5

Арабелла сидела в маленькой синей гостиной, которая отделяла столовую от библиотеки в глубине замка Бродфорд. Дождь барабанил в окна, потоками извергался из водосточных труб, заливал сады, цветочные клумбы, лужайки. Лампы на столиках были зажжены и освещали дивный лепной потолок, голландские шкафчики и великолепный вестминстерский ковер, который Кейт привезла с собой из родительского дома. Тяжелые массивные картины висели на отделанных каштановыми панелями стенах: портреты членов семьи, соседей и друзей, именитых вигов, которые делали политику в Норфолке на протяжении последних двухсот лет. Самым большим был портрет Георга II Толстого, непопулярного упрямца, который несколько раз посещал Бродфорд-Холл по приглашению деда Таунсенд, первого баронета Грей, хотя все знали, что он делал это, чтобы досадить Волполам, своим политическим врагам, которые жили по соседству и чьих приглашений тот никогда не принимал. Этот портрет, подаренный сэру Джону королем Георгом III после смерти его отца, многие годы висели в парадных комнатах, но накануне был снесен вниз по просьбе герцогини Войн, которая потребовала заменить его портретом Чарльза II, висевшим в парадном холле.

— Ганноверцы, — с насмешкой сказала она, — всего лишь блудливые глупцы!

Арабелла не обращала внимания ни на портрет, ни на очаровательную, хотя и находящуюся в беспорядке, уютную комнату. Она сидела, теребя огромное рубиновое кольцо на своем толстом пальце, и думала совсем о другом. Она не обращала внимания и на непозволительный смех слуг, накрывавших стол к ужину в соседней комнате. Не слышала, как спотыкалась на каждой ноте Элинор, игравшая на рояле этажом выше, не слышала топота ног, скрипа передвигаемых стульев и детского визга на длинной галерее в передней части дома. Это резвились четверо отпрысков Констанции, которых погода загнала под крышу.

Арабелла не замечала ничего. Она снова и снова думала о той кошмарной, невероятной сцене между своей племянницей и герцогом, на которую наткнулась прошлой ночью. После этого она много часов пролежала без сна, пытаясь справиться с неожиданным ударом и придумывая, как склеить во единое осколки ее многолетних сокровенных мечтаний. Хорошо, что она не потеряла хладнокровия и могла тщательно обдумать ситуацию. Она была совершенно уверена в том, что способна поступить наилучшим образом. Не зря же она всегда гордилась своим умением понять, что лучше всего для нее и семьи и как защитить интересы Лео и детей.

Конечно, теперь и речи не могло быть о том, чтобы поощрять герцога Война сделать предложение Элинор. Каковы бы ни были ее амбиции, Арабелла не собиралась разрешить дочери пойти под венец с таким ужасающе беспринципным человеком. И Перси тоже не получит теперь так давно ожидаемого им разрешения ухаживать за своей кузиной Таунсенд.

Грудь Арабеллы вздымалась. Она все сильнее крутила на пальце кольцо. В отчаянии старалась отогнать прочь мерзкие картины, возникавшие у нее в голове, вид белого тела Таунсенд, извивающегося под телом герцога Война. Она все еще не верила своим глазам, когда он, увидев Арабеллу, спокойно помог девушке подняться, накинул ей на плечи свой камзол и спокойно отправил домой, а затем коротко, насмешливо поклонился потерявшей дар речи Арабелле и удалился. Какова наглость этого человека, как оскорбительно он обошелся с ней, будто это не им, а ею совершено нечто абсолютно недопустимое!

Грудь Арабеллы снова стала вздыматься. Разве не она так близко приняла к сердцу интересы Таунсенд, что тотчас же поспешила из дома, едва услышав, что та на цыпочках вышла из комнаты? Разве не она рискнула выйти навстречу опасной темноте сада, чтобы убедиться, что племяннице ничто не угрожает...

Боже праведный, разве ее вина, что она наткнулась на сцену, которую ей лучше бы не видеть.

