Фортуната, хотя и уговаривала Илэйва с возможной настойчивостью, знала, что юноша не согласится с ней. Она медленно отодвинула свою руку и встала, но не могла заставить себя уйти, даже несмотря на то, что Жерар легонько подтолкнул ее.

— Но потом, — уверенно продолжил Илэйв, — я не откажусь принять этот дар — вместе с невестой, которая принесет его с собой.

Глава одиннадцатая

— У меня к тебе просьба, Фортуната, — сказал Кадфаэль, когда они пересекали обширный монастырский двор: оба гостя хранили молчание, причем девушка была явно огорчена, тогда как ее приемный отец, напротив, доволен тем, что Илэйв отказался от побега и настойчиво дожидался суда. Сам Жерар не колеблясь верил в правосудие. — Не позволишь ли ты показать мне эту шкатулку брату Ансельму? Он сведущ во всякого рода искусствах и может сказать нам, где ее сделали и как давно. Меня интересует его мнение о том, для какой цели она служила. Вреда от этого не будет никакого, потому что Ансельм человек знающий и к Илэйву он относится хорошо. У тебя есть сейчас время, чтобы зайти в монастырскую библиотеку? Тебе и самой, наверное, будет интересно узнать побольше о своей шкатулке. Она обладает немалой ценностью.

Фортуната, почти не слушая его, согласилась: мыслями своими она была еще рядом с Илэйвом.

— Парень сейчас как никогда нуждается в дружеской поддержке, — задумчиво сказал Жерар. — Я надеялся, что, убедившись в его непричастности к убийству, обвинители устыдятся и станут к нему снисходительней. Но тот важный прелат из Кентербери считает, что смелые мысли о вере еще опасней, чем убийство. Я бы и сам раздобыл для парня лошадь — не хочу, чтобы тут участвовала Фортуната.

— Да разве Илэйв позволит мне в этом участвовать! — с горечью заметила девушка.

— И будет прав! Что же касается законных средств, которые помогли бы ему выбраться из переплета, я готов сделать все необходимое. Если человека ценишь и он ценит тебя, оба взаимно довольны друг другом, — туманно заметил Жерар.

Библиотека брата Ансельма находилась в северной стене монастыря, где манускрипты храмовых песнопений содержались им в строгом порядке и с любовью. Когда Кадфаэль ввел посетителей, Ансельм как раз настраивал миниатюрный орган, но едва только Жерар поставил перед ним шкатулку редкостной работы, немедленно прервал свое занятие. Он взял шкатулку в руки и подошел поближе к свету, чтобы полюбоваться изяществом резьбы и насыщенностью потемневших от времени красок.

— Прелестное изделие! Сработано истинным мастером. Взгляните только на резьбу по кости: как изящно очерчен лоб! Наверное, резчик поначалу вывел правильный овал, а потом уже точными штрихами преобразил его в осмысленный юношеский лик! Интересно, какой святой здесь изображен? Несомненно, кто-то из первых. Наверное, Святой Иоанн Златоуст. — Он бережно коснулся пальцем усиков лозы и сетчатого узора на листьях. — Где эта шкатулка приобретена?

— Илэйв сказал мне, — пояснил Кадфаэль, — что Уильям купил ее на базаре в Триполи у монахов-беженцев, покинувших свой монастырь близ Эдессы под натиском разбойников из Мосула. Ты думаешь, шкатулка была сделана на Востоке?

— Резьба по слоновой кости, — оценивающе сказал Ансельм, — сделана мастером, жившим, очевидно, где-то в восточной империи. Взгляните на этот правильный овал лица, широкие, внимательные глаза… Но что касается работы по дереву, здесь я не уверен. Мне кажется, сама шкатулка была вырезана где-то в западных странах. Нет, не в Англии, но во Франции или в Германии. Ты позволишь, дитя, взглянуть, какова она внутри?

В Фортунате уже проснулось любопытство, и она, с нетерпением подавшись вперед, готова была слушать все, что расскажет о шкатулке Ансельм.

— Конечно же, откройте! — согласилась она, протягивая ключик.

Жерар повернул ключик в замке и поднял крышку, а затем вынул из шкатулки тихо позвякивающие мешочки с серебряными монетами. Изнутри шкатулка была выложена тонкой бледно-коричневой кожей. Ансельм вновь поднес шкатулку к свету и заглянул в нее. Уголок кожи слегка отгибался, открывая взгляду темную полоску, зажатую между стенками шкатулки. Он осторожно подцепил ее ногтем и вытащил: полоска оказалась обрывком темно-пурпурного цвета, неровная по краю обрыва, но аккуратно обрезанная с внешнего края. Кожа была потертой и, возможно, потерявшей прежнюю насыщенность окраски, хотя и теперешний ее оттенок был достаточно глубоким и красивым. Кожа, устилающая дно шкатулки, тоже, казалось, некогда была значительно ярче; Кадфаэль провел ногтем по лоскуту и пристально вгляделся в лиловатую пыль и в тонкую линию, оставшуюся на поверхности. Ансельм постарался стереть эту линию, пригладив ворс, но след от нее все же сохранился. Подушечка пальца Ансельма оказалась выпачкана тончайшей лиловатой пылью. Что-то еще привлекло его внимание, ибо, взяв в руки шкатулку, он так и сяк стал вертеть ее, подставляя солнечным лучам. И Кадфаэль увидел то же, что и Ансельм: разбрызганные по бархатистой поверхности золотые искорки, которые можно было увидеть, только когда они, освещенные солнцем, поблескивали.

