Что ж, Камиль, скоро я опробую на тебе свою любимую главу «Психологии криминалиста. Первый курс».

Но спасательным тросом для побега от потенциального маньяка я все-таки обзавелась. Не из-за предупреждений Камиля.

Из-за Аллы.

Прислушиваясь к ее геному, я чувствовала, как мое сердцебиение учащалось, пока я думала про трос. Только я спешила поскорее распахнуть глаза, когда Алла начинала шептать: «Это будет он… тот самый маньяк, который…» А потом ее заливистый хохот, совсем как тот… незадолго до смерти в оранжерее.

Вместо фотки спасательного троса для побега, который оставалось только сбросить вниз, я отправила папе заготовленную фотку заброшенных на перила ног. Пусть хотя бы он спит спокойно, а меня защитят здесь мои ножи и навыки рукопашного боя.

Я больше не посещала каток, не занималась гимнастикой. Наконец-то я нашла спорт, что пришелся мне по душе. Это был мой фитнес, мой спортзал, моя йога и мой плавательный бассейн, где я становилась собой, наслаждаясь обучением борьбе, стрельбе из спортивного пистолета и метанию ножей.

С тех пор я начала собирать собственную коллекцию: двадцатка стальных метательных, десять спортивных, с расцветкой «бензин», еще один спортивный нож «Кочевник» с прямой заточкой, пятьдесят пять японских ножей кунай красного цвета.

Половина из них торчала из стен.

На рукоятях кунаев были специальные кольца, но я не подвесила их на стенах коридора, я воткнула острием. Остальные хранились в тумбочке у кровати и возле вешалки для верхней одежды, несколько я всегда носила с собой и рабочий комплект оставляла в спортивном клубе.

Насчитав двенадцать заспанных звезд на светлеющем небосклоне, я налила себе чая покрепче и послаще, возвращаясь к жертве номер шесть.

И вот почему меня так накрыло паникой, когда двадцать минут назад я открыла файл той мертвой девушки.

Она была молодой — как я. Была выпускницей школы — как я. С фотографии, сделанной при жизни, на меня смотрела ровесница в спортивном гимнастическом купальнике. Гимнастка с идеально прилизанным каштановым пучком, который никогда не получался у меня. Усыпанная блестками: в волосах, на купальнике и лице. На профессиональных фотографиях, сделанных во время соревнований, она парила в шпагате, откинув голову назад, и стояла на пьедесталах всех стран, обвешанная медалями.

Она была той версией меня в спорте, которой я не стала: счастливой, успешной, уверенной в себе.

Вот только она была мертвой версией.

Я не стала гимнасткой, но и не умерла.

Самира Игнатовна Рикса, восемнадцать лет. Ее обнаружили в том самом купальнике, как на фото, и с булавами на берегу, упавшей в воду с железнодорожного моста высотой около тридцати метров, когда она решила пройти по перилам, вероятно думая, что это гимнастическое бревно.

И неважно, что на дворе стоял март, неважно, что температура плюс пять. Самира исполнила программу и соскок, о чем свидетельствовало описание, сделанное после изъятия пленок с уличных камер видеонаблюдения. Совершив соскок с моста-бревна, она приземлилась почти на тридцать метров ниже уровня асфальта.

Ударив кулаками по рабочей поверхности стола, я снова заставила Гекату недовольно свистеть и фыркать.

— Почему?!

Для этой девушки никогда не наступит завтра. Не взойдет солнце, чьи лучи робко коснулись тюля моей комнаты по ту сторону стекол. Так не должно быть! Никто не должен умирать в восемнадцать на рассвете, не пройдя и четверти пути по небосклону.

Как мои десятилетние сестры… что не протянули и восьмой части круга жизни.

Не было их, не было гимнастки, не было Аллы, а я почему-то была.

Я все еще дышала, считая, что моя расплата за то, что осталась живой, — жить с этим знанием, что их нет. Жить с незнанием — кто виноват.

Надеюсь, мои кошмары, шепот в голове и повышенная интуиция останутся максимумом и никакой версией Аллы я не стану. Я будущий следователь, а не убийца… А то, что случилось в оранжерее… судом признано самообороной.

К семи утра стандартные карточки дел погибших (или убитых) были готовы.

Итого, на данный момент числилось шесть трупов: парнишка на рыбалке с крючками в венах, студентка с циркулями, родственница генерала с гитарой, сценарист с зубами, пенсионерка с землей и гимнастка с мостом.

Сто сорок пять страниц описательного текста я сократила до трех, заполняя поля, разработанные лично Воеводиным. Прикрепив файлы, отправила Камилю, в копию поставила Воеводина.

В оставшееся время приняла душ, вымыла голову, покормила Гекату. Меня ждал только кофе в круглосуточном кафе «Вермильон». Я спрятала влажные волосы под кепку, посадила на плечо зевающую Гекату и вышла прогуляться за свеженьким латте и парочкой бисквитных булочек «Мадлен» — как объяснила мне Алина, они пекутся в формочках, имитирующих морские гребешки.