Арабелла ненадолго закрыла глаза, но тут же открыла их снова. Она должна сохранять спокойствие. Сейчас жизненно важно напрячь весь свой ум, прежде чем встретиться лицом к лицу с таким человеком, как Ян Монкриф, пятый герцог Войн. Он может вернуться с минуты на минуту. Дворецкий сказал ей, что герцог после завтрака поехал с Парисом на винокуренный завод и что обоих ожидают к ужину. Она осведомилась также о том, где все остальные, не желая, чтобы кто-нибудь помешал ей объясниться с герцогом. К счастью, Вильгельмина помогала Констанции развлекать детей на галерее этажом выше, а Лурд и Кейт были с визитом у герцогини. Джон, Лео, Геркуль и Перси уехали в замок Холкэм посмотреть новый насос, который, по уверению герцога Лестера, может выкачивать воду из болот эффективнее, чем ветряная мельница.

Арабелла понятие не имела, что сейчас с Таунсенд. Как и все, та завтракала у себя в комнате и еще не спускалась вниз. «Наверняка стесняется показать свое хорошенькое, лживое личико, — с чувством мрачного удовлетворения подумала Арабелла. — И правильно делает, что боится гнева своей тетушки». — Однако Арабелла не собиралась даже намеком запятнать фамильную честь и тем погубить шансы Перси и Элинор на блестящие партии.

Нет, Арабелла не имела намерения компрометировать своих детей из-за этой вульгарной потаскушки, этой безнравственной змеи с лицом ангела, которую Перси — ее Перси! — всего лишь год тому назад так мечтал назвать своей женой. Сначала Арабеллу страшно возмущала эта идея, но потом она постепенно осознала преимущества более тесного союза своего возлюбленного чада с Греями из Бродфорда. И не важно, что сама она замужем за единственным братом сэра Джона Грея. У нее и Лео нет общих детей, наследников, которые могли бы претендовать на громадное богатство — поместье Бродфорд, а Лео так толст, флегматичен и бесхарактерен, что люди порой забывали, что он из семьи Греев!

В течение нескольких лет Арабелла составляла и держала в тайне пространный список тех, кого она называла «подходящими партиями» для своего Перси, но чем больше она приглядывалась к племяннице мужа в качестве своей будущей невестки, тем больше ей нравилась эта идея. Хотя, по мнению Арабеллы, Таунсенд слишком своевольна, шумна и порывиста, она несомненно унаследовала хрупкую красоту матери и недюжинный ум отца, а также его слепую любовь. Кроме того, было бы глупо игнорировать ее приданое, которое, по сведениям Арабеллы, было значительным.

Она глубоко вздохнула. К сожалению, все было кончено. Она уже не позволит этой ужасной соблазнительнице завлечь Перси на путь разврата, какое бы состояние они из-за этого ни упустили. После того, что случилось — никогда! Да, она твердо решила присмотреть за тем, чтобы ни один из ее любимых чад...

— Миссис Грей? Вы желали меня видеть?

Неожиданно прозвучавший глубокий голос и высокая мужская тень в проеме двери заставили Арабеллу вздрогнуть. Она и забыла, как высок и прекрасен — точно греческий бог — был герцог Войн. На один позорный миг Арабелла перестала винить Таунсенд за то, что та подняла для него свои юбки, но эта мысль была тотчас погребена под горячей волной стыда и возмущения.

Арабелла стремительно встала. Горячая краска залила ее плечи, шею, щеки, но трудно было сказать, было ли это от смущения или от порывистого движения. Однако Арабелла всегда гордилась своим самообладанием. Она, конечно, никому не позволит отвлечь себя от дела. Она тщательно подготовилась к этому разговору, надела новое шелковое платье с желтоватыми и зелеными полосами и все свои драгоценности. Ее волосы были тщательно напудрены и взбиты на висках. Она знала, что ее вид достаточно величав, чтобы нагнать робость даже на такого искушенного человека, как герцог Войн. Подняв голову, она устремила на него надменный взгляд.

Довольно долго они изучающе смотрели друг на друга. Дождь барабанил в окна. В соседней комнате звенела серебряная посуда. Герцог стоял, небрежно привалившись к косяку двери, скрестив ноги в сапогах перед собой, прядь влажных, разметавшихся от ветра волос спадала на лоб. Но вот Арабелла расправила плечи и поплыла вперед, точно фрегат на всех парусах.

