился на чердаке? — заставила я себя улыбнуться, чтобы перестать демонстрировать на лице подборку восьмисот восьмидесяти семи истуканов острова Пасхи.

— Люблю уединение. А еще там есть балкон, чтобы смотреть иногда на небо.

— Зачем тебе оно?

— Вдруг журавль мимо пролетит? А я не увижу.

Максим вскочил на самокат и подал мне руку, но я отказалась:

— Он проезжает шестнадцать километров в час. И вдвоем на них запрещено кататься.

— А когда меня волновали дорожные правила, Кирыч! Прыгай! Ты хочешь спереди или сзади? В смысле ехать. Впереди меня или за моей спиной?

— Хочу сзади тебя.

— Интересный выбор, — сузились его глаза. — Никто еще не хотел меня так.

— Макс…

— Ну, — взялся он за рукояти, вставая на платформу, — готова? Держись только крепче.

— Не сломай ничего, ручная работа все-таки.

— Кажется, я бегаю быстрее, чем едет твой конь.

Встав позади Максима, я долго решала, как лучше за него ухватиться: за плечи или за талию? А у мужчин есть талия или это место называется как-то иначе? Максим наслаждался моим замешательством.

— Ясно, — выдохнул он, когда прошло пять минут, а я — то спрыгну с платформы самоката, то неуверенно прикоснусь к его плечам, словно собираюсь танцевать с ним на первом школьном огоньке в третьем классе. — Если это танец, я поведу.

Он соскочил с платформы и поставил меня вперед, сам оказавшись сзади. Пальцы опустил на перекладины руля и перекинул себе за спину мой спортивный рюкзак, брякнувший железками.

— Капкан с собой возишь? — среагировал он на звук.

— Силки. На журавлей и воронов.

— Не бойся, я не прижмусь к тебе. Готова? — подстраховал он меня рукой, придерживая сбоку, и начал движение с крутого разворота.

Самокат легко и бодро покатил нас по выделенной для велосипедистов дорожке. Одно удовольствие ехать по набережной: слева вода, справа дорога и историческая застройка зданий — вот бы жить в такой квартире с балконом и видом на реку, на прогулочные теплоходы и кафешки, где по утрам пахнет эспрессо и круассанами.

Я чувствовала, как Максим изо всех сил пытается держаться подальше от выпирающего балкона моей пятой точки. Я смахивала выбившиеся пряди, чтобы они не хлестали Макса по лицу. Когда сделала это в четвертый раз, он остановил мою руку, чтобы оставила как есть.

Сквозь прорези кожаной перчатки я чувствовала его горячие пальцы, что держали меня (если такое возможно) за отпечатки пальцев. Он не знал, как допустимо прикасаться ко мне, а я не знала, что почти отсутствующие прикосновения могут так возбуждать.

Он не знал, что я ему не сестра. Я не знала, что мы будем делать, когда я расскажу ему об этом.

— Тормознем, — вильнул он самокатом в сторону.

— А что тут?

— Бабушки вдоль дороги.

— Ты не оговорился? Бабушки на трассе? Может, девушки?

Макс рассмеялся:

— Хочешь, чтобы я купил еще один курс психотерапии против геронтофилии  [Расстройство полового влечения, которое характеризуется болезненной половой тягой к лицам пожилого возраста.]? Я полгода учил термин «неполнородные сиблинги»  [Термин, используемый в этнологии, социальной антропологии и других науках, который обозначает детей — родственников второй степени родства.]. Вон, — кивнул он, не давая мне возразить, — цветы продают. Настоящие. Садовые. Я никогда не дарил тебе цветы, сеструха.

— Макс… — выдохнула я, устав одергивать его на каждом «сестринском» повороте.

— Гладиолусы, хризантемы, ромашки? Поддержим малый бизнес!

— Я не могу выбрать… — растерялась я, не зная, у кого же из бабушек купить.

Максим обернулся и махнул куда-то через дорогу. Я успела заметить белый минивэн, отъехавший от тротуара. Пара человек перебежали трассу, беря в кольцо и нас с Максимом, и бабуль с гладиолусами.

— Если не можешь выбрать бабушку на трассе, покупаем всех! То есть все цветы, — дал он указание своим людям, а мы продолжили свой путь, вернувшись к самокату.

— У тебя охрана? От кого?

— Кто знает, сколько у меня еще кузин или сестер найдется и будут ли они, как Алла.

— Будут ли они, как я?

— Не будут, — вильнул он так и ускорился, чтобы по инерции я завалилась ему на плечо, а потом на грудь, — таких, как ты, больше нет.

Максим пересек трассу и свернул во двор, останавливаясь около первого дома, смотрящего в сторону реки.

— Ты здесь живешь? — подняла я голову. — Обожаю этот район. Вон, — заметила я кафешку «Вермильон», — у меня в доме такая же сеть булочных. Я все время у них покупаю. Тоже поддерживаю малый бизнес.

— Теперь и я буду.

— Я про хлеб, если что, а не про покупку всей булочной.

— Спасибо за уточнение, — припарковал он самокат. — Пристегиваешь или так оставляешь?

— Так можно. Он заводится только от магнита в моем браслете, — продемонстрировала я перепаянный старый браслет от фитнеса.

— Пойдем, покажу, как живу. Холостой и одинокий.

— По понедельникам? Когда профилактический день для отдыха от свиданий?

— Сегодня же как раз понедельник! День общения с родней!

— Слушай, Макс… — попробовала я хоть как-то намекнуть о предстоящем разговоре.

— Прости, Кир! Больше не буду шутить про родню, обещаю! Все, все…

Он открыл дверь с домофоном, пропуская меня вперед. Мы поднялись на последний этаж чердака, который богатеи называют «пентхаусом», и он отпер дверь ключом, а не отпечатком ладони, как когда-то в кастрюльной квартире.

— Проходи. Обувь не снимай. Кухня слева, справа — все остальное. Свет не включаю, как ты просила.

Я вошла и сразу шарахнулась от трюмо у стены с трехметровым в диаметре круглым зеркалом.

— Ты чего?

Я уставилась себе под ноги:

— Не люблю зеркала…

— Серьезно? Завтра их здесь не будет.

Максим исчез, и в комнате за белой дверью с серебряным витражом что-то зашуршало.

— Вот! — вернулся он с огромным клетчатым пледом. — Закрою, как попугая.

— Этаж у тебя слишком высокий. Мне нравится ближе к земле. Женя помог арендовать классный вариант на втором.

Максим встал на мягкий пуф и накинул плед на зеркало. Мое сердцебиение сразу пришло в норму. К счастью, он не спросил, что это за ОКР с зеркалами (и с ложками) и почему я так среагировала.