— Конечно, нет, папа, — ответила его рассудительная дочь.
Вместо радости Джема снова захлестнуло отчаяние.
Что, если она отвергнет его? Разве она сможет вот так просто принять его? Принять его таким, какой он есть — с этим его проклятым домом, его репутацией, его привычками и характером...
— Держу пари, Гарриет будет страшно рада снова увидеть нас, — невозмутимо продолжала Юджиния. — Я точно знаю, что ей ужасно не хотелось уезжать. И она очень переживала, что ей придется расстаться со мной. Понимаешь, папа, у нее ведь нет дочки, поэтому она чувствует себя очень одинокой.
— Знаю, малыш.
Гарриет призналась, что любит его — она сама сказала ему об этом перед отъездом. Она умоляла его — а он был настолько глуп и самонадеян, что швырнул это признание ей в лицо. Господи, какой он был идиот! Гарриет подарила ему самое драгоценное, что только есть в мире, — свою любовь... а он отверг ее.
У него вдруг появилось на редкость странное ощущение, словно, получив страшный удар по голове, он, наконец, обрел способность нормально думать. Он ведь любит Гарриет, любит по-настоящему. И, тем не менее, нанес ей такое оскорбление. Если еще остается шанс, что она согласится простить его...
Он сделает для нее все. Продаст этот дом, положит конец игре, навсегда распрощается с Грациями...
Потому что все эти жертвы ничто по сравнению с тем кошмаром, в который превратится его жизнь, если рядом с ним не будет Гарриет.
Глава 40 Герцогиня при свете дня
30 марта 1784 года
Поместье герцогов Берроу размерами ничуть не уступало Фонтхиллу. Конечно, может быть, прилегавшие к нему земельные угодья и были чуть поменьше, зато старинный каменный дом, окруженный столь же древним садом, прочно вросший в землю, был просто великолепен — рядом с ним Фонтхилл выглядел попросту наглым выскочкой.
Подскочивший лакей распахнул дверцу экипажа, и Джем, подхватив Юджинию на руки, поставил ее на землю. Потом они попросили доложить о себе.
Лакей пригласил их в гостиную, и они принялись ждать.
Прошло несколько минут. Юджиния, соскучившись, начала кружиться по комнате. Джем внезапно почувствовал, что от неуверенности его начинает подташнивать. Господи... на что он надеялся? — со страхом и тоской подумал он. Да ведь стоило только Гарриет вернуться в свое великолепное поместье и понять, какую глупость она едва не совершила, как она наверняка забыла, и думать о нем. Мужчина с подмоченной репутацией, плохой отец... разве он годится ей в мужья?
И вдруг, совершенно неожиданно для него, дверь распахнулась. На пороге стояла герцогиня Бомон, и рядом с ней... герцогиня Берроу. Две роскошные женщины — красивые, изящно одетые, в шелках и атласе.
Джем, держа Юджинию за руку, низко поклонился.
Потом поднял глаза и обомлел. Утонченная красота стоявшей перед ним Гарриет поразила его. В женском обличье она выглядела потрясающе — густые темные волосы подняты кверху и уложены венцом в изящную строгую прическу, из которой не выбивался ни один волосок. Удивительно, но сейчас, в женском платье, она казалась еще соблазнительнее, чем в те дни, когда носила брюки. Декольте открывало кожу цвета слоновой кости, а пышные юбки соблазнительно пенились вокруг ног.
Взгляды их встретились — в глазах Гарриет он не прочел ничего, кроме легкого любопытства, с которым хорошая хозяйка разглядывает невесть откуда свалившихся на ее голову гостей.
— Лорд Стрейндж, — вежливо сказала она, протянув ему руку для поцелуя. — Вы оказали мне честь. Я не ожидала, что вы так скоро вспомните свое обещание навестить меня. — После этого она повернулась к Юджинии, радостно улыбнулась ей и расцеловала в обе щеки.
Юджиния, повиснув на шее Гарриет, что-то украдкой шепнула ей на ухо.
— Ну конечно! — кивнула Гарриет. Будто забыв о его существовании, она взяла девочку за руку и направилась к дверям. — Ты хотела увидеть котят? Так они живут в амбаре. — Это было последнее, что услышал Джем, прежде чем за ними захлопнулась дверь.
Герцогиня Бомон предпочла остаться. Джем, чувствуя себя полным дураком, остался стоять посреди комнаты.
— Зачем вы приехали? — без обиняков спросила она. Джем ответил ей таким же прямым взглядом.
— Вам ведь все известно, да?
— Вы приехали за Гарриет. Вы не намерены позволить ей ускользнуть от вас. Я угадала?
— Ни за что на свете.
— Знаете, я с самого начала догадалась, что вы не такой дурак, чтобы упустить ее, — усмехнулась Джемма. — Подождите здесь. Я сейчас приведу ее.
Он сел в кресло и стал ждать.
Ждать пришлось долго.
Женская месть, подумал Джем. Наверное, решила наказать его, заставив томиться в ожидании. А может, ей просто нужно время, чтобы собрать все свое мужество и встретиться с ним лицом к лицу. Как ни странно, он ничуть не сердился. Удивительно было другое — вместо злости он испытывал какое-то странное умиротворение.
И поэтому терпеливо ждал.
Наконец она вернулась — войдя в гостиную, бесшумно закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной.
— Юджиния принимает ванну. К несчастью, она наступила на кучку конского навоза и перепачкалась, — объяснила она.
Джем встал — в женском платье она была очень соблазнительна.
— Я приехал сказать, что люблю тебя.
— Знаю, — кивнула Гарриет и продолжала невозмутимо разглядывать его.
