— Никогда, — сказал он, крепче обнимая ее. — Я бы никогда не позволил такому случиться.

— Никогда не проси их найти мое тело, Симеон, — попросила она серьезным тоном. — Обещай мне!

— Ты не утонешь, дорогая. Никогда!

Прижавшись к его груди, Исидора слушала сильное биение его сердца. Они в безопасности.

По ее щекам потекли слезы. Симеон сказал что-то, но она не расслышала.

— Что?

— Разве ты не понимаешь, как мы счастливы, Исидора? — повторил он.

— Да, — ответила она тихо. Ее сердце все еще тревожно стучало в груди от страха, несмотря на то что она находилась в его теплых, сильных объятиях.

Симеон взял ее лицо в свои руки.

— Мы с тобой как твои родители, дорогая, — сказал он. — Если одному из нас придется уйти, то другой уйдет вместе с ним. Я бы никогда не перестал искать тебя, если бы наше судно перевернулось.

А потом он целовал ее властными и жадными поцелуями, какие ее отец дарил ее матери сотни раз. Слезы рекой текли из ее глаз. Исидора обхватила Симеона за шею и крепко прижалась к нему.

Кажется, радостные крики стали громче, когда он снова склонил к ней голову… хотя, быть может, то было всего лишь игрой ее воображения.

Пару минут спустя Симеон снова поднял ее и понес сквозь толпу, не обращая внимания на то, что подол ее мокрого и тяжелого платья хвостом тянется за ними. Исидора не замечала того, что творится вокруг них, но когда слуга захлопнул за ними дверь кареты и Симеон усадил ее на сиденье, она наконец огляделась по сторонам. Еще никогда она не ездила в таком роскошном экипаже, обитом изнутри красным бархатом с золотыми коронами, поблескивающими на свету. Лошади пустились вскачь, но Исидора почти не ощутила этого.

— Где мы? — со смехом спросила Исидора.

Симеон, стягивавший в тот момент с себя мокрую рубашку, даже не поднял голову.

— В карете герцога Букингема, — ответил он.

— Королевская карета! — воскликнула Исидора, наблюдая за мужем из-под полуопущенных ресниц. И вдруг ее словно огнем опалило от собственного дыхания. Не может же он…

Однако Симеон имел в виду именно это.

Потому что уже спустя мгновение он стал осторожно стягивать ее вымокший лиф вниз, на талию. В тех местах на ее коже, куда впились бриллианты при ударе о поверхность воды, появились красные пятна. Он поцеловал каждый синячок, спускаясь все ниже и ниже, с уверенностью человека, который понимает, где его поцелуи нужнее всего.

А потом, хоть Исидоре такое и в голову не могло прийти — заниматься любовью в карете, да к тому же в карете принца, — она осознала, что лежит на красном бархатном сиденье, а ее муж ласкает ее, доводя до того блаженного состояния, в котором она пребывала, когда выяснилось, что на яхту пробрались узники.

— Мы не должны… — пролепетала Исидора в какое-то мгновение, однако она очень быстро забыла нужные слова, потому что наслаждение унесло ее в тот мир, где все слова теряют смысл.

И когда он рывком вошел в нее, Исидора оказалась в таком состоянии, что могла лишь вскрикивать и стонать от удовольствия.

Тело Симеона молило его последовать за ней, но вместо этого он предпочел медленно заниматься любовью с Исидорой. Лишь с помощью поцелуев и неспешных ласк он мог донести до нее правду, которая жгла им обоим сердца.

Однако вскоре Симеон больше не смог выдерживать этот медленный ритм. Его толчки становились все быстрее и глубже, и он не закрывал глаза, чтобы видеть, как плавится и стонет от любви Исидора. Да просто для того, чтобы любоваться ее чудесными глазами и губами.

Карета завернула за угол, и от этого движения наслаждение стало еще острее.

— Симеон, — прерывистым шепотом проговорила Исидора, — мы должны быть уже неподалеку от дома.

— Я велел им не открывать дверь экипажа, — ответил он, чувствуя, что окончательно теряет над собой контроль.

— Симеон! — воскликнула Исидора, привлекая его к себе, отчего проникновение стало еще глубже, заставляя его забыть обо всем на свете и сдаться чему-то прекрасному и безумному. Чему-то, что заставило Исидору расплакаться (совсем чуть-чуть) и наполнило глаза Симеона влагой (совсем чуть-чуть).

