Эллен Рако Чейз

Тайна радости

1

Серые глаза Мэтта Грэнгера печально блуждали от напечатанного компьютером авиабилета в его левой руке к загипсованной правой ноге. Он скривил губы в подобие улыбки, представив себе перспективу гонки на колесиках через пять аэровокзалов, и постарался припомнить расписание самолетов. Да, этот вояж, конечно, не сто пятьдесят шагов к морю от его мексиканской виллы!

Мэтт вздохнул и небрежно бросил билет на обтрепанную коричневую бумагу, прикрывающую его исцарапанный металлический стол. Его темноволосая голова устало откинулась на спинку обшарпанного желто-коричневого кресла. Он проклинал и лыжные эксперименты, из-за которых пришлось забыть о зимнем отдыхе и которые помешали ему заняться, наконец, повышением качества материалов, отправляемых сейчас почти полностью в корзину. И, если быть совсем честным, упрямо напомнил себе Мэтт, сколько же раз собирался он решить вопрос со своей газетой, чтобы получить возможность отдохнуть в солнечной Мексике! Он встал и подошел к окну.

В уши врывался постоянный гул из типографии, где печатался тираж "Бостонского приложения". Через плексигласовую перегородку Мэтт с гордым отеческим удовлетворением наблюдал за рабочей суетой в редакции.

Перекрывая стук сотен клавиш пишущих машинок и непрерывный звон телефонов, два громких голоса пробовали мощь легких — это Рейнольдс и Бейкер, стоя глаза в глаза, нос к носу, снова яростно спорили друг с другом. В последнее время Мэтт замечал, что Рейнольдс все чаще и чаще всем раздражается.

Рука, лежащая на телефоне, потянулась к спинке рабочего кресла. Мэтт схватил длинными пальцами деревянную ручку черной металлической трости и подобно Тору, мечущему могучие молнии, швырнул трость в огромное алюминиевое ведро, стоящее около кресла. Оглушительный грохот прокатился по офису. Вмиг голоса, машинки и даже телефоны замерли в почтительном молчании.

Мэтт резко направил свой указательный палец в сторону скандалящей пары — вечно сонный Бейкер и невозмутимо-дерзкая Рейнольдс покорно прошествовали в его комнату.

— Так что у нас со шпилькой для утреннего выпуска "Бостона" в пятницу? — сухо спросил Мэтт, бесстрастно разглядывая спорщиков.

— Рейнольдс считает, что этот материал должен пойти на первую полосу. А я хочу аннулировать его… — поспешно пояснил Бейкер. В его голосе предательски зазвучал нервный трепет только что нанятого сотрудника, стремящегося угодить начальству.

— Наша передовица — это всегда Бостон, а не международные события! — раздраженно перебила его Кейси Рейнольдс. — И это последняя статья в моем цикле о физических и психических отклонениях. Она обязательно должна быть на первой полосе! — безапелляционно заявила Кейси. Ее изумрудно-зеленые глаза зло прищурились. Демонстративно не глядя на смазливое лицо Теда Бейкера, Кейси уставилась на висящий на стене образец заголовка статьи об атаке на Пирл-Харбор.

— Твои другие две статьи уже займут всю первую полосу, — напомнил ей Тед. — Я вовсе не считаю, что эта раздутая статья так уж важна! Ее вполне можно урезать по крайней мере на один абзац.

— Урезать?! — Кейси повернулась к нему, вспыхнув подобно языку пламени. Она выхватила листы с материалом у него из рук. — Это законченный, отредактированный кусок! Помни, Тед, ты редактируешь газету, а не корреспонденции для радио! Наши тексты непригодны для тридцатидвухклавишной машинки, чтобы сыграть что-то среднее между новейшим диско и коммерческой программой, от которой обостряется геморрой, — съязвила Кейси, окидывая противника насмешливым, уничтожающим взглядом. — Моим материалам не пристало быть урезанными! — заявила она обоим мужчинам низким грозным тоном.

Щеки Теда медленно побагровели. Он поправил рыжеватую прядь, упавшую на лоб, и сделал глубокий вдох.

— Я понимаю, что служу здесь всего две недели, но я пять лет работал в других газетах, и я…

— Я опередила тебя всего лишь на семь лет, — опять съязвила Кейси, всплеснув руками и упрямо скрестив их на груди.

