Глава 2

Алена

Получается, не судьба…

Мама говорит, что в семнадцать все влюбляются и думают, что это последний раз в жизни и что никогда больше таких чувств ни к кому не возникнет. Я не думаю так, конечно. Но я правда влюбилась, кажется…

Сережа мне с первого дня практики в их команде понравился. Он не такой, как все. Достаточно скромный, не наглый по сравнению с другими. А еще он всегда мне улыбался так искренне и открыто, что на губах цвела ответная улыбка, которую я не могла спрятать.

Парни из команды постоянно говорили, что Сережа в меня влюблен. Смеялись, что у него при виде меня слюни капают, особенно Савельев, он у них старший, вроде детей тренирует. Он никогда в выражениях не стеснялся и даже при самом Сереже не забывал упомянуть свои догадки.

Мне все говорили это. Парни из команды, Юрий Владимирович, командный врач, который и помогал мне с практикой. А еще Оля, новый тренер команды по физической подготовке.

Только один Сережа все время молчал…

Он ни разу не сказал, что я ему нравлюсь. Смотрел постоянно, улыбался так, словно симпатия и правда есть, но молчал все время! Мужчины обычно ведь не скрывают такое, да? Или только наглые могут с порога заявлять о своих чувствах и намерениях?

Я до последнего ждала, что он признается мне. Потому что если бы сказал, что я ему нравлюсь, то я бы сразу ответила взаимностью. Потому что он мне — очень. Но сделать первый шаг так страшно! А вдруг отверг бы? Выставил дурой? Сказал бы, что я все себе надумала…

Но Сережа молчал. Первый месяц, второй, третий… Я глупо верила в то, что он признается, когда я скажу, что мне придется уехать. Думала, скажет, что я ему нравлюсь, испугается потерять, попросит остаться.

И я бы осталась. Несмотря на то, что мне всего семнадцать и что родители были бы против. В этом городе у нас квартира, которую мы не стали продавать, я бы уговорила их оставить меня жить в ней, я уверена! Я работаю и сама обеспечиваю себя, помогаю ставить капельницы и уколы на дому, подрабатывая в больнице, получаю за практику в команде. Я бы справилась. Уговорила бы родителей и справилась, мы могли бы придумать что-то… Если бы он только намекнул. Если бы только сказал, что ему это нужно.

Но Сережа молчал. А я уже неделю ругалась с родителями и просила не забирать меня в новый город. И когда Сережа ничего не ответил мне, я сразу написала маме, что вечером буду собирать вещи.

И вот я стою на вокзале, в руках чемодан, а в сердце колючая боль.

Рядом мама с таким же чемоданом, а папа поехал на машине со всеми остальными вещами. Тут ехать-то… Часа четыре всего, соседний город. Но он крупнее нашего, там перспектив больше, а еще можно перевестись в более крутой вуз. Этим и был аргументирован наш переезд: чтобы я выучилась, получила достойное образование. Как будто я не знаю, что уезжаем мы из-за работы родителей, а не из-за волнения о моем обучении.

Сжимаю ручку чемодана и смотрю по сторонам, так глупо, наверное, надеясь, что Сережа залетит сейчас на вокзал и, как в фильмах, бросится ко мне с поцелуями и просьбами никуда не уезжать. Правда жду, высматриваю его в каждом прохожем, перестаю дышать на каждом хоть немного похожем внешне мужчине. Так глупо надеюсь на то, что и вправду ему нравлюсь и все разговоры были не просто так.

Но надежды так и остаются неисполненными.

Сережа не приходит, не обнимает меня, не просит остаться. Он… даже не звонит.

Проходит десять минут, наш поезд подъезжает к платформе, я еще раз в надежде осматриваю перрон, но, никого там не найдя, захожу в вагон, навсегда прощаясь с этим городом и оставляя в нем крошечную частичку своего сердца.

Видимо, все-таки не судьба.

— Не куксись, Аленка, найдется еще твой рыцарь, который никуда не отпустит, — говорит мама, когда мы наконец-то размещаемся в вагоне. Она все знает о моей влюбленности в Сережу и обо всех глупых ожиданиях в отношении него. — А если отпустил, значит, не принц. Ну или не твой.

Мама правду говорит. Да и сама я тоже все понимаю. Но боль в груди от этого не меньше…

Папа злится. Мама рассказала ему о том, что я влюблена в парня, и, судя по всему, безответно. У нас вообще нет секретов друг от друга в семье, все построено на доверии и без сокрытия тайн. Но именно это я не хотела рассказывать папе. Потому что ко всем моим ухажерам, влюбленностям и даже воздыханиям по кому-то он относится очень резко. Единственная дочь, его принцесса, он не представляет, как это: делить меня еще с каким-то мужчиной.

— Я в порядке, мам. Просто буду скучать по городу, мне здесь нравилось.

Мне правда нравилось. Уютно, всегда чисто, все друг друга знают. Да и работала я в самом популярном месте города. Наш ледовый дворец во главе с хоккейной командой «Феникс» буквально главная достопримечательность. Половина города приходит поболеть за команду, вторая половина — полюбоваться ею.

