Подобрав свою генеральную мойку, Алина убежала в кафе, а я вопрошающе уставилась на Максима.

— Тебе списком ответить или числом? А ты вышлешь свой Роксановый рейтинг?

— Конечно, нет. Я джентльмен. Обычно это занимает полминуты, — говорил он, пока тянулся к бардачку машины.

— Ну вот. А говорил, что можешь час.

— Увидишь. Могу и дольше. Ага, вот!

Он потряс пластмассовым контейнером.

— Ты хочешь вставить мне эту палку? — смотрела я на длинную ватную жердь.

— Хочу другую, но вставлю эту, — не удержался он, — и да, мой пошлый юмор никуда не делся. Надеюсь, ты скучала по примитивным шуточкам. Короче, это суперсовременный тест. На ДНК. Чтобы убедиться самому прежде, чем пойду с этим к отцу и… к почти матери.

— Она вырастила тебя. Она все равно не чужая, пусть и не родила.

— Главное, чтобы меня не родил кто-то из твоих родичей. Второй раз тебя потерять — такое не придумала бы даже Алла.

— Ладно, суй. Если не веришь в мои палки. Ты упрешься в щеку или в гортань? — подыгрывала я в тон ему.

— Еще парочка таких перлов, и я наплюю на тест, — облокотился он о капот машины и подвинул меня так, что теперь я стояла между его бедер, — и этот «Порше»-раскладушка окажется раскладушкой-кроватью, и мы возглавим рейтинги просмотров пубертатными подростками на сайтах восемнадцать плюс. Вода, — протянул Макс бутылку, — чтобы прополоскать рот.

Он добавил:

— Закупоренная. Знаю.

Пока я полоскала, он натянул перчатки и подготовил два зонда.

— Шире, — настаивал Максим, когда я приоткрыла рот не шире, чем для прохода вилки, — отклонись назад.

Его рука аккуратно легла на мой укороченный бежевый жилет, надетый поверх белой блузки с широкими манжетами. Полы жилета за спиной были соединены широкой черной лентой, завязанной бантом. Горячая ладонь Макса, оказывавшись под лентами, аккуратно потянула меня к себе.

— Второй зонд для тебя? — спросила я, пока он не начал.

— Так честно. Если я что-то в тебя вставлю, то и ты вставишь мне тоже. Я начинаю? — спросил он.

Тень его силуэта загородила солнце, но я все равно закрыла глаза, опрокидывая назад голову и приоткрывая рот.

— Давай поскорее друг другу навставляем, пока мне не вставили за опоздание.

— Как универ? Сложно было поступить?

Ватной палочкой Максим аккуратно водил по внутренней стороне щеки, пока я шепеляво отвечала:

— Поштупила шама, беш конферта. — Имелся в виду выигрыш в конкурсе «Сверх».

Выигрыш, которого на самом деле не было, ведь я заняла третье место после Аллы и Роксаны, но Макс подделал точно такой же приз, зная, что мне он нужен больше, чем богатеньким деткам с Рублевки.

— Я знал, что ты поступишь сама и никакой конверт тебе не нужен.

— Может, пригодится, — отплевывалась я ватой с кончика языка. — Я столько времени провожу с Воеводиным и его поручениями или в стрелковом клубе, что времени на все пары не хватает. Все, что нужно знать, вот тут, — продемонстрировала я уголок зачитанного до дыр учебника «Психология криминалиста. Первый курс».

— В стрелковом? Тебя бабуля учит?

Я сунула ватный зонд ему в рот, обводя восьмерки по контуру щек.

Макс блаженно застонал, а я почти рассмеялась.

— Бабушка свои ружья продала. Отец проследил, чтобы их выкупили безвозвратно. Готово, — вернула я ему зонд, который Макс сунул обратно в контейнер, после чего закрутил крышку.