— Вам придется жениться на ней.

Ни один мускул не дрогнул на его красивом лице.

— Жениться?

— Да, конечно, — в ее тоне была сокрушительная уверенность. — Семья не допустит скандала, и герцогиня, ваша двоюродная бабушка, тоже этого не потерпит. И заверяю вас, что не намерена хранить случившееся в тайне, если вы не поступите так, как обязаны.

— Обязан?! Уверен, что десятки других молодых мужчин будут ей гораздо лучшими мужьями, чем мог бы стать я.

— Вы забываете, что она теперь никому не нужна. Вы погубили ее.

— Погубил?

Арабелла посмотрела на него свысока, что было трудно, ибо он был гораздо выше ее ростом.

— Я знаю, что вы прожили большую часть жизни во Франции, где дела чести остаются без последствий, а добродетель считается не более чем пустой обузой. Но даже в Версале должны были знать, какая судьба ожидает скомпрометированную девушку: рабство, проституция или смерть на операционном столе от руки неквалифицированных врачей.

— Вам не кажется, что вы несколько драматизируете, — мягко возразил герцог. — Ничего подобного с мисс Грей не случится, и, если вчерашний вечер останется нашей с вами тайной, я не вижу причин для тревоги.

Внезапно Арабеллу пронзило ужасное подозрение:

— Значит... значит, вы не намерены жениться на ней?

— Да, мадам, не намерен.

Впервые в жизни Арабелла лишилась дара речи. Она молча уставилась на него, а герцог насмешливо улыбался. О да, он прочел ее мысли: она заботилась вовсе не о благополучии Таунсенд, а о своем размазне Перси, очевидно, безнадежно влюбленном в свою златокудрую кузину. Он, наверное, не откажется от удовольствия поныть и поканючить, что мечты его не сбылись, и наотрез откажется выслушать невнятное объяснение своей мамаши, почему он не может взять Таунсенд в жены.

— Возможно, мне не следовало сбивать ее, миссис Грей, с пути истинного, — холодно согласился он, — но я не вижу причин, по которым бедная девушка должна будет расплачиваться за эту ошибку до конца дней своих. Уверяю вас, из меня вышел бы ужасный муж. Между тем, насколько я знаю, ее родители рассматривают несколько других претендентов на ее руку, среди которых и ваш сын. И, если у нее не будет ребенка — в чем можно почти не сомневаться, — почему бы вам не дать Перси согласия на брак с нею.

Арабелла изумленно уставилась на него. Она отказывалась верить своим ушам. Как ей объяснить Перси, отчего она противится этому браку, не открыв ему правды? А может, и в самом деле просветить его насчет того, что скрывается за простодушным личиком Таунсенд Грей и ее невинными глазками!

И вдруг ей стало ясно, что Перси — туповатому, но верному и упрямому — будет совершенно все равно, что бы она ему ни открыла. Он способен, пожалуй, взять и удрать с этой девчонкой, несмотря на непреклонную волю матери. При этой мысли Арабелла содрогнулась, и перед ней возникло мучительное видение: улыбающийся Перси сияет и кланяется. Когда по прошествии менее чем девяти месяцев после свадьбы его жена принесет всем на обозрение вопящего темноволосого и синеглазого незаконнорожденного младенца.

Это было невозможно вынести.

Арабелла пошатнулась и ухватилась за руку герцога.

— Я не могу поверить, что вы никогда не задумывались о собственной женитьбе, — она чуть не плакала от отчаяния. — Ведь мой Лео в тридцать лет был уже вторично женат. Таунсенд неплохая девочка, только упрямая и избалованная, хотя в свои семнадцать лет она достаточно молода, чтобы из нее можно было сформировать что угодно, если частенько поколачивать.

Ян бросил на нее холодный, презрительный взгляд.

— Поверьте моему слову, за ней дают хорошее приданое, — быстро добавила Арабелла. — Доходы от фермы Милл-Энд, а также половина ренты от Элм-Хим. Я уверена, вы видели эти фермы. Парис наверняка показал их вам по дороге на винокуренный завод. А сверх того — бриллианты ее бабушки и Дженет.