— В новом городе будет еще лучше. Пойдешь учиться в новый вуз. Если папу инфаркт не хватит от информации, то можешь даже пожить в общежитии, если мы тебе надоели. А хочешь — иди в местную команду работать, раз тебе так нравится. Не грусти, дочь, — говорит мама, накрывая мою руку своей ладонью. Она всегда меня так успокаивает, и каждый раз это каким-то чудом работает. — У тебя еще вся жизнь впереди, столько всего! Через пару месяцев ты даже не вспомнишь, что кто-то там не сумел признаться, что влюбился. А он будет локти кусать, когда тебе будет уже все равно.

— Спасибо, мам, — обнимаю ее крепко и на секунду прикрываю глаза. Мне не стало легче, конечно, но поддержка очень приятна.

Мы едем чуть больше четырех часов, в которые успеваем с мамой обсудить всех моих бывших одноклассников: мы очень любим вспоминать, кто как живет, кто чем дышит из них, — и я даже умудряюсь подремать на ее плече.

Встречает нас заказанное папой такси: сам он не успел за нами, разгружает вещи.

От вокзала едем минут пятнадцать всего, я рассматриваю город и не могу понять, что чувствую. Ну… красивый. Я тут не была еще. Родители ездили несколько раз, когда покупали квартиру, а я оставалась дома, кормила нашу кошку, ну и работала. О городе только из рассказов мамы знаю.

Он гораздо больше нашего, даже дороги шире. Людей много, все куда-то торопятся, тогда как наши живут чуть более размеренно. Не могу сказать, нравится ли мне. Внутри меня пока грусть и разочарование в человеке, в которого я впервые в жизни смогла влюбиться.

Квартира тоже вызывает смешанные чувства. Она просторная, комнат в два раза больше, чем было в нашей. Но пока еще нет того уюта, что создавался годами. Нет моих детских рисунков, висящих на шкафу в маминой комнате, нет кучи статуэток, расставленных по полкам, и цветов на подоконниках, без которых мама не может жить.

Пока все во мне вызывает непонятные эмоции.

Но, может, со временем станет лучше? Деваться-то мне все равно уже некуда.

Глава 3

Сережа

Как же сильно болит голова… Каким-то чудом надо встать с кровати и пойти на учебу, но сил хватает только на то, чтобы обратно уснуть до обеда, нагло просыпая все пары.

Ай, к черту.

Менеджмент — не то, чем я хочу заниматься, меня все-таки больше манит хоккей. Зря я, что ли, целыми днями пытаюсь стать одним из лучших?

— Ты снова прогулял учебу, — ворчит ба, проходя мимо моей комнаты. Даже дверь не открывает, просто привычно бубнит.

— Знаю, ба, — отзываюсь. Мы не будем ссориться по этому поводу. Обычно констатацией факта все эти разговоры и заканчиваются.

Я в спортивный хотел поступить, но бабуля настояла на «нормальном» образовании, а теперь корит себя за то, что заставила меня идти туда, куда я не хотел, и теперь учусь через одно место, если не хуже.

— На тренировку-то не проспишь? — все еще не открывает двери.

— Нет, она вечерняя сегодня. Сейчас встаю.

— Не выходи из комнаты, пока не проветришь, там перегар, — снова говорит бабушка, и я жмурюсь от приступа головной боли.

Вчера мы с парнями решили погулять. Немного. Я даже не помню, с чего вдруг я решил так много пить, но это был первый и явно последний раз в моей жизни. Каким-то чудом надо оторвать себя от кровати и ожить, но это реально оказывается слишком сложно. С каждым болезненным движением я пытаюсь вспомнить хоть что-то со вчерашнего дня, но такое ощущение, что память отшибло вообще, начиная с утра. Реально ничего не помню, совсем.

С трудом, но встаю, открываю окно и вдыхаю свежий воздух: прохладно сегодня, судя по всему, ночью шел дождь, а с крыш до сих пор капает. Протягиваю руку и собираю несколько капель в ладонь, прикладывая их к щекам. Бодрит. Хорошо.

Вот не пил никогда, чего вчера решился? Не помню ни черта. Надо будет у парней спросить, что вообще было.

Дышу в окно еще минут двадцать и иду в душ. Мне бы ожить окончательно: до тренировок четыре часа, а у нас обе сегодня, каким-то чудом надо не сдохнуть. Перед началом нужно будет забежать к Аленке, пусть даст что-то выпить, подлечит меня.

Холодный душ и горячий бульон, заботливо или не очень приготовленный бабушкой, немного спасают, и я иду на улицу, чтобы добить себя порцией свежего воздуха. Хреново все еще, но лучше, чем было. До тренировки стараюсь сделать все, чтобы Палыч не спалил моего состояния, потому что лететь мне тогда из команды моментально, резко и очень больно. К новеньким тут присматриваются, а я не то чтобы особо уже закрепившийся игрок. Мне техники не хватает, скорости, ловкости. Я стараюсь, конечно, но быстро все не приходит. Еще и сегодня такой косяк…