Герцогиня сидела у окна перед небольшим секретером. У Симеона сердце упало, когда он увидел, что и ее стол завален бумагами.

Как она и требовала, он ей поклонился, подождал, пока она протянет ему руку, поцеловал ее, а затем подождал, когда она поудобнее устроится в своем кресле и предложит ему сесть.

Несмотря на то что они находились за городом и не ожидали утренних визитеров, на герцогине был высокий напудренный парик, украшенный крупными жемчужинами.

— Полагаю, ты явился для того, чтобы извиниться передо мной, — сказала она, складывая на груди руки. — Именно так должен поступить сын своего отца.

Когда голос матери стал таким высоким и дрожащим? Когда она стала слегка прихрамывать? Когда так сильно постарела?!

— Мама… — начал было Симеон.

Герцогиня предостерегающе подняла руку.

— Не понимаю, с какой стати ты, герцог, должен обращаться ко мне как школьник?

— Ваша светлость, — поправился Симеон, — меня беспокоит состояние документов в отцовском кабинете.

— Вот об этом как раз можешь не тревожиться, — промолвила она, награждая его милостивой улыбкой. — Я постоянно обо всем забочусь. Меня еще в детстве научили управлять делами в большом поместье, так что с тех пор, как твой отец скончался, я без труда веду дела. В каждом случае я отдавала необходимые распоряжения Хонейдью, так что ты можешь посмотреть все его записи.

— Я увидел много неоплаченных счетов, — заметил Симеон.

— Ну да, я не оплачивала те счета, которые сочла абсурдными, — заявила мать.

— Возможно, я не совсем понимаю, что происходит. К примеру, местному свечнику, кажется, не платили больше года.

— Совершенно верно. Но объясни мне, пожалуйста, каким это образом мы могли сжечь двести сальных свечей? Я, знаешь ли, выступаю в роли опекуна твоего же поместья и не могла допустить, чтобы тебя продолжали водить за нос! Одно из двух: либо слуги крали свечи, либо свечник нас обманывал. Как бы там ни было, счет не будет оплачен до тех пор, пока у меня не появится уверенность в том, что все правильно. Твой отец был очень тверд — очень, можешь мне поверить, — когда дело касалось воровства. Он терпеть не мог воров!

— Ну конечно, — пробормотал Симеон. — А не знаете ли вы, матушка, почему он не оплачивал счета поместья? Я увидел в кабинете целые стопки неоплаченных счетов, которые приходили еще задолго до его смерти.

— Неоплаченными оставались только счета воров, — пренебрежительным тоном проговорила герцогиня. — Они дважды нас обманывали — и все из-за нашего титула. Они считают, что воровство сойдет им с рук, потому что наше герцогство все уважают.

Вот в этом Симеон как раз сомневался. Более того, у него были подозрения, что большинство людей, живущих неподалеку, старались не иметь с его семьей дела, потому что знали; что оплаты, возможно, придется дожидаться годами.

— Ну а теперь… я готова услышать твои извинения. — Она выжидающе посмотрела на сына.

Симеон никак не мог понять, за что же именно он должен перед ней извиниться. Он откашлялся.

— Как ты похож на отца! — воскликнула герцогиня. — Вечно мне приходилось учить его, что надо говорить в подобных случаях. Ты же пришел ко мне, чтобы извиниться за то, что самым бесстыдным образом показал свои голые ноги не только мне, но и домашней прислуге. А эти люди, между прочим, весьма чувствительны.

— К чему чувствительны, матушка?

— К аморальному поведению и греху, само собой.

— При чем же тут мои голые коленки?

— Ваши коленки, Козуэй, не только непривлекательны, но еще и неинтересны, — вызывающим тоном промолвила герцогиня. — Я абсолютно уверена, что лакеи предпочли бы их не видеть. И я тоже.

— Ну хорошо, а почему это аморально?

— Да потому что мы не должны появляться при простолюдинах без одежды, кроме исключительных случаев. Поэтому таких вещей надо избегать любой ценой.

— Ладно, извини за мои голые колени, — послушно кивнул Симеон. — Ваша светлость, — поправился он тут же, — вы позволите мне взглянуть на корреспонденцию, которая лежит на вашем столе? Вы же явно не успеваете заниматься ею. — Он указал на стол.

Герцогиня приподняла бровь:

— Неужели я похожа на инвалида? Нет? Тогда с чего ты взял, что я захочу, чтобы ты занимался моими письмами?

— Я просто подумал…

— Нет! — резко оборвала его мать. — Что-то слишком много у нас в доме стали думать. Вот Хонейдью вечно о чем-то раздумывает, а я уверена, что это плохо сказывается на его пищеварении. Сколько раз я ему об этом говорила!

Бедняга Хонейдью, подумал Симеон. Вероятно, дворецкий нередко раздумывал над тем, как оплатить счета. От чувства вины у Симеона подвело живот.

— Ну а теперь прошу меня простить, — сказал он, поднимаясь.

Герцогиня поморщилась. Симеон снова сел в кресло.

— Ты не должен вставать, пока я сижу, — заявила она, похлопав себя по груди.

Симеон заскрежетал зубами.

— Мне нужно идти, ваша светлость. Я хочу отдохнуть.

— Что же ты сразу не сказал мне об этом? — Она неловко поднялась. — Ты свободен.

Симеон поклонился и ушел, чувствуя себя разгневанным и маленьким, как… как школьник.

Глава 6

Ревелс-Хаус
24 февраля 1784 года

На следующее утро погода поменялась. Вместе с этой переменой запах в доме стал сильнее и превратился в настоящее зловоние — настолько сильное, что от него было невозможно спастись, оно хватало человека за горло и гнало его прочь из помещения, на улицу. Не сказать бы, что Симеон никогда не чувствовал такой и даже более сильной вони, однако он никак не ожидал, что она будет стоять в его собственном жилище.

Проведя пятерней по волосам, Симеон посмотрел на Годфри.

— Что это такое, черт возьми?

— Ты имеешь в виду уборную? — уточнил Годфри.

— Я знаю, что это. — Ему ужасно хотелось призвать на помощь сарказм, но он слишком устал.

Наклонившись, Годфри заглянул в отверстие.

— Чудовищный запах, — сказал он. — Ненавижу уборные в нашем доме. Между прочим, в уборной для слуг, которая находится за огородом, гораздо лучше.

— Ты хочешь сказать, что все уборные в доме в таком состоянии?

— Да, — кивнул Годфри. — И вонь становится еще хуже, когда на улице влажно или идет дождь. Понюхал бы ты, чем тут пахнет после десятидневного дождя.

— Но тут же ничего не работает, — безучастным тоном проговорил Симеон. — Все необходимо прочистить.

Похоже, Годфри это даже в голову никогда не приходило.

— Не думаю, что Хонейдью отправит сюда кого-то из слуг, — сказал он. — Они же могут не вернуться. Ты знаешь, как мы платим лакеям?

Симеон вздохнул. Ему было отлично известно, сколько нужно заплатить слуге за годовую работу, а в поместье Козуэев им платили едва ли половину этой суммы.

— Лакеи такими вещами не занимаются, — промолвил он. — Возможно, это дело кузнеца или жестянщика.

— Жестянщика? — Казалось, Годфри эти слова просто ошеломили. Без сомнения, ни один из представителей этих профессий долгие годы не прикасался к их горшкам.

— Нам нужна помощь. — Похоже, придется отложить венчание до весны. Симеон снова запустил руку в волосы. Одному Богу известно, что Исидора скажет, услышав такую весть. Не может же он сообщить ей, что его мать стала настолько прижимистой, что уборные в их доме не чистили со времен старой доброй королевы Бесс.

— Так ты считаешь, — неуверенно заговорил Годфри, — что мы вообще-то могли бы иметь нормальные уборные в доме? Ты помнишь Оглеторпов из соседнего графства? Руперт показывал мне их новую уборную. Она из мрамора. Я хочу сказать, не могли бы мы позволить себе что-нибудь в этом же роде да еще и с водопроводом?

Симеон вышел из уборной.

— Годфри, если хочешь, мы можем весь дом отделать мрамором, — сказал он.

Его брат был в том возрасте, когда ноги составляют половину длины всего тела. Он быстро засеменил рядом с Симеоном.

— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался он.

— У нас огромное голодающее поместье, — промолвил Симеон, опуская глаза на младшего брата.

Глаза Годфри округлились, рот открылся.

— Мама говорила, что мы никогда не должны обсуждать такие вещи, — сказал он.

— Почему?

— Это неприлично.

— А прилично позволить дому барахтаться в помоях, как свинье в летний день? — бросил Симеон. Он не мог критиковать герцогиню в лицо и не мог ругать ее при брате-подростке. Но на факты он указать мог. — Вообще-то наше поместье способно приносить большой доход. Мои путешествия увеличили наше состояние вдвое. Так что мы можем провести водопровод в каждую комнату, хотя я и не уверен, что в этом есть необходимость.

Годфри споткнулся и едва не упал.

Симеон остановился.

— Кстати, а почему ты не в Итоне? — спросил он.

— Мы не можем себе этого позволить, — ответил Годфри. — Я учусь сам с тех пор, как мама уволила моего наставника.

— Что?! Черт!

Оставив оторопелого Годфри в коридоре раздумывать над тем, что он отправится в Итон в конце учебного года, Симеон вернулся в кабинет и сел за стол. Перед ним лежало письмо от мистера Пегга с просьбой оплатить работу, которую он выполнил между 1775-м и 1780 годами. Мистер Пегг подковывал лошадей герцога и отлично чинил кареты. Все Пегги на протяжении долгих лет служили Козуэям, но Симеон опасался, что теперь он не сможет упросить их…

Схватив письмо, он направился наверх, в гостиную матери. И терпеливо прошел все затейливые церемонии, предваряющие обыденный разговор: поклон, поцелуи, просьбу присесть и т. д.

— Ваша светлость… — начал он.

Мать подняла руку.

— Тему для разговора должна выбирать леди, Козуэй, — объявила она.

Симеон стиснул зубы.

— Я хочу, чтобы ты пообещал мне, что будешь вести себя как подобает, иначе твоя жена может испугаться всех этих твоих странностей, — сказала герцогиня.

— Сделаю все, что могу, — сухо проговорил Симеон. — Завтра я собираюсь поехать в Лондон и извиниться перед ней: боюсь, праздничную церемонию по поводу нашего венчания придется отложить.

— Я отправлю с тобой письмо, — промолвила мать. — Я сообщу ей, что ты переболел мозговой лихорадкой. И ты окажешь мне услугу, если подтвердишь мои слова.

Симеон недоуменно заморгал.

— Мозговой лихорадкой? — переспросил он.

— Ну да, — кивнула герцогиня. — Всем известно, что за границей люди часто болеют мозговой лихорадкой. И это может многое объяснить. — Она наклонилась вперед. — Твоя жена — добрая женщина. Да, не стану спорить: нам было трудно ужиться с ней в одном доме. Она упряма и порой дерзка, да к тому же имеет странную привычку петь. Я пришла к выводу, что мне нелегко, когда она рядом. Однако я уверена, что теперь, когда она стала старше, все будет иначе.

— Мозговой лихорадкой? — повторил Симеон.

— Этим можно объяснить все в тебе, — сказала она. И любезно добавила: — Все. В тебе. — При этом герцогиня взмахнула рукой.

— Во мне?..

— Только посмотри на себя, Козуэй! Ты ничуть не похож на герцога. Выглядишь как какой-то младший управляющий. В тебе нет ничего от истинного аристократа. У тебя черные круги под глазами, а на манжете чернильное пятно. Ты не носишь парик, не пудришь волосы, ты одеваешься неподобающим образом. Да, мне удалось заставить тебя соблюдать правила приличия, когда ты ко мне приходишь, однако я не дурочка какая-нибудь и понимаю, что перед другими ты едва ли устроишь такое же собачье шоу. Иными словами, для того, чтобы вывести тебя в свет, мне необходима какая-то история про тебя. — Герцогиня наклонилась вперед, при этом на всю комнату раздался треск китового уса. — Ты уверен, что не перенес мозговую лихорадку, Козуэй?

Хорошо бы на его месте сейчас оказался Валамксепа, подумал Симеон. Было бы интересно увидеть, что сделает гуру для того, чтобы сохранить спокойствие. В конце концов, чем больше он стал думать об этом человеке, тем чаще ему приходило в голову, что тот разрабатывал свое учение, сидя в шатре. Шатер был чудесным и чистым, к тому же в нем не было ни единой герцогини. В таких условиях нетрудно сдерживать гнев.

— Нет, мама, — процедил Симеон сквозь зубы. — Мне повезло, я не подхватил лихорадку. Все дело в том, что я именно таков, каким ты меня видишь.

— М-да… Так я и думала. — Наступила зловещая пауза. — Поэтому и считаю, что мозговой лихорадкой можно было бы все объяснить.

— Не было у меня никакой мозговой лихорадки!

— Зато теперь есть! — Она указала на стопку запечатанных писем. — Я всем рассказала о состоянии твоего драгоценного здоровья. И хочу, чтобы ты заранее оплатил доставку этих писем, так тебе же будет удобнее. Мои знакомые будут добры к тебе, Козуэй. Знатные люди всегда добры друг к другу.

— Мама, ты можешь объяснить мне, почему счет мистера Пегга, который подковывал наших лошадей и всегда следил за нашими же каретами, так и не был оплачен?

— Пегга? Какого еще Пегга? Кто это?

— Пегги несколько поколений служили кузнецами у герцогов Козуэев, так он, во всяком случае, мне сказал.

— Ах, он тебе это сказал! — усмехнулась герцогиня с видом кошки, готовящейся наброситься на мышь. — Вот оно в чем дело! Все они так говорят, все! И не вздумай ему платить! Пусть сначала покажет тебе свою работу, а до этого не давай ему ни пенни!

— Работа была выполнена четыре года назад, — сказал Симеон.

— Вот что я тебе скажу: если кузнец поработал на совесть, то он может продемонстрировать свою работу и через четыре года, и через пять, и даже через десять! А если он сделал что-то спустя рукава, то нечего ему и платить! Не за что!

— Если ты позволишь, мама, мне нужно вернуться в кабинет.

— Нет, не позволю, я еще не закончила разговор, — заявила она. — Хонейдью сообщил мне, что тебе что-то не нравится в наших уборных.

— Да! Из них воняет!

Герцогиня закипела от негодования, но теперь настала очередь Симеона поднимать руку.

— Они смердят, мама! А все потому, что отец устроил в доме несколько уборных, но ни разу не приказывал чистить их. Я уверен, что трубы лопнули уже много лет назад. Вода не может протекать через них, потому что их необходимо регулярно прочищать.

Лицо герцогини напряглось от ярости.

— Герцог делал все так, как следует! — выкрикнула она.

— Он должен был следить за тем, чтобы трубы чистили раз в год. Хонейдью сказал мне, что отец считал это бессмысленной тратой денег. Не понимаю почему. Зато теперь в результате этого весь дом наполнен отвратительной вонью. Господи, да в герцогском доме стоит более сильное зловоние, чем в бомбейских трущобах!

— Ты не имеешь права разговаривать со мной таким тоном! Герцог провел водопровод в дом из самых лучших побуждений. Но оказалось, что трубы сделаны из плохого материала, который чуть ли не сразу рассыпался.

— Почему же отец не приказал их починить?

— Нет, он требовал, чтобы их чинили, поверь мне!

— Но, надеюсь, за первоначальную работу он заплатил?

— Он заплатил больше, чем требовалось, учитывая качество работы. Ведь дренажная система вышла из строя почти что сразу после установки. Герцог правильно поступил, не дав ни гроша тем негодяям, которые ею занимались.

— Ну да… — Симеон встал, проигнорировав требование попросить на это разрешения. — Надеюсь, я смогу поверить в то, что так оно и было. Прими мои извинения. — Поклонившись матери, он ушел и тихо закрыл за собой дверь.

Глава 7

Гор-Хаус, Кенсингтон
Лондонская резиденция герцога Бомона
26 февраля 1784 года

Карета остановилась перед городским домом Бомонов ровно в десять часов. Симеон был уверен в этом, потому что привык, чтобы его требования выполнялись беспрекословно. Он привык так планировать свои экспедиции, словно это были небольшие военные операции, и рассчитывал на возможные встречи с непредсказуемыми племенами, грабителями, на песчаные бури. В Лондоне, правда, дороги были ровными, его карета не сломалась, и поблизости не было видно ни единого воришки, который осмелился бы похитить у него лошадей. Симеон приехал в Лондон прошлой ночью, встал на рассвете и дожидался того часа, когда правила приличия позволят явиться с визитом к жене. Все очень просто.

Нет, все как раз очень непросто.

Достаточно одного того, что ему придется сказать жене, которая уже думает, что он не в своем уме, что свадьба будет отложена. Снова.

Исидора наверняка захочет аннулировать брак, и, возможно, ему следует согласиться на это. Они оба смогут найти себе более подходящую пару.

Она не такая, как он себе представлял.

Когда Симеон думал о своей жене — а это происходило довольно часто, — он вспоминал портрет маленькой девочки с милым личиком. На портрете девочка была разодета в пух и прах, словно она какая-нибудь принцесса времен Возрождения. Разумеется, именно поэтому отец устроил всю эту историю со свадьбой. Дель Фино были богаты, как Крез, и его отец мечтал прибрать к рукам ее приданое, а потому ему и в голову не пришло, что его собственный сын к моменту подписания брачных документов был еще совсем мальчишкой.

Симеон в ту пору находился в Индии, ему было всего восемнадцать, и он с готовностью согласился на брак по доверенности. Он только что начал заниматься с Валамксепой и наотрез отказался ехать домой для того лишь, чтобы увидеть, как его отец расписывается за получение приданого невесты, которой он никогда в жизни не видел. Следующие три года Симеон провел в суровом одиночестве, обучаясь мужественности и выносливости — иными словами, постигая золотую середину. Он научился создавать вокруг себя оазис спокойствия, независимо от того, что происходило слева или справа от него.

И вот теперь он вернулся в Англию, где все так сложно и запутанно. Одного взгляда на Исидору было довольно для того, чтобы он забыл о девочке-невесте с милым личиком.

Она действительно походила на принцессу времен Ренессанса. Или на королеву, царицу — вроде Клеопатры.

Исидора оказалась самой чувственной женщиной из всех, кого он видел в жизни, а он повидал их немало — например, в гареме султана Иллы.

Но если бы Исидора надела прозрачное платье и пару браслетов, любимая жена султана вмиг оказалась бы в тени. Она была обольстительна с этими ее сочными, как вишня, губами и таким соблазнительным телом, при виде которого взвыл бы даже евнух. Не этого он ждал от жены.

По правде говоря, она не такова, какой он хотел видеть свою жену.

Многолетние путешествия по Востоку научили его многому в отношении мужчин и женщин, но все его заключения вели в одном направлении: мужчине куда проще, если его жена покорна.

Однако каким-то образом, даже не осознавая этого, он представлял себе Исидору именно такой. Робкой, милой, прикрывающейся вуалью. Само собой, ему предлагали женщин — да и женщины предлагали себя — много раз в его жизни. Но еще ни разу они не оказывались настолько соблазнительными, чтобы он забыл уроки Валамксепы. «Страсть, — то и дело повторял Симеон про себя, — это сердце множества зол». Правда, он был вынужден признаться, что о зле в данном случае лучше забыть, если, конечно, не считать его врожденного смущения. Да, он сказал Исидоре о том, что это его моральное решение, однако обманывать себя самого Симеон не собирался.

Ему нравится быть здоровым. Очень здоровым. При этом достаточно провести на Востоке один-единственный день, чтобы узнать, как выглядит лицо сифилитика с провалившимся носом. А ведь он не раз слышал еще и шутку о том, что у больных сифилисом отваливается мужское достоинство.