Арабелла поняла, что заболталась, но была не в силах остановиться.

— Ах, да, я забыла о собственности во Франции, которую она получит, достигнув восемнадцати лет. Ее отец уже установил ежегодную сумму в триста...

— О какой собственности идет речь? — перебил он ее.

Арабелла быстро взглянула на его холодное надменное лицо, и в ней, наконец, шевельнулась надежда. Она резко вздохнула, несмотря на боль от туго зашнурованного корсета, и постаралась говорить спокойно.

— Это замок, если не ошибаюсь, к югу от Парижа. Насколько мне известно, он всегда переходил дочерям семьи Хейл. Последней владелицей его была Дженет, после ее смерти Джон распорядился, чтобы там был управляющий. Герцогиня, вероятно, говорила вам об этом? Ведь она сама урожденная Хейл, не так ли?

— Да, — медленно протянул Ян, хотя в действительности Изабелла никогда и словом не обмолвилась на этот счет. Преднамеренно или просто забыла о существовании этого замка? Ему было ясно, что она в отчаянии, а он не любил иметь дело с женщинами, доведенными до такого состояния. Однако ее сообщение его заинтересовало. Правда, не следовало это показывать.

— Я подумаю, — отрывисто произнес он, поклонился оскорбительно коротким поклоном и вышел из комнаты.

Арабелла долго смотрела ему вслед, чувствуя, что пудра на лбу затвердела от пота. Затем доковыляла до ближайшего стула и тяжело опустилась на него.

«О, Боже! — сказала она. — Мне нужно выпить бренди».

Таунсенд стояла в темном конце коридора, двери парадных комнат были закрыты. Несколько минут назад из них вышли ее отец и Кейт, а Констанция и Вильгельмина, как стайку гусят, увели детей за собой. Они наносили визит герцогине, которая, судя по тому, как долго они пробыли, быстро поправлялась, никакой больной не мог бы вынести шумной возни маленьких Джона, Каролины, Клары и Вильяма.

Теперь пришла очередь Таунсенд, хотя никто об этом не знал, и менее всего герцогиня. Таунсенд чуть не полчаса прождала здесь в темноте, дрожа от холода и волнения и стараясь взять себя в руки. Как только Вильгельмина со свечой скрылась, она пересекла холл и, не постучавшись, вошла в парадную комнату. Это само по себе было ужасно, но не ужасней, чем то, что она собиралась сделать.

Огромная спальня освещалась одной свечой, горевшей на прикроватном столике. Тени мрачно скользили по лепнине потолков, проникая своими щупальцами в темноте вокруг стоявшей на возвышении кровати. Оба боковых полога были отдернуты, а третий, обращенный к двери, задернут. Таунсенд видела возлежавшую на подушках герцогиню. Ее лицо было бледным и морщинистым, но уже не искажено болью. Она выглядела настолько лучше, что Таунсенд подумала, что Лурд был прав, когда пренебрег советами доктора Кеннеди и лечил ее не от мигрени и дурного настроения, а от инфекции. Прекрасно! Она надеялась, что старуха чувствует себя достаточно хорошо, чтобы выслушать то, что она собиралась ей сообщить.

Глаза герцогини были закрыты, но она повернула голову на звук открывающейся двери и недоверчиво воззрилась на маленькую фигурку, возникшую из тьмы и приближающуюся к ее кровати.

— Что означает это вторжение? — спросила она.

Что-то екнуло внутри Таунсенд от этого надменного ледяного тона. Она подбежала еще ближе, сжав руки в кулачки.

— Зачем вы вмешиваетесь, чванливая старуха! Как вы смели обратиться к отцу за моей спиной!

Со стула у окна послышался шелест платья, но герцогиня не отвела своих глаз от разгневанного лица Таунсенд.

— Оставь нас, Берта. Чего вы хотите, дитя мое? Глаза Таунсенд сверкнули.

