«Серьезно?»

Забор почти в полтора раза выше ее роста. Сколько в нем? Два, два с половиной метра?

Это тупик.

Если вернуться в здание, покинуть его можно будет только через главную дверь, где Билли как раз дожидается хвост. А если развернуться и выйти из переулка с другой стороны, она все равно наткнется на машину наблюдателя. «Класс. Столько вариантов, и все прекрасны». Билли покосилась на наручные часы и заскрипела зубами. Пора решать.

Проверив на прочность прутья и металлические вензели, она прикинула на глаз расстояние до самой высокой точки забора, сделала несколько приблизительных расчетов в уме и с надрывом выдохнула: «Вперед».

Подпрыгнув, она схватилась за край забора, резким рывком подтянулась вверх, уперлась ногами в решетку и уже собиралась перелезть на другую сторону, но внезапно правый ботинок соскользнул с металлической опоры и провалился в пустоту.

— Твою ж!.. — Вскрикнув, Билли сорвалась вниз, но… до удара об асфальт не дошло. Зацепившись рюкзаком и курткой за крючки вензелей, она не могла освободиться и озадаченно притихла.

«Это фиаско, Сэлинджер».

Пара рывков не спасли положение. Едва доставая ногами до асфальта, Билли попыталась выбраться из рюкзака и куртки, но оказалось, ее длинные волосы каким-то магическим образом запутались одновременно и в решетке, и в рюкзаке.

— Да чтоб тебя, — раздраженно шикнула она, хотя с удовольствием прокричала бы это на весь переулок.

Нет, это какое-то издевательство.

Или уже пора начинать верить в знаки?

«Нет уж».

Нащупав узел из волос, шнурков рюкзака и металлических загогулин, Билли попыталась распутать это недоразумение и так увлеклась процессом, что не сразу заметила, как в ее сторону направляется незнакомый мужчина.

Через пару секунд вздох облегчения застрял в горле вместе с «Извините, вы не могли бы мне помочь?».

Билли замерла, в немом ужасе глядя на пистолет в руке незнакомца.

«Боже…»

Глава 6

...

Незадолго до этого

Отец часто повторял: «Жизнь — как вождение велосипеда. Чтобы сохранить равновесие, ты должен двигаться». Вообще, первым это сказал Альберт Эйнштейн, но мистер Миддлтон и по сегодняшний день довольно часто сходится с ним во мнениях.

Покидая здание консульства Великобритании, Адам едва ли мог похвастаться этим равновесием, зависнув в шаге от бездонной пропасти.

«Ты должен двигаться».

Но его личная жизнь замерла год назад, а продвижение в этом расследовании, скорее, напоминало хаотичное перемещение в замкнутом пространстве, окруженном глухими стенами без окон или дверей: шаг вправо, шаг влево, поворот на 180 градусов — всюду тупик.

— Миддлтон, это дело может вылиться в огромный скандал, — после встречи в консульстве Рон, его непосредственный руководитель, не упустил возможность напомнить Адаму, чем рискует весь отдел (и их головы в частности), если в ближайшее время убийца не будет пойман (хотя прекрасно знал, что Миддлтон не страдает провалами в памяти и осознает все риски). — Родители жертв прилетят уже завтра, — добавил он после десятиминутного нагнетания обстановки. — С ними тоже необходимо поговорить. Займись этим вместе с Холденом. Убедите родственников, что мы держим ситуацию под контролем. Они должны быть уверены, что мы делаем все возможное, чтобы найти убийцу.

Направляясь к своей машине, Адам подсчитывал в уме количество шагов, пытаясь привести в порядок мысли.

Рон прав. Не потому, что возглавляет Отдел уголовных расследований, реагирования и кибернетики. А потому что это, черт возьми, логично. Убийство иностранцев на территории чужой страны — потенциальный международный скандал, который непременно привлечет ненужное внимание к расследованию и затруднит его.

Долбаная политика.

При этом предстоящий разговор с семьями погибших девушек будет не меньшим испытанием — ведь Адаму придется смотреть в глаза людям, проживающим самый страшный период в своей жизни — они будут задавать вопросы, на которые у него нет ответов, и ждать обещаний, которые он не сможет дать. Миддлтон проходил через все это десятки или даже сотни раз и со временем научился поддерживать условный баланс между профессиональной сдержанностью и искренним сопереживанием. Но эта маска не гарантировала ему избавления от внутренней бури.

Отец Адама проработал в полиции больше тридцати лет и любил при каждом удобном случае напоминать сыну об угрозе сильного эмоционального вовлечения в их работу. Он то и дело повторял, что эта ловушка доведет до ранней седины, преждевременного выхода на пенсию и букета самых разных заболеваний. А еще под влиянием эмоций легче всего принять неправильное решение, которое может стоить жизни другим людям.