В последующие за этим мгновения, когда тишина нарушалась лишь их едва слышными постанываниями, Симеон понял то, что уже знало его сердце. Они — партнеры. Исидора всегда будет принимать импульсивные решения, а он — тщательно продуманные. Он всегда будет побаиваться того, что она станет смотреть на него с тем же презрением, какое он видел в глазах собственной матери. А она не перестанет опасаться, что он недостаточно сильно любит ее.

Короче говоря, они созданы друг для друга.

Симеон задумался, как ему выразить свои чувства, как передать ей всю нежность, страсть и надежду, которые заполнили его сердце, и наконец выразил все свои эмоции в одной короткой фразе:

— Я люблю тебя.

Она поцеловала его. А потом поцеловала еще раз.

— Куда бы ты ни пошла, — прошептал он тихо, — я пойду за тобой.

Глава 42

Сент-Джеймсский дворец

Лондон

10 апреля 1784 года

Прошло две недели, прежде чем Исидора окончательно поняла, что произошло. До этого она не осознавала, что весь Лондон видел, как они бежали с яхты и как Симеон спас ее. Не говоря уже о том, что сам король наблюдал за тем, как Симеон вынес ее из воды, а потом целовал. И король поклялся, что больше никогда в жизни не послушает заверения какого-нибудь поверенного, который скажет ему, что один из его вельмож обезумел, и уж тем более не позволит аннулировать его брак на этом основании.

Не осознавала она и того, что благодаря Симеону, расправившемуся с главарями мятежа, королевской гвардии не осталось работы по подавлению беспорядков. И уж совсем она не могла представить, что ее мужа пригласят в королевский дворец, чтобы выразить ему благодарность от всей нации, а он, в свою очередь, скажет, что действовал столь успешно лишь потому, что ему помогала герцогиня.

После речи короля начался бал, и Исидора почти час не видела Симеона. Она то и дело выглядывала из-за плеч своих партнеров по танцам, выискивая его глазами. Серебристое платье теперь приводило ее в ужас, поэтому Люсиль пришлось осторожно спороть все бриллианты с его подола — точнее, те, что не остались на илистом дне Темзы, и пришить их на платье для приемов.

Однако на этот вечер Исидора его не надела. Честно говоря, она подумала о том, что еще не скоро ей захочется выходить в наряде, украшенном бриллиантами. Поэтому на вечер во дворце предпочла облачиться в бледно-розовое бархатное платье с кружевами шантильи, а из украшений Исидора надела на себя целое состояние в виде тигровых рубинов.

Все ее бывшие ухажеры были забыты. Правда, большинство из них не теряли надежды, что она разочаруется в Симеоне. Даже если она не аннулирует свой брак, верили они, то, возможно, обратится к ним за утешением из-за эксцентричных выходок герцога Козуэя. Поэтому они улыбались, острили и кланялись… Исидору раздражал исходящий от них цветочный аромат, раздражало то, как они «случайно» прикасались к ее груди и как, улыбаясь, показывали зубы.

Поэтому она пришла к выводу, что мужчина должен улыбаться с мрачным видом, чуть пахнуть кардамоновым мылом и дотрагиваться до ее груди, лишь когда они останутся наедине в супружеской спальне.

Суть брака в том, что женщина оказывается способна сформулировать его правила только тогда, когда… их нарушают.

Вдруг чья-то рука коснулась ее плеча. Вздрогнув, Исидора повернулась. Симеон. Она улыбнулась ему.

— Симеон! Где же ты был?

— У короля имелась ко мне личная просьба, — с улыбкой промолвил он в ответ. — Кажется, королеве очень понравились тигровые рубины.

Граф Бисселбейт откашлялся.

— Простите, пожалуйста, — сказала Исидора, поворачиваясь к поклоннику. — Я…

— Как твой Бааломаал?.. — произнес Симеон. Он говорил очень тихо, так как эти слова были предназначены только для ее ушей.

Ни секунды не раздумывая, Исидора попятилась назад, приложив руку ко лбу. Она знала, что Симеон, уже взявший ее за талию, в нужный момент поддержит ее.

