— На балконе зеркал нет. Посидим там? Тебе чай или кофе? — предложил Максим.

Меня обдувал прохладный ветер. На балконе пахло свежестью, тополиным пухом и кофейными зернами — то ли из кафе, то ли с кухни Макса.

— Люблю, когда рядом вода, — вдыхала я смесь ароматов.

Макс спросил из распахнутого окна, пока жужжала кофемашина:

— Поедешь в выходные на пляж? Парни зовут. Девчонки тоже будут. Погоняем на вейкбордах за катером. Поможешь провести отбор подружки для меня на предстоящий сезон. Застрял в выборе между Настей «четвертый-размер» и Надей «попа-тверк»!

— Может, и поеду, — пожала я плечами.

— Только смотри! — выглянул он через форточку кухни. — С пацанами «микро-размер-мозгов-и-жезлов» знакомить не буду! Все они бабники, как я! Только я «макси». Я же все-таки Максим, во мне все — максимальное.

— И хвастовство на первом месте.

Он вышел на балкон, держа на подносе пару дымящихся чашек, полных до краев.

— Я должен блюсти честь кузины и отгонять от тебя новых журавлей! — хохотнул он, но понял, что на этот раз переборщил с иронией.

— Прости.

— Не извиняйся.

— Нет, я урод. Ты любила его. И, наверное, до сих пор… А я до сих пор… ну ты и так уже слышала. Все. Молчу. Забудь. Обещаешь, что забудешь мои слова?

— Про сестру, — кивнула я, — забуду. И ты забудь. Не знаю, как сказать. Может, прямо? Без прелюдии?

— Девушки обожают мои прелюдии… Молчу!

— Тогда прямо, — выдохнула я. — Ты мне не брат. Мы не родственники. Вообще никто. В смысле, генетически мы совершенно чужие. Я хотела как-то подготовить тебя, но не получается. Ты все шутишь и шутишь про родство…

Поднос в его руках накренился, и обе чашки заскользили по серебру, как я когда-то скользила на коньках по льду. Кофе сорвалось водопадами на мою одежду.

Отбиваясь от чашек, я обожгла ладони. Осколками фарфора царапнуло по щиколоткам.

— Черт! Быстрее под холодную воду!

Я перешагнула битое кофейное месиво.

— Где ванная?

— Иди за мной. Стой! — остановил он меня у двери. — Там зеркало. Сейчас. Секунду!

Максим захлопнул перед моим носом дверь. Через мгновение он вынес замотанный в халат прямоугольник — судя по звуку, что я слышала мгновение назад, — оторванную зеркальную створку, которой закрывают полки.

— Спасибо. И, — остановилась я на секунду в проеме, — спасибо, что не спрашиваешь.

— Я хочу, — опустил он поклажу на пол, — спросить про другое. Но потом. Давай сюда.

Максим крутанул холодный кран, и я вытянула ладони под остужающий поток. Он намочил полотенце, опустился на колени.

— Нужно снять легинсы. Холодный компресс успокоит кожу.

Если бы я сняла сейчас легинсы, мои трусы оказались бы напротив его лица.

— Я сама, — забрала я полотенце.

— Да… конечно… я закажу новые шмотки.

— Не нужно! — кричала я ему в спину, когда он выходил из ванной.

— Тогда ты или поедешь домой в белье, или заночуешь здесь, пока твои не высохнут. Сорок четвертый размер? — заглянул он, одновременно стуча.

Его взгляд юркнул по моим обнаженным ногам, и дверь снова с силой захлопнулась.

Когда боль от ожогов немного утихла, я замоталась банным полотенцем от пояса до пяток и вышла из ванной. Максим сидел на полу, прислонившись спиной к стене напротив и вращал смартфон, словно спиннер.

Его охранники успели занести в квартиру скупленные цветы, положив их горками в проходе. Я отвернулась от трех похожих на могилы кучек.

— Ты уверена? — спросил он, рассматривая мой шестой палец на левой ноге. — Откуда информация?

Я села на пол напротив него, прислоняясь к стене так, чтобы не видеть срезанные «мертвые» стога соцветий, и принялась рассказывать:

— Кровь осталась на моем платье, когда тебя ранило деревом, пробившим лобовое стекло. Воеводин проверил дважды. Отрицательно. Мы не родня.

— Она… — скривил он губу, — Алка сказала мне на том злосчастном пикнике, что мы с тобой чужие.

— Сказала?

— Еще и просила запомнить. Ты ведь приехала в резиденцию. Я знал, кто ты. Я тебя… целовал. Помня ее слова, что мы чужие.

— А потом?

— Потом оранжерея, мертвая Алка и твоя вооруженная гениальная бабуля. Алка, — повторил он. — Она могла придумать любую пытку, и моя вера в сестру — не сестру выглядела идеальной. Я решил, что она соврала тогда… в детстве.

— Ты запутался.

— Давно ты знаешь правду?

— Дольше я не знала, как тебе сказать. И что ответить.

— Кому?

— Тебе, Максим. Что ответить, если ты спросишь…

— Пойдешь ли ты со мной на свидание?

— Нет, — улыбнулась я, — кого тебе выбрать: Настю-четвертый-размер или Надю-попу-тверк.