Когда-то такие выпекали в половинках из-под настоящих ракушек.

— Кира, привет! — помахала Алина, протирая витрину. — Ты пушистика принесла! — торопилась она погладить Гекату по белой шубке. — Можно подержать? Красотка моя! Иди на ручки к тете Алине! Какой ошейник у нее, как у йоркшира! Фирменный, дорогой.

— Ошейник от прежней хозяйки. Хоряша, — так ласкательно называла я хорька, — к нему привыкла.

Я передала красную петельку от шлейки Алине, наслаждаясь ароматами свежеиспеченного хлеба и рассматривая витрину с золотыми круассанами и липкими улитками, усыпанными изюмом размером с вишню.

— Тебе как всегда? — вымыла Алина руки, обработав антисептиком (привет, Камиль!), прежде чем принялась за приготовление кофе.

Камиль боялся микробов. Его бы воля, он не снимал бы латексные перчатки никогда. Именно так я объясняла себе его пристрастие к латексу.

— И две ракушки бисквита, — облокотилась я о столик для выдачи, когда завибрировал мобильник. — Нужны эндорфины и быстрые углеводы после ночи.

Я прочитала сообщение.

— После ночи с твоим другом? — подмигнула Алина, выливая молоко в чашку в форме елочки. — Кто еще напишет девушке в семь тридцать утра? Кто еще заставит тебя улыбаться вот так?!

— Я не улыбаюсь, — втянула я щеки и театрально нахмурилась, — я полночи составляла описания шести трупов, какие тут могут быть улыбки?

— Кира! Прекрати! — замахала на меня руками Алина. — Не порти ауру хлеба! Он все слышит! Он ведь живой!

Алина обогнула прилавок, протянула мне кофе и конвертик с мадленами.

— Лотерея! — объяснила она, когда я уставилась на яркий розовый билетик, приклеенный к пакетику с булочками. — Собственники придумали. Сертификаты разыгрываем и кофе в подарок! Булки там разные, кексики! Но у тебя уже есть свой кекс, да?

— Я в такое не верю.

— Надорви, вдруг выиграла?

— Надорви сама, — забрала я стакан и сразу же откусила от мадленки, пока Алина с увлеченным лицом вскрывала лотерейный билетик. — Ну, что?

— «Повезет в следующий раз», — грустно продемонстрировала она вкладыш, — или… — обернулась Алина, когда за витриной приземистый голубой «Порше» посигналил три и снова три раза, — кому-то уже повезло! Познакомь меня с его братом! Умоляю!

— У него только сводная сестра, — не удержалась я и вернула вечно парящую в розовых облаках Алину пониже к бренной земле, — и она полгода как в гробу.

— Кира, хлеб! Иди уже отсюда! Иди! — толкала она меня за плечи. — Ты слишком много времени проводишь с криминалистами. Хлеб наслушается ужасов и не продастся!

— А ты с кем проводишь время?

— С флористами, гитаристами и футболистами! Свиданка, музыка и гол! — изобразила она что-то похожее на распахивающиеся ворота ниже уровня пояса своего фартука.

— Кирыч, — вышел из машины Максим, — я был рад разбитым кофейным чашкам и исчезнувшим из квартиры зеркалам, но не девушке, пропавшей из моей постели.

— Будешь? — предложила я ему печеньку.

Он наклонился и откусил половину так, чтобы коснуться влажными губами моих пальцев.

— Из твоих рук хоть яд.

Мы оба потупились, понимая, что он сболтнул лишнее. Не хватало нам вернуться снова к теме ядов. Но, кажется, именно туда и затянуло Максима.

Дожевывая булку, он начал тараторить:

— Я не тусил на островах и яхтах, Кира. Они наняли меня, — изобразил он полукруг кистью руки, — это было мое требование. О найме. Или как скажу, или никакого договора не будет!

— Куда тебя наняли? О чем ты, Макс?

— Комиссия. Они с пипетками лазают по остаткам парника. Женя тебе не говорил? Я же видел вас вместе. И часто.

— Так, стоп! Остановись, пожалуйста, — закрыла я ему ладошкой рот. — Вывод. Ты за мной следил. Женя молчал. И парник… Вы снова роетесь в оранжерее Аллы?

— Я не следил. Я присматривал. Женек обнаружил в парнике кое-что. И как-то закрутилось… А пипеточники нарыли более ста пятидесяти тысяч образцов с мешаниной из растительных ингредиентов: колбы, резервуары, банки и коробы.

— Более ста пятидесяти тысяч? — не верила я своим ушам. — Мы с тобой собирались уничтожить то, что вывела там Алла… а что в итоге?! Ты снова собираешь ее коллекцию ядов! Вы не понимаете, что там может быть?! Что за жесть!

— Жесть начнется, если оставить все как есть…

— Спали парник напалмом! Уничтожь его! — требовала я.