Потянув одноразовые перчатки вниз с моих пальцев, он снял их, выворачивая наизнанку, а потом снял свои, швыряя в салон машины. От его пальцев пахло латексом. Я чувствовала запах, пока его руки скидывали с моих плеч успевшие высохнуть пряди волос.

— Как же я хочу тебя… поцеловать, — коснулся он щекой моей щеки. — Не как вчера в границу скул, а по-настоящему.

Он был гладко выбрит, а от кожи веяло чем-то фруктовым.

— Максим, можно попросить?

— Что угодно. Но я знаю, о чем ты.

— О чем?

— Чтобы дал тебе время.

— Время, и еще мне нужен импульс… чтобы сдвинуть креветку с места. Нужны толчки…

— Кирыч, тебе девятнадцать, мне двадцать один. С импульсами и толчками у нас проблем не будет.

Я видела в его легкой улыбке намного больше, чем он думал. Не просто тягу ко мне, но притяжение, а в чем различие… да в том же самом, чем пауки отличаются от журавлей в моих кошмарах: для кого-то ничем, дли иных — всем сразу.

— Кирыч, — коснулся он пальцами моей руки, — ты стоишь тут, на тротуаре. Ты рядом. И мне больше ничего не надо. Я больше ничего не хочу. И никого.

— Это неправда, ведь так?

Его щеки вспыхнули, а мышцы разом напряглись.

— Я про… пикник и видеозапись… нас нет на ней… мы не такие, как Алла.

Его губы коснулись моей щеки крылом бабочки, когда он прошептал, раздувая пряди моих волос:

— Но больше и не журавли, как Костя.

Пока в спины сквозь окно, сидя вместе за одним столиком, на нас с Максимом восторженно смотрели Алина и дама с пекинесом, мы обняли друг друга.

Я крепко зажмурилась.

Алина с дамой, скорее всего, решили, что это от переизбытка романтических чувств, но я жмурилась от ужаса. В отражении стекол кафе я повернулась к нам с Максом спиной и ушла внутрь витрины, держа за руки своих мертвых сестер.

Глава 5

Порешать Камиля Задовича

— Камиль, — постучала я в дверь его рабочего кабинета рядом с прозекторской, — ты здесь?

Кабинет патологоанатома находился в подвальном помещении, вниз к которому вела узкая чугунная спиральная лестница. На ее ступенях мог поместиться только один человек. В центре лестницы находился шест, по которому в случае необходимости можно было съехать вниз сразу на три пролета.

Витые ограждения лестницы украшали латинские буквы, перемешанные и разбросанные по чугунным перемычкам. Каждый раз я собиралась задержаться у лестницы и сложить буквы вместе, но всякий раз пробегала мимо них.

Чуть дальше по коридору, метрах в пятидесяти от кабинета Камиля, находились двойные металлические двери, ведущие в отделение морга для экспертизы и вскрытий, которые он проводил лично.

Мне нравились мрак, сырость и тишина, царящие в подземелье, а вот Женя постоянно жаловался и ныл, что его группу лингвистов расположили на том же уровне, что и Смирнова с трупами, но других свободных комнат в особняке не нашлось.

— Кира Игоревна, доброе утро, — поздоровалась со мной Варвара Леонидовна — сотрудница медицинского корпуса, — Камиль Агзамович консультирует на вскрытии. Я вот жду. Вы тоже к нему?

— Принесла карточки по поручению Семена Михайловича. Распечатаны и сброшюрованы.

— Всегда они как-то по-турецки выглядят, — рассматривала она стопку брошюр в моих руках.

Я объяснила:

— Потому что для левшей. Камилю так проще читать и делать пометки, чтобы пружина на кожу не давила.

— Носитесь вы с ним, Кира Игоревна, а он же деспот! Настоящий деспот нашего бюро!

— Вы считаете? — ответила я по всей науке любимого учебника, затягивая Варвару в продолжение беседы.