— Я выдумал их. Как выдумывал тебя. В фантазиях все свободны. Еще в мечтах и снах. Там я мог делать что угодно. Там только ты. Я хотел застрять с тобой навсегда в тех снах.

Покосившись на уголок съехавшего с зеркальной створки халата, я произнесла:

— Я боюсь застрять внутри них, Максим. Внутри зеркал.

— Я не отпущу тебя ни в какое зеркало, Кирыч. Никогда.

— Боюсь, нас не спросят.

— Нет, — звучал его голос тихо, но твердо и решительно. — Я не потеряю тебя дважды. Никакое зазеркалье не заберет тебя.

— Я рассказала про тест, Максим, чтобы ты поговорил с отцом. Кто твоя мать? Почему правду о ней скрыли?

Закрыв глаза, я прикоснулась виском к стене, приятно охлаждая начавший пульсировать висок.

Раздался шорох. Максим теперь сидел рядом со мной. Я ощутила его дыхание совсем близко от своей изогнутой шеи. Словно вампир, он легонько уткнулся в мое плечо, решая, разорвать ли ему артерию в клочья или превратить меня в такого же вампира, как он сам.

От его выдоха кожа согревалась, от вдоха охлаждалась, покрываясь мурашками.

Вытянув руку, он провел пальцами по сонной артерии.

— Ты ждала и не писала мне, чтобы дать время нам обоим.

— Время?

— Мне — забыть тебя. Себе — забыть Костю.

Он провел кончиками пальцев по коже возле моего уха, еле ощутимо прикасаясь губами, словно лапки бабочки опустились на лепесток.

— Если ты любила так же, как я люблю тебя… навсегда стереть такое чувство невозможно. Я плевал на романтичный бред, пока не появилась ты. Нет, не так. Пока ты не исчезла. Поцелуй возле оранжереи, когда твоя бабушка-Рокки, обвешанная ружьями, сообщила, что мы брат и сестра, тебя отобрал. Что я только не делал, лишь бы забыть. Надеюсь, ты не забывала Костю таким же путем.

Я покосилась на него.

— Клин клином вышибал? — поняла я, что он имеет в виду череду бесконечных подруг.

— Я их не помню. Снова и снова возникало твое лицо, когда смотрел на них, твой взгляд, когда ты смотришь, как сейчас, — насквозь и вовнутрь. Как умеешь только ты. Какой можешь быть только ты.

— Но это еще не значит, что я нормальная.

— Но и я тоже нет. Признайся, сколько раз ты ходила в морг? Два, три?

«Двести двадцать три…» — подумала я.

— По делу или на обеденный перерыв?

— Ты не моя кузина. К счастью.

Он помолчал, но все-таки добавил то, что я и так знала.

— Ты ее кузина.

Максим был прав. Я резко начала ощущать себя иначе после событий в оранжерее.

— Что-то от Аллы просыпается во мне. Что-то… нехорошее. Агрессия. Когда я метаю спортивные ножи, я представляю людей, Максим. Всех, кого бы я хотела поставить к стенке.

— Вот это я и люблю в тебе, Кирыч.

— Черную сторону латентной убийцы?

— Серой стороны в тебе не осталось.

— А белой?

— А белой в нас нет с того пикника.

Я повернула к нему голову.

— Ты мне все рассказал? Ты не знаешь, кто убил моих сестер?

— Один из тех, кто был там. Или никто, и следствие не ошиблось — они сорвались, — ответил он. Помолчав, добавил: — Ты никогда не остановишься? Не перестанешь выискивать правду?

Прикрыв глаза, я приблизилась к нему первой.

— Поэтому пошла в следователи. Я узнаю, что произошло. И, Макс, мы ведь с тобой не убийцы? Ты ведь понимаешь, что я не серьезно про… ножи?

Я спросила, а он испугался слова «убийцы», и его пробрала дрожь, что передалась мне тоже.

— Мы спасли семерых в оранжерее. Если бы Алла выстрелила… — пояснила я свою мысль.

Снова расслабившись, он провел пальцами по моей щеке, продолжая то здесь, то там еле ощутимо касаться губами моего лица, шеи, плеч. Он не целовал меня, он словно бы боялся нашего сближения больше, чем я сама.

— Шестерых, Кирыч. Меня ты спасла только сегодня.

Наши глаза больше не смотрели прямо друг на друга, теперь их привлекали губы. Долгое томительное сближение пересохших друг по другу душ, знающих в томящейся пустыне каждую песчинку, мечтающих о передышке, пусть мимолетной, пусть до следующей бури, что случается раз в столетие, — мы оба желали перестать мечтать о воде, почувствовав дождь губами, оказаться в оазисе на миг или навсегда, что сейчас одно и то же.

Но мы не могли. Мы не были готовы вкусить и напитаться друг другом.

Как одинаково заряженные магниты, я отталкивалась от Максима, а он от меня — столь же мучительно медленно, миллиметр за миллиметром, не в силах преодолеть сопротивление. Мы так и не коснулись губами губ друг друга. К счастью, меня не прострелил лицевой паралич от неожиданности, когда в домофон раздался звонок, оповещающий о доставке новых легинсов.