— Ладно, довольно! — сердито оборвал склоку Мэтт. — Дай мне твой материал.

Кейси обиженно надулась, когда он вынул синий карандаш и начал строка за строкой проверять текст. Перечеркнув два слова, переставив фразу и поправив три речевые ошибки, Мэтт отдал материал редактору.

— Печатайте, как написано. Первая полоса, в подвал.

Тед с трудом обрел голос, облизнув языком пересохшие губы:

— Я понял. Может быть, поручить издание этой газеты мисс Рейнольдс?

— Мисс Рейнольдс отказалась от редакторской работы. — Кейси высокомерно улыбнулась, увидев мгновенную радость, мелькнувшую на злой, человеконенавистнической физиономии Теда.

— Да, — вмешался Мэтт. — Хотя Кейси, судя по всему, еще дитя, она работает здесь дольше, чем я.

Он уже вернулся в кресло и сейчас тщательно обследовал тяжелую гипсовую повязку.

— Я… Я не понимаю… — заикаясь, пролепетал Тед.

Мэтт вежливо улыбнулся своему новому сотруднику:

— Послушайте, Тед, действительно, работать на радио и издавать газету — совершенно разные вещи. Нам не нужны просто голые факты. С тех пор, как "Бостонское приложение" выходит еженедельно, мы хотим, чтобы наша газета освещала преимущественно жизнь Бостона и его предместий. Общенациональные и международные новости можно получить от телевидения и ежедневных газет. А мы хотим как можно шире освещать наши местные проблемы. Статьи Кейси как раз и отвечают этому требованию.

— Я не спорю о важности ее темы, — быстро сдал позиции Тед. — Я просто подумал, что ее последняя статья о вреде неосторожных слов и этических нормах не настолько остра, как ее статьи о детском хулиганстве и совращении малолетних.

— Ты, наверное, не понимаешь, насколько бездушные слова и психологическое давление на личность подрывают человека физически! — сорвалась опять Кейси.

— Может быть, ты и права. А вообще я чертовски устал, споря с тобой, — грустно улыбнулся Тед, стараясь разрядить обстановку.

— Почему бы вам не перепечатать этот материал и не приготовить небольшой ланч? Мы должны в два быть на совещании у директора, — Мэтт жалостливо посмотрел на опущенную голову и поникшие плечи Кейси.

— В самом деле, — согласился Тед. — Я хотел попросить Кейси принести мне поесть. Мы составили список и…

— "Мы"? — Кейси резко вскинула голову.

— Брайан, Фред, Стив, Энди и я остаемся и…

— И ждем, когда старина Кейси принесет ланч, — закончила она притворно безразличным тоном. Она словно тряхнула невидимой броней.

— Ну да. Мы… — голос Теда, сорвавшись, замолк, и он неловко засунул палец под воротник своей голубой рубашки.

Кейси медленно приблизилась к нему, агрессивно вздернув подбородок, и ткнула его в грудь длинным указательным пальцем.

— Не собираешься же ты сделать из меня девочку на побегушках! — прошипела она, привстав на цыпочки, чтобы посмотреть на него сверху вниз. — Я не только не приготовлю ланч сегодня, я не буду его готовить никогда. И кофе тоже. А если тебе и твоим друзьям это не нравится, можете прыгать с горя в Чарльз-ривер!

— Кейси, сядь! — приказал Мэтт. — Тед, выйдите и закройте за собой дверь.

— Можно ли поверить в это? — скрежетала она зубами, ее глаза-буравчики, казалось, просверливали насквозь спешившего убраться поскорее редактора. — Старина Кейси, приготовь ланч, подай кофе! Сделай то, сделай это!

Кейси выхватила из пенала карандаш и нацелилась им в сторону гула, доносящегося из рабочей комнаты.

— Многое изменилось за последние десять лет, — сетовала она, все больше возбуждаясь. — Но каждый из них до сих пор видит во мне только рослую школьницу на подхвате. — Ее длинные пальцы легко переломили карандаш. Она выбросила его в мусорную корзину и тут же схватила другой. — Довольно, меня тошнит от этого, я устала! И я устала быть мусорной ямой для всех проблем. Что я им, палочка-выручалочка? Знаешь ли ты, сколько людей в этой газете должны мне деньги? Да я могла бы объехать всю Европу за счет их долгов мне!