— О! — застонала она. — У меня голова кружится, я сейчас упаду в обморок! Это все жара…

Симеон беззвучно засмеялся. Он быстро пронес ее сквозь толпу болтающих между собой вельмож, вышел из зала и уверенно направился куда-то по лабиринтам коридоров Сент-Джеймсского дворца.

Исидора положила голову ему на грудь, наслаждаясь биением его сердца и даже не спросив, в чем именно заключалась опасность. Симеон с ней. И все будет хорошо.

Через несколько мгновений он толкнул какую-то дверь. Они оказались в полной темноте. Симеон поставил Исидору на пол.

— Симеон! — окликнула она его, поняв, что они находятся в какой-то крохотной комнатке. — Где мы?

— В шкафу, — ответил он. — Но тут хватит места и для того, чтобы лечь, если тебе вдруг захочется.

Она засмеялась, но он упал на колени и поднял ее юбки. Исидора положила руки на его сильные плечи и полностью отдалась тому наслаждению, которое ей дарили его горячие поцелуи.

— Но, Симеон… — пролепетала она, чувствуя, что у нее начинают подгибаться колени, и понимая, что уже через минуту она будет лежать на полу шкафа для метелок, который находится во дворце самого короля. — Я считала, что ты будешь использовать это свое слово «бааломаал» только в минуты опасности.

Симеон предпочел не отвечать до тех пор, пока ее дыхание не участилось, а с ее уст не начали срываться тихие стоны. Потом он встал, снял с себя камзол и расстелил его на полу. Это был великолепный камзол, сшитый личным портным Вильерса, — черные розы на темно-коричневом… Правда, он оказался очень мягким, так что из него вышла отличная постель.

— Опасность была, — сказал он, когда Исидора уже считала, что он не станет говорить об этом.

Симеон дождался, когда ее дыхание станет совсем прерывистым. Склонившись над ней в полной тьме, он чувствовал, как она льнет к нему, обхватив его ногами, молит, упрашивает…

Одним резким толчком Симеон вошел в ее нежное лоно, деля с ней ее тело, ее дыхание, ее любовь.

— Потому что я тебя люблю, — сказал он. Его голос вдруг стал грубым. Это был голос мужчины, понимающего, что контроль над собой нужен лишь для того, чтобы терять его в исключительных случаях.

— Я тоже тебя люблю, — прошептала Исидора, выгибаясь навстречу мужу.

— Да, некоторая опасность была, — сказал он ей. Симеон услышал, как Исидора засмеялась.

— Хм-м-м…

Время для разговоров подошло к концу, но он должен был сначала объяснить ей, что имеет в виду.

— Эти мужчины в опасности, Исидора. В большой опасности. Мне больно на тебя смотреть. Я испытываю ярость, когда вижу, как они следят за тобой, не говоря уже о том, как они прикасаются к тебе.

Ее руки заскользили вниз по его спине, и это еще сильнее распалило Симеона.

— Ты моя, — прохрипел он, прежде чем накрыть ее губы горячим и властным поцелуем.

— Я твоя, — сказала она, прежде чем поцеловать его в ответ. — И ты мой.

Эпилог

Кентерберийский собор

Месяц или около того спустя

Архиепископ Кентерберийский был вынужден признать, что правила повторного вступления в брак оказались весьма смутными и непонятными даже для него. И в этом едва ли была его вина: никто и никогда не просил провести такую церемонию. Он тратил огромное количество времени на то, чтобы соединять пары, которые, как епископ прекрасно понимал, не были созданы для семейного счастья.

А эта пара явно будет счастлива. Точнее было бы сказать, что она уже счастлива.

Они произнесли брачные клятвы, крепко держась за руки. И сказали «да» достойными похвалы громкими голосами.

Но даже несмотря на это, им, похоже, хотелось без конца повторять слова клятв.

— Я всегда буду любить тебя, — пообещал жених. — Ты успокаиваешь мою душу.

— Я обещаю стать менее импульсивной, — говорила невеста.

Епископ понимал, что она имеет в виду. Его мать была импульсивной. Вздохнув, он спросил себя, уйдут ли они наконец.

— Я люблю тебя такой, какая ты есть, — прошептал жених.

Боже правый! Они снова целуются.

Епископ налил себе еще бокальчик хереса. Похоже, вечер будет долгим.