На пару часов забываюсь, жру мясо, подпеваю песням, орущим из колонки, поддерживаю разговоры всей толпы. Нас много, почти вся команда, а кто-то с девушками и женами. В общей сложности толпа почти сорок человек, и, казалось бы, отдыхай, Антошенька, да кайфуй, но вот ни хера.

Потому что парочки эти счастливые не бесят больше, как раньше, а какую-то тоску навевают. Хочется и самому закинуть на плечо малявку свою, в воду утащить под визг, прикрывать полотенцем ее, чтобы другие не пялились, кормить с рук, потому что горячее, чтобы она не обожглась. Смотрю на этих лбов здоровых, которые рядом с девчонками в ангелочков превращаются, и тоже хочу ангелочком таким же стать, но ей то ли дьявол нужен, то ли в принципе кто-то другой, кто зацепит ее так же, как и она меня.

— Антошка грустит, — звучит на ухо негромко, и к спине прижимается холодное и мокрое от воды тело. Лиза быстро обнимает меня, а потом садится рядом, заглядывая в глаза. Как эта мелкая всегда так четко эмоции считывает, я не знаю, но она могла бы быть хорошим психологом. — Лиска, — хватает подругу за руку и тянет к нам, — нужен план спасения Ковалева от грусти. Что будем делать?

— Предлагаю вколоть порцию любви, — улыбается Неженка, присаживаясь рядом. Цветник, елки-палки. — Ну чего ты, Антош?

— Совсем влюбился? — спрашивает Лиза грустно, смешно поглаживая меня по голове, как будто я ребенок маленький и это я ей до локтя еле достаю, а не она мне.

Киваю, смысл скрываться? На лице же все написано.

Лизка прижимается к одному плечу, Алиса к другому, и меня распирает от радости за друзей, какие у них замечательные половинки.

Нет, мне точно в дурку пора.

— Коваль, я ревную, — ржет Сава, обернувшись на нас. Колос поддакивает.

— Правильно делаете, — смеюсь в ответ, и девчонки хихикают. Они не ревнуют. И правильно делают.

— Нет, ну а она что, совсем-совсем к тебе никак? — спрашивает Колосова.

— Психует, когда я с ней на «ты», просит не подкатывать, сказала, что не нравлюсь ей на девять из десяти.

— Даже я так Тему не отшивала, — удивляется Лиза. — Что ей не так-то?

— Ну, судя по всему, ее не устраивает, что она старше меня. Трагедия пипец просто, как будто мне десять, — опять психую, потому что я проблемы вообще не вижу. Четыре года всего! — Короче, стена непробиваемая, и, походу, кругом построенная. Ни пробить, ни обойти, и перелезть не получается.

— Да поцелуй ее, и все! — говорит Лизка. — Зажми и поцелуй. Я вот в Тему втрескалась, когда он меня поцеловал. На спор с тобой, кстати, — хохочет, — так что давай теперь на спор со мной ты ее поцелуешь?

— Ой, Лиз, — включается Неженка, — не всем нравятся властные парни!

— Да что ты? — хихикает Лизка. Изо всех сил держусь, чтобы не ржать, потому что о чертятах Колоса от самого Колоса наслышан, просто Неженку смущать не хочется.

— Идите вы оба, — прищуривается, — спелись, посмотри на них! Я помочь хочу вообще-то. Вот когда Егор резко перестал внимание на меня обращать, я сразу поняла, что мне его не хватает. Так, может, и тебе так?

— Лис, это только на тебя действует, — говорит Лизка. — Говорю тебе, поцелуй, да и все. Даже если оттолкнет, что-то у нее екнет, если нравишься, ты увидишь.

Помощницы, блин. Прижми, не трогай, поцелуй, не обращай внимания. Супер.

— Коваль, а хочешь, мы вас в кладовке закроем? — поворачивается Сава.

— Она меня покусает, и я от змеиного яда умру, ага. Не надо, придумаю что-то. Спасибо, девчонки.

Встаю. Настроение к плинтусу свалилось, сам себя раздражаю и друзей бесить не хочу. Девчонки просят остаться, но смысла не вижу, только рожу кислую всем демонстрировать.

Еду к родителям. Отец дома, наверное, давно с ним не виделся, да и маме обещал заехать как-нибудь не на полчаса.

Нужно что-то делать с собой, иначе я завтра просру игру, а это уже крайняя стадия помешательства. Может, мама подскажет, как с ума не сойти, потому что у меня самого не получается.

Дома, как всегда, пахнет вкусненьким, и я, как будто не обожрался шашлыка полчаса назад, иду на самый вкусный запах в мире.

— Ма? — говорю негромко, чтобы не напугать. Мама радуется. Хоть кто-то радуется, когда я прихожу. Обнимает меня, в щеку целует.

— Привет, хороший мой. У тебя все в порядке?

Да, ма, отлично вообще. Влюбился впервые, хер знает теперь, что с этим делать.

— Порвал с Дашей. — Мама одобрительно кивает, соглашаясь с решением. — Влюбился в нашего тренера.

— Надеюсь, речь не про Виктора Павловича, — говорит отец, входя на кухню. — Здравствуй, сын.