Она стукнула желтым карандашом о металлическую крышку стола, успешно сломав его, как и предыдущий.

— Эти карандаши стоят пять центов штука, — сухо заметил Мэтт.

Кейси испепелила его взглядом, засунула руку в карман своей бургундской ветровки и бросила двадцатипятицентовую монету на стол.

— Остальное тоже за мой счет, — гордо отрезала она.

— С тебя причитается и за ремонт машинки, которую ты использовала как аргумент во вторник, — напомнил Мэтт.

Он вздохнул и устало потер лицо. Его тон смягчился.

— Кейси, ну когда ты бросишь эти свои дьявольские штучки?

Глядя на его посветлевшее лицо, Кейси почувствовала, что ее раздражение быстро улетучивается. Она открыла штору и прижалась лбом к успокоительной прохладе морозного стекла.

Кейси задумчиво наблюдала за мечущимися прохожими, застигнутыми врасплох большими сугробами грязного снега, завалившего улицу под окном. Мрачное небо олицетворяло февральскую угнетенность и безрадостность, от которых тоскливо щемило сердце. Кейси ненавидела февраль и понедельники.

Жизнь ее превратилась в нечто вроде зубной боли. В последнее время внутренняя пустота все больше мучила ее. Жизнь казалась бессмысленной. Она чувствовала себя несчастной, одинокой и обиженной всеми. "Надо остановиться и поразмыслить, что делать дальше", — грустно думала она, тупо разглядывая свое отражение в оконном стекле.

Кейси нерешительно вздохнула, затем резко встряхнула головой. Ее каштановые волосы рассыпались по плечам.

— Я увольняюсь, Мэтт.

— Подожди минуту! — Он попытался покинуть кресло, но потерпел фиаско в борьбе с гипсовой повязкой на ноге. Мэтт рассерженно стукнул кулаком по столу. — К черту, Кейси, ты не можешь это сделать!

— Почему?

— Что значит почему?! — проревел он. — Ты слишком ценный репортер, ты получила Пульцеровскую премию… Бога ради, не уходи! О… постой. — Его глаза удивленно расширились в догадке: — Ты что же, собираешься переметнуться в "Глобус", так ведь?

— Никуда я не собираюсь… — Она вздохнула и отвернулась от окна. — Я просто хочу уйти.

— Ты не можешь оставить газету!

— Черт побери, Мэтт, почему не могу?! — выпалила она в сердцах. — Почему я не вправе изменить свою собственную жизнь? Я устала постоянно делать что-то только для других. Я теряю себя!

— Конечно, конечно, но давай подумаем. — Он потер шею, пытаясь снять вдруг возникшую боль. — Пожалуйста, подойди сюда и сядь, мы все обсудим.

Кейси плюхнулась в обшарпанное металлическое кресло, изящно положив ноги в серых фланелевых облегающих брюках на подлокотник.

— Видишь ли, на это трудно было решиться, — спокойно сказала она. — Журналистика у меня в крови. По правде говоря, я сама испугалась своих слов об уходе, как будто мир обрушился, но я хочу перемен. К тому же теперь я уже не чувствую себя хорошим репортером.

— Не мели чепухи! — возразил Мэтт. — Ты участвовала в одном из самых престижных журналистских конкурсов и…

— Это была просто удача, — прервала она его. — В прошлом году ты кинул Фреда, Дага и меня раскручивать эту жуткую детскую тему. Все чистые интервью и расследования, ну, в общем…это досталось им. — Ее волнующийся голос дрогнул. — А я влезла в самую грязь настолько, что, кажется, окончательно подорвала свою психику.

— Это моя оплошность. Я давал тебе слишком много заданий, требующих большого нервного напряжения.

Мэтт вспомнил написанные ею материалы о наркоманах, беременных девчонках, изнасилованиях и недавние выпуски об избитых женах и совращении малолеток.

Кейси заставила себя подняться с кресла и бесцельно зашагала по комнате.