Но сотрудница в белом халате и без моих уловок причитала без умолку:

— Только бы прикрикнуть! Всегда самый умный! Слова поперек ему не скажи! На днях выгнал стажеров Михайлова Сашу и Светлану Зотову. Зотова, — кивнула женщина к потолку, — внучка-то какого надо академического чина, но Смирнову нет дела до правильных людей и нужных связей. Он ее, видите ли, за дверь! Еще и приписку сделал в характеристике, назвав «ограниченно некомпетентной»! И куда девочка с таким листом теперь поступит? Санитаркой в дурку?

— Характеристика верна, — скрипнула за нами дверь, — Зотова при взвешивании назвала человеческое сердце «склизким смайликом». — Камиль первым делом устремился к мыльной.

Неужели в Камиле проснулось чуточку сострадания и чье-то сердце в руках стажерки так его взволновало, что он обиделся на слово «смайлик»?

— Сердце, — продолжил Камиль, сбросив белый халат, и принялся мылить руки до локтя, нервно очищая ногти щеткой с жестким ворсом, — фиброзно-мышечный орган. На нем нет слизи.

А нет, все в порядке.

Он все тот же бесчувственный патологоанатом, которого расстроила слизь, а не аллегория на пиксельную улыбку.

— Простите, Камиль Задович… А-задович… мой бог!.. — перенервничала Варвара Леонидовна.

Пусть Камиль и был Задовичем, с чем спорить я бы не стала, но увольняться или получать собственную характеристику с обходным листом Варваре «не улыбалось» никаким смайликом.

— Агзамович, — поправил он, бросив через плечо, — и я не ваш бог.

Женщина унеслась, прихватив свои вопросы с собой, когда я, напротив, свои взяла и вывалила.

Ну что, «Психология криминалиста. Первый курс», пора за дело!

— Знак вопроса, Камиль, напротив твоей фамилии. Не объяснишь? — спросила я без прелюдий, пропустив: «Привет, Камиль, читала тут твое дело и нашла кое-какие странности: про фамилию с вопросом, вымаранные сто тридцать страниц и остров в Новой Зеландии — не расскажешь, что ты там делал?»

Используя методы из учебника, я выведу Камиля на разговор.

— Ты читала. Я из детдома. Документов не нашли, биологических родителей признали погибшими. Мне было три. Какую дали фамилию, такую дали. Свою настоящую я не знал.

— А Ракиура. Зачем?

— Зачем, — повторил Камиль, до сих пор не обернувшись.

Он взялся за края раковины и поднял глаза к небольшому выпуклому зеркалу-шкафчику, внутри которого наверняка хранил коллекцию плавающих в спирте человеческих языков.

— Почему ты спросила «зачем», а не «когда» или хотя бы «что значит это слово»?

— Слово в переводе с языка маори означает «остров пылающих небес». Аномальная зона полярных сияний, что-то там из-за полюсов. Все вычеркнуто, Камиль. Про Ракиуру. Зачем ты ездил туда? Все, что они оставили в архиве незаштрихованным — это «Ракиура»; «акупунктурными техниками», «в то время как»; «не подлежит доказательному методу». И миллион страниц вычеркнутого.

— Расщедрились. Надо сказать, чтобы вычеркнули локацию, — натянул он свежий голубой латекс на пальцы.

— Акупунктура? — не слушала я его тупые отговорки. — Ты учился иглоукалыванию? Почему в Новой Зеландии, а не в Китае?

Он обернулся, скрестил руки, снова не фокусируя на мне взгляд.

— Ты сказал, я умру, если ты на меня посмотришь, — что за метафора? О чем она?

Камиля шатнуло в сторону, и он столкнул на пол подготовленные продезинфицированные скальпели. Звеня и прыгая, ножи рассыпались по белоснежной плитке. Один откатился мне под ноги. Подобрав его, я приблизилась к Камилю, пока он, сидя на четвереньках, торопливо подбирал остальные, снова и снова роняя их.

Конец ознакомительного фрагмента