— Нет, не о нем, — пожимаю отцу руку и улыбаюсь. Даже не представляю, что должно в жизни случиться, чтобы я перестал обращать внимание на красоток, и… нет, короче. — У нас тренер новая на земле, Ольга Сергеевна. Вот, все, втрескался по уши. Спать не могу, а она только отталкивает.

— Красивая? — спрашивает мама с улыбкой. Романтичная душа.

— Очень. — И сам как идиот улыбаюсь. Ну вот, отвлекся… — Она старше, ма.

— Ей сорок?

— Двадцать шесть.

— Если ты думаешь, — говорит отец, утаскивая из сковородки кусочек мяса, — что мы будем тебя отговаривать и доказывать, что это плохо, то вспомни, что твой древний отец старше твоей молодой матери на девятнадцать лет, и пойми, что в этой семье всем плевать на возраст, если есть любовь.

Да мне тоже плевать. Жаль только, что у Оли другое мнение на этот счет.

Еще недолго болтаю с родителями, сегодня даже странно легко с папой, это радует.

Мы ужинаем, и я понимаю, что желание ехать куда-то отсутствует напрочь. Дома опять не усну, завтра игра, нужно быть в полном порядке, тем более, пока ехал, позвонили из фирмы, утром приедут ставить стекло, мне нужно присутствовать.

— Ма, можно я у вас останусь? Спать охота, ехать не хочется.

— Ты же знаешь, что тебе не нужно спрашивать разрешения, чтобы остаться в собственном доме, Антош. Твоя комната навсегда твоя.

И хорошо как-то… И сплю тоже крепко. Не хватало этого.

Глава 9

Антон

Несмотря на подъем в семь утра, чувствую себя как никогда бодро. Все-таки стены родительского дома реально напитывают силами, хорошо здесь…

Принимаю душ, завтракаю с любовью приготовленными мамой в такую рань сырниками, обещаю не пропадать надолго и уезжаю. Нужно успеть домой за формой и лететь в спорткомплекс, через час приедут вставлять окно в кабинете Крохи, разбитое из-за тупости.

На том самом месте сидит та самая бабушка, снова продает цветы и ягоды. Наверное, надо бы остановиться, не лезть сейчас на рожон, потому что Оля на меня не слишком мягко реагирует, но… Не держу себя, иду к ней, скупаю все ягоды, что есть, и тащу эти три стаканчика с клубникой, малиной и черникой в кабинет Крохи, надеясь, что в штаны она мне их не решит высыпать. Хотя я не сильно против, чтобы она залезла мне в штаны…

Оли еще нет, оставляю ягоды на столе, заношу вещи в раздевалку и иду на улицу встречать ремонтников. В комплексе еще почти пусто, поэтому позволяю себе понаглеть и курить в открытую, пока наблюдаю за тем, как идет работа. Парни справляются быстро, хотя я, честно, ожидал, что затянется это на добрых полдня, и когда они почти заканчивают, вижу, как в кабинет входит Кроха, застывая на месте.

Смотрит на происходящее с непониманием, как будто привидение увидела, а потом переводит взгляд на меня. Между нами всего несколько метров, но закрытое окно и стена толстенная, точно картинку наших отношений в это место перенесли, чтобы еще раз указать на то, как мы далеки друг от друга.

Оля хмурится, как будто понять не может, что происходит, а когда парни заканчивают и я расплачиваюсь за работу, вижу, как наблюдает за нами в окно.

Иду. Стремно отчего-то, ощущение, что высказывать сейчас начнет, что так делать не нужно было, и все остальное, и бла-бла. Женщины вообще аргументов могут целую гору найти, даже ненужных, просто лишь бы отбрить посильнее, уколоть, задеть. Женщины, они же хитрые. Она даже если сама хочет, нужно отказать почему-то, она это «нет» так уверенно скажет, что ты себя потом еще полжизни будешь дерьмом чувствовать.

Вхожу в кабинет и застываю. Кроха стоит у окна ко мне спиной. Красивая до чертиков. Стройная, еще и на каблуках сегодня, в брючном костюме, твою ж… Мозг отключается, пока рассматриваю, и она, словно подыгрывая мне, не поворачивается, позволяя любоваться. В штанах опять тесно, член призывно дергается, реагируя на ту, в ком бесконечно хочется оказаться, и я с трудом держусь, чтобы оставить дыхание ровным.

Подойти бы, обнять, в ушко поцеловать, чтобы злилась и шипела, что возбуждаю не вовремя, чтобы не одному тут от кипящей крови дохнуть.

Но я же не нравлюсь.

Поэтому и стою как идиот в дверях, косяк плечом подпирая.

— Антон, что это было? — наконец-то решает со мной заговорить и разворачивается. Губы накрашены темным, на шоколадку похожи, и сдохнуть от диабета прямо на месте хочется, если нет возможности эти губы целовать.

Она сегодня — картинка. Всегда шикарна, но эти губы, босоножки… черт, я готов на колени к этим ногам упасть, честное слово, что-то нереальное она со мной делает, точно ведьма.