— Вы прекрасно знаете, что меня привело. Час назад отец позвал меня в свой кабинет и сообщил, что ваш внучатый племянник просит моей руки. Что предложение исходит от вас и вы настаиваете, чтобы оно было принято. Но отец никогда бы не стал слушать эти глупости, если бы вы не принудили тетю Арабеллу рассказать вам...

— Замолчите!

Таунсенд уставилась на нее с открытым ртом. Голос Изабеллы прозвучал, как пощечина.

— С каких это пор девушка вашего возраста вправе обсуждать решения родителей? С каких это пор она забывает о манерах, о своем положении в обществе и позорит себя, свою семью, врываясь без разрешения в чужие спальни да еще с бранью?

Таунсенд понимала, что все, что говорила герцогиня, было истинной правдой. Но была слишком взволнована, чтобы сдерживаться. На рассвете она украдкой выбралась из дома и бешено скакала по пустым полям, как будто церберы гнались за ней по пятам, а дома витал злой дух. У Таунсенд был панический страх перед тем, что предпримет эта вульгарная, хитрая интриганка ее тетушка теперь, когда Таунсенд Грей стала «падшей женщиной».

Она ожидала, что тетка после завтрака отправится со своей историей прямиком к отцу, и когда Таунсенд вернется в полдень домой, ее выпорют. Однако, к ее удивлению, этого не случилось. Вместо этого обед отложили, так как большинство членов семьи задерживались по каким-то делам, и Таунсенд попросила у Кейт разрешения поесть в детской вместе со своими племянниками и племянницами. После чего уединилась в своих комнатах, шагала там из угла в угол, как зверь в клетке, и сослалась на головную боль, чтобы не спускаться к обеду.

«Возможно, мне дана отсрочка», — думала она по мере того как вечерние сумерки сменялись ночною тьмой, а за ней никто не приходил. Но вскоре ее позвали к отцу. Она неохотно повиновалась. Не веря своим ушам, слушала обращенные к ней слова отца.

— Да, — признал он, — это было неожиданным и следует тщательно все взвесить, прежде чем принять решение. — У них для этого достаточно времени, пока герцог будет находиться в Шотландии. Он не скрыл, что этот брак очень обрадовал бы покойную мать Таунсенд, как обрадовал и Кейт. И как, несомненно, должен обрадовать его милую дочку, верно? Красивый малый этот Монкриф. Какая девушка не влюбилась бы в него без памяти?

Сэр Джон подмигнул, говоря это, он не видел выражения лица своей дочери и не догадывался, что она изо всех сил старается подавить рвущийся из горла крик. Ей хотелось кричать, визжать и вонзить кинжал в жирное, ненавистное сердце тетки Арабеллы...

...А сейчас она стояла перед бархатными пологами кровати, пристально глядя на лежащую там старуху, и на лице у нее было такое же упрямое, жесткое выражение, как и на лице герцогини.

— Ваш отец пока только обдумывает мое предложение, — сказала, помолчав, герцогиня. — Еще ничего не решено. Но если будет...

— ...то потому, что вы его заставите. Из-за того, что тетя Арабелла, очевидно, прибежала к вам и все выболтала.

Тут дверь из гостиной распахнулась, и в комнату быстрым шагом вошел Ян Монкриф, а за ним семенила запыхавшаяся Берта. Подойдя к Таунсенд, он взял ее за руки.

— Вот вы где!

Тон и улыбка были нежными, но рука, схватившая ее руку, была грубой.

Таунсенд изо всех сил старалась не заплакать. Всем существом своим она восставала против несправедливого обращения с ней, но, когда взглянула на него, чтобы высказать это, негодующие слова замерли у нее на устах. Она увидела, что он в бешенстве. Его синие глаза потемнели от гнева, и ей показалось, что, будь она мужчиной, он бы убил ее. И сразу же ее собственный, тлевший в ней гнев превратился в остывший пепел, и она в отчаянии забормотала что-то невразумительное. Она уже и сама не понимала, что говорит. Ян быстро закрыл ей рот рукой.

— Радость по поводу предстоящего брака делает речь мисс Грей бессвязной.

— Тогда уведите ее, Бога ради, — раздраженно произнесла герцогиня.