— Ты не понимаешь, Мэтт. Не в этом дело. По-настоящему профессиональные репортеры и должны быть объективными, бесстрастными и бесчувственными. А я после недели репортажей для спортивного отдела, возвращаясь домой, рыдала из-за поражения "Брюинс". — Она сгорбилась, сжала руки в кулачки внутри карманов жилета. — На прошлой неделе я наблюдала, как Фред с совершенно невозмутимым видом писал некролог на своего лучшего друга. А я в то же время чуть не задохнулась от жалости, читая "Мелочи" в разделе юмора. — Она покачала головой. — Нет, проблема — это я сама.

— Разве это только твоя проблема, Кейси?

Она подошла к окну и недоверчиво покачала головой.

— Ты все понимаешь, Мэтт. Я очень люблю этот дом, этот старый красный кирпич колониальных времен, пытающийся выжить среди растущих как грибы стеклянных небоскребов. Время, кажется, не властно над ним. — Ее палец чистил квадратик запыленного окна. — Я буду тридцатой на Мартовских идах, но, в отличие от Юлия Цезаря, вершина моей личной жизни — это борьба за пониженную плату в подвальном помещении Файлина.

— Тебе не кажется, что ты все несколько драматизируешь?

— Я? Я всегда стремилась быть такой же, как все, быть одной из многих, но у меня никогда не получалось вписаться в толпу. Знаешь, каково быть в тринадцать лет ростом метр девяносто пять? Это счастье, если только ты мальчишка и хочешь играть в шотландских горцев!

— Я всегда ругался с твоим отцом по поводу твоих комплексов, — сердито пробормотал Мэтт. — Не стоило ему таскать тебя по всей стране. Оставь он тебя…

— Не причитай надо мною опять! — резко оборвала она его. — Я — это я. И все проблемы во мне.

Кейси вдруг засмеялась, затем грустно покачала головой.

— Если бы я знала, что стану в двадцать девять лет хроническим капитулянтом! Я потратила всю свою энергию, помогая другим решать их проблемы, выполняя архитрудные редакционные задания, кого-то сочувственно выслушивая, давая взаймы. Я шла на поводу даже у продавщиц, вынуждавших меня покупать то, что совсем не было нужно, чтобы, видите ли, не обидеть их.

Она вздрогнула, глаза ее заблестели лихорадочно и враждебно.

— Хватит, я побыла стариной Кейси, пора подумать и о себе! Я хочу сама распоряжаться своей жизнью, и мне надоело всем угождать и ублажать всех и каждого, пусть это и звучит эгоистично, пусть даже это очень дурно. Я помогала всем, но никогда не получала за это и ломаного гроша.

— Не говори глупостей, Кейси! Тебя все любят. Ты вежливая, заботливая, преданная…

— Бережливая, прилежная и почтительная. Ты составил точный портрет герлскаута [Служанка, прислуга. В Оксфордском университете scout — слуга.].

Мэтт не обратил внимания на ее горестное возражение.

— …И ты все-таки чертовски хороший репортер.

Она покачала головой.

— Тебе только кажется, что я действительно имею профессиональный имидж, но ты не прав. Никто даже не заметил моего имени в списке на ту премию. Я по-прежнему что-то вроде редакционного талисмана, который гладят по головке за хорошо сваренный кофе.

— Прямо-таки сгоревшая на работе закомплексованная мученица! — бесстрастно заключил Мэтт, наклонившись к ней, чтобы лучше видеть ее расстроенное лицо.

— Ты, пожалуй, прав, — непроизвольно вздохнула Кейси и, соскользнув в кресло, заняла подобающее положение. — Я сама виновата в том, что позволяю себе делать безрассудные вещи. Но я очень несчастлива. Я вижу, как ускользает время, а я стою на месте.

Она печально взглянула на него. В ее изумрудных глазах стояла невысказанная тоска.

— Меня засасывает в серое чистилище. Я как марионетка. Мне надо выбраться из этой унылой дыры и сделать свою жизнь более сносной. Я хочу жить по-настоящему — расправить крылья, поступать по своей воле, пренебречь, наконец, условностями. Я понимаю Тину, вот кто живет не зря!

— И не пытайся состязаться с этой своей подружкой! — рассердившись, вставил он. — Я не могу понять, что у вас общего. Вы абсолютно противоположны друг другу, но вы всегда вместе.