Мистер Миддлтон призывал Адама сохранять трезвый рассудок, потому что знал на собственном опыте: погружение в расследование всегда влечет за собой контакт с чужой болью. Допрос потерпевших, встречи с родственниками, скорбящими по утрате, телефонные разговоры с убийцами, желающими потешить свое самолюбие — все это по-своему цепляет болевые точки. Переступая границу личного, нельзя оставить себя за порогом. Соприкасаясь с чужими страданиями, рано или поздно начинаешь примерять их на себя и своих близких. Сначала это кажется невинным сравнением, но с каждым новым случаем притупляется бдительность, и ты не замечаешь, как все чаще сравниваешь личные неприятности с ужасом, через который проходят жертвы преступлений, и невольно приуменьшаешь значимость своих потрясений.

Отец как-то признался, что впервые поймал себя на этом сравнении, когда Адам вернулся со школы с переломом руки, и его срочно понадобилось везти в больницу:

«Помню, как мы сидели в коридоре, я смотрел на твой опухший локоть размером с апельсин, но думал о том, сколько таких переломов получил Джимми Карсон, тело которого было найдено прошлым вечером на городской свалке».

Это далеко не то, что ожидаешь услышать от своего родителя после его слов «Когда тебе было пятнадцать лет, я…». Но у Адама с отцом никогда не было особо тесной связи, и он не ждал, что однажды ни с того ни с сего произойдет чудо и они смогут находиться в одном помещении без ссор и конфликтов дольше десяти минут.

Но в чем-то мистер Миддлтон был прав — а если подумать, даже во многом. Вот только с подачей у него были серьезные проблемы, и абсолютно любое его заявление, включая самое простое и очевидное, вроде «земля круглая» или «море соленое», могло спровоцировать бурный протест.

Адам вздохнул и откинулся на спинку сиденья БМВ, наблюдая отстраненным взглядом за проходящими мимо людьми.

Любому жестокому преступлению, особенно убийству, всегда предшествует какое-либо потрясение или негативный опыт, пережитый в прошлом. Никто не просыпается однажды с мыслью: «Погода прекрасная, настроение отличное, пожалуй, сегодня я убью кого-нибудь. Или изнасилую. Или как получится по ситуации». Большинство убийц и садистов, одержимых жаждой причинять боль другим, сами страдали от жестокого отношения окружающих, нередко — от членов своей семьи, и довольно часто подвергались насилию. В том числе — сексуальному.

В информации, которую Билли собрала на Андерсона, не было ни одной строчки про тяжелое детство или родителей-извергов. Ситуация не прояснилась и после подключения сотрудников техотдела Бюро. Единственным пробелом в биографии Роберта были имена его биологических родителей, которые бросили трехлетнего сына на автобусной остановке в незнакомом городе и исчезли, не оставив о себе никаких сведений.

По-своему это такая же травма для маленького ребенка, как и физическое насилие. Порой — более серьезная, чем повреждения на теле, от большинства которых со временем не останется следов. Эмоциональная травма опасна своими разрушительными последствиями: в отличие от синяков, ссадин, переломов она задевает неокрепшую психику и пускает корни в подсознание, где медленно, но уверенно отравляет восприятие мира, ломает одни установки, заменяя их другими, и побуждает к совершенно непредсказуемым действиям. Ментальная раковая опухоль, незаметная для окружающих, но способная навредить не только одному человеку.

Адам задержал взгляд на парочке через дорогу: худощавый парнишка-хипстер в очках, с модной укладкой и яркой жестикуляцией увлеченно рассказывал такой же стильно приодетой девчонке какую-то невероятно веселую историю. Заливаясь громким смехом, его подруга то и дело поправляла длинные волосы и смотрела на парня со счастливой улыбкой, будто щеночек, слепо привязанный к своему человеку.

Знает ли она его настолько хорошо, чтобы доверить ему свою безопасность и, допустим, отправиться с ним на закрытую вечеринку на окраине города? Скорее всего, нет. Но точно так же можно не знать и тех, с кем живешь под одной крышей долгие годы и носишь ту же фамилию. Любые отношения, и особенно новые знакомства, — вечная лотерея, где либо повезет, либо все закончится не очень удачно. И хорошо, если дело зайдет не дальше слез и разочарования в людях. Хорошо потому, что иногда можно попасть в лапы хищника, обольстительно-милого, но жестокого, который сделает все, чтобы заманить жертву в свои сети и разрушить ее жизнь.