Фортуната с любопытством изучала лоскут пурпурной кожи, расправленный на столе. Он был настолько тонок, что его легко можно было сдуть.

— Что это за лоскуток? От чего он оторвался?

— Это обрывок кожаной полоски, которая концами была приклеена к переплету, чтобы вытаскивать книгу из сундука. Книги ведь хранятся в сундуках, тесно прижатые друг к другу, корешками кверху. При помощи такой полоски удобно достать из сундука любую книгу.

— Значит, вы думаете, — продолжала девушка, — что в шкатулке некогда хранилась книга?

— Возможно. Это могло быть сто, двести лет тому назад. Где только не побывала эта шкатулка и в каких только целях не использовалась, прежде чем попала на базар в Триполи!

— Но если книга хранилась в шкатулке, зачем было приклеивать полоску? — недоумевала Фортуната. — Здесь она лежала плашмя и, помимо нее, других книг не было. Тут хватает места только для одной книги.

— Верно. Но книга, как и шкатулка, могла долго пропутешествовать, прежде чем ее поместили сюда. Судя по этому обрывку, несомненно, что в шкатулке некогда хранилась книга. Возможно, какой-нибудь монах использовал эту шкатулку, чтобы держать в ней свой молитвенник. С книгой он, похоже, не захотел расстаться, несмотря на нужду. В монастыре, вероятно, эта книга хранилась вместе с другими в сундуке, но монахи не смогли захватить их с собой, когда бежали от разбойников.

— Лоскут очень ветхий, — заметила Фортуната, ощупывая неровный край кожи, — книга, наверное, была подходящего размера, чтобы как раз поместиться вместе с приклеенной к корешку полоской.

— Кожа рано или поздно изнашивается, — уточнил Жерар. — Из-за множества прикосновений она почти стирается в пыль, а церковные книги постоянно находятся в пользовании. Если нападение мосульских разбойников было внезапным, монахи из-под Эдессы вряд ли имели возможность переписать старые книги.

Кадфаэль принялся укладывать фетровые мешочки обратно в шкатулку, сворачивая их как можно плотней. Прежде чем устлать ими дно полностью, он вновь провел пальцем по пергаменту и пристально изучил сверкавшую на солнце золотую пыльцу, искорки которой то вспыхивали, то исчезали, когда он сгибал пальцы. Жерар опустил крышку, запер шкатулку и взял ее под мышку, чтобы унести домой. Несмотря на то что Кадфаэль свернул фетровые мешочки как нельзя плотней, чтобы избежать перемещения монеток, он все же услышал их позвякивание, когда Жерар поднял шкатулку.

— Я благодарен вам за то, что вы показали мне столь искусно сделанную вещицу, — со вздохом сказал Ансельм. — Это дело рук настоящего мастера, владелицей работы которого тебе, юная госпожа, посчастливилось стать. Господин Уильям обладал хорошим вкусом.

— Вот и я ей так сказал, — простосердечно признался Жерар. — Она сможет значительно округлить сумму приданого, если продаст эту шкатулку.

— Шкатулка стоит значительно дороже, чем ее содержимое, — серьезно сказал Ансельм. — Полагаю, первоначально в ней хранились святые мощи. Я сужу по резному изображению на кости, хотя, возможно, и ошибаюсь. Наверное, мастеру хотелось сделать свое произведение как можно совершенней, независимо от назначения шкатулки.

— Я провожу вас до ворот, — очнувшись от задумчивости, сказал Кадфаэль и прошел вместе с Жераром и Фортунатой вдоль северной стены монастыря.

Девушка держалась чуть впереди и двигалась, не отрывая глаз от каменных плит, плотно сжав губы и мыслями витая где-то далеко. Только когда они приблизились к воротам и Кадфаэль остановился, чтобы попрощаться с гостями, девушка обернулась и взглянула на него. Увидев ключ, который Кадфаэль все еще держал в руке, девушка неожиданно улыбнулась.

— Ты забыл положить на место ключ от карцера. Уж не собираешься ли ты, — просияв, предположила Фортуната, — выпустить Илэйва?

— Нет, я собираюсь сам войти туда, — сказал Кадфаэль. — У нас с ним найдется, о чем поговорить.

Илэйв совершенно утратил выражение враждебной настороженности, с которой обычно встречал всех входящих. Однако постоянно его посещали только Кадфаэль, брат Ансельм и послушник, который приносил пищу, с ними у юноши установились исключительно дружеские отношения. Услышав, как в замке повернулся ключ, Илэйв оглянулся на дверь: при виде Кадфаэля удивление в глазах узника сменилось радостью. Юноша полулежал, опираясь на локоть, подставив лицо мягкому свету, лившемуся из сводчатого окна; но теперь поспешно спустил ноги на пол и подвинулся, давая Кадфаэлю место на матрасе.