— Это просто из соображений экономии. Ты же знаешь, что жить в Бостоне недешево, — сказала Кейси. — Кроме того, Тина — удобная соседка по комнате, она обыкновенно надолго уезжает в командировки в какое-нибудь экзотическое место.

— Вроде того, о котором она сама недавно рассказала? — неприязненно спросил Мэтт. — Я видел только один показ мод с Тиной, сфотографированной в "Квинси маркет" ["Острый спрос".], и если это ваше экзотическое место…

— Не в этом дело, — вздохнула она с досадой. — У Тины нет пунктиков, она свободна и беззаботна. Она счастлива. Она…

— Она слабое создание, которое с каждым днем становится все слабее, — недовольно прервал ее Мэтт. — Поэтому она демонстрирует большую часть своих моделей в горизонтальном положении. Не хотелось бы, чтобы ее нежная, подобная цветку красота увяла и обесценилась.

Кейси устремила виноватый взгляд на сердитое лицо Мэтта.

— Не говори мне, что ты и Тина… — Она увидела его покрасневшую шею и поняла, что догадки ее верны.

Мэтт нервно ослабил свой вязаный желто-коричневый галстук, который, казалось, душил его.

— Послушай совет человека, который трижды безрассудно был женат и все еще подвергает испытаниям свою уходящую молодость и мужское достоинство. Секс стал ведущим национальным видом спорта. Секс превратился в ни к чему не обязывающее рукопожатие. Постоянное сексуальное воздержание может сделать тебя закомплексованной и ущербной, а это тебе совершенно ни к чему.

— Я не знаю, что мне нужно, но я всерьез решилась пожить ва-банк и перестать быть такой, как все — на 99 процентов порядочной!

— А как же мы?

Она дерзко усмехнулась в лицо Мэтту.

Глубокая ямка образовалась на ее правой щеке.

— Жить чужой жизнью — значит не жить совсем, Мэтью.

Мэтт изумленно смотрел на ее задумчивое лицо. Кейси обнаруживала все признаки депрессии и переутомления — гнев, беспокойство, готовность ко всяким скандалам, личная и профессиональная неудовлетворенность. Ей срочно необходима хорошая встряска. Мэтту она нравилась, и он мог позволить ей на время оставить работу.

— Хорошо, — нехотя сказал он, — могу я спросить тебя, что ты хочешь делать?

Кейси рассматривала потертые носки своих туфель и глубоко дышала.

— Ты помнишь, в прошлом году я состряпала пару коротких рассказов? Ну, я принесла их с собой на писательскую конференцию, о которой я писала прошлой осенью. Еще принесла черновик захватывающего романа, над которым я и сейчас продолжаю работать.

— И что же?

— Я встретила женщину-агента и показала ей свою рукопись. С тех пор я шлифовала и шлифовала этот роман, и он почти готов для публикации. Агент считает, что он стоящий, и, черт побери, я тоже так думаю.

— Что, если роман не будет иметь успеха? Такова судьба большинства книг, — заметил Мэтт.

— Пускай, по крайней мере я хочу попробовать. Это то, что я собираюсь делать, — создать свое, — убежденно сказала Кейси. — Меня, конечно же, беспокоит, правильно ли я поступаю. Работа в редакции надежна и спокойна, но я не хочу быть счастливой прежде, чем проверю себя. Кроме того, Мэтт, — она неожиданно усмехнулась. — Я всегда смогу прокормиться, расписывая, например, потолки в домах.

— Ты всегда можешь вернуться к нам.

— Нет. — Она медленно покачала головой, с нарастающей печалью уставившись в сторону рабочей комнаты. — Моя репортерская жизнь закончена. Я получила свое место в Альманахе знаменитостей — единственном в своем роде. Сейчас же я шагаю в неизвестность и рискую, хожу по раскаленным углям. Я намерена делать все — для себя. У меня хватит денег на некоторое время.

Мэтт взглянул на нее, ничего не сказав.

— В самом деле, ты немного теряешь.

В его голосе слышалась грусть. Он обдумывал эту печальную ситуацию. Свет люминесцентных ламп возвращал их к неприкрашенной действительности: трещины на стенах, грязные обои, облезлая краска, следы которой остались на кафельном полу, обшарпанная и неудобная металлическая мебель.