Джем лихорадочно искал, что сказать.
— Мне нравится твое платье, — наконец с трудом выдавил он. Выражение лица у нее было истинно герцогское — вежливо-равнодушное. — Только я не мог представить тебя с такой прической... ну, волосок к волоску, — сконфуженно пробормотал он.
— Сегодня утром я встречалась с судьей Трудером — мы разобрали в суде несколько не совсем обычных дел, — любезно сказала она.
— Понимаю.
— Хотя все административные дела герцогства, разумеется, находятся в юрисдикции государства, — добавила она. Джем украдкой, посматривал на нее — и в который раз, спрашивал себя, как он мог, быть настолько слеп, чтобы с первого взгляда не распознать в ней знатную даму? Одна ее осанка чего стоит! Высоко поднятая голова, прямая спина, надменно расправленные плечи — герцогиня до кончиков ногтей. Эта женщина достойна того, чтобы носить корону. И творить суд и расправу. — Впрочем, ты знаешь.
— Я совсем не это хотел сказать, — запинаясь, пробормотал он.
— Ничего страшного, — все с той же холодной любезностью бросила она, чуть заметно кивнув. — Люди часто говорят совсем не то, когда волнуются.
— Я хотел извиниться перед тобой, — произнес он.
Веки Гарриет слегка затрепетали, и Джем втайне возликовал — выходит, это ее спокойствие напускное и в действительности она тоже волнуется... может быть, даже не меньше его самого!
— Как я понимаю, ты приехал извиниться за те обидные слова, что наговорил мне, когда я рассказала тебе о титуле, который ношу, — продолжала она. — Уверяю тебя, я уже все забыла.
— Зато я помню — помню каждое слово.
— Я постаралась забыть все те ужасные вещи, которые ты сказал, ведь на глупцов не принято обижаться, — тщательно выговаривая каждое слово, отрезала она.
— Ты права, Гарриет. Я действительно глупец. Она вдруг отвернулась.
Он должен ей все рассказать... признаться во всем, в панике подумал Джем. Правда, после этого она имеет полное право указать ему на дверь, но, по крайней мере, он попытается.
— Я умоляю простить меня. Я должен многое рассказать. Даже если ты сочтешь, что я не заслуживаю прощения, все равно — прости.
Он вдруг кинулся ей в ноги и обнял колени.
— Я даже не догадывался, как сильно я люблю тебя, — просто не понимал, как ты дорога мне.
— Встань, пол холодный, — сказала Гарриет. Поднявшись на ноги, он схватил ее руки и поднес их к губам. А потом посмотрел ей в глаза.
— Я был в бешенстве, когда вдруг выяснилось, что ты герцогиня. Это трудно объяснить, но я внезапно почувствовал, что ты ускользаешь от меня. Что стала недоступной. Это было ужасно. И я просто обезумел. Знаешь, о чем я думал тогда?
Гарриет молча покачала головой.
— Что ты не захочешь быть со мной. Господи... я ведь знал, что любой мужчина из тех, кто гостил в моем доме, узнав, что ты женщина, просто сошел бы с ума от вожделения. И каждый из них мог отправиться вслед за тобой в Лондон... ухаживать за тобой... сделать тебе предложение, но только не я. Куда мне... с моей-то репутацией! — Джем скрипнул зубами.
— Ты считал, что я готова выскочить за любого, кому вздумается сделать мне предложение? — Гарриет с интересом разглядывала его, словно какое-то диковинное существо. В ее глазах не было ни гнева, ни обиды — всего лишь бесконечное удивление...
— Я не мог этого вынести, — отрывисто бросил Джем, крепко сжав ее руку, чтобы ей не вздумалось отнять ее.
Гарриет, наконец, удалось выдернуть руку.
Он смотрел на нее — и сейчас любил ее с такой неистовой силой, что все заранее приготовленные им слова внезапно застряли у него в горле. Он силился что-то сказать — и не мог.
— Ты не веришь, что я люблю тебя? — наконец произнес он.
— Вообще-то верю, — бросила она. — Однако мне не верится, что ты действительно хочешь остаться со мной. Со мной, с Гарриет. Я ведь всего лишь унылая, никому не интересная вдова, знаешь ли. В глаза не видела ни одной девицы легкого поведения — разумеется, пока не переступила порог твоего дома, — и хотя поначалу мне было любопытно, однако вскоре выяснилось, что я пока что не готова к тому, чтобы вращаться в подобном обществе постоянно. По натуре я довольно, старомодный человек, Джем. А ты — нет.
— Я всех разогнал. Граций, гостей — всех. Она подняла на него глаза.
— А на этой неделе по моему приказу снесут башню...
Воспользовавшись ее замешательством, он снова завладел ее руками. Осыпая их поцелуями, он пытался выразить словами все то, что сейчас чувствовал.
— Да, я приказал снести башню, можешь спросить Юджинию, она подтвердит.
В первый раз Гарриет ощутила, что в душе ее робко шевельнулась надежда.
— Послушай, Гарриет, я с ума схожу по тебе. Не могу думать ни о чем, кроме тебя. Ты уехала, и я послал к черту игру, поскольку теперь она потеряла для меня всякую ценность. Я перестал ездить верхом. И целыми днями мечтал о тебе.
Притянув Гарриет к себе, он впился в ее губы страстным поцелуем.
— Я больше не могу быть один... я этого не перенесу, — низким хриплым голосом проговорил он. — Не прогоняй меня, Гарриет. Слышишь? Со мной никогда такого не было. Салли и я... нам просто было хорошо вместе. И я никогда не любил ее так, как люблю тебя. Но ведь ты... помилуй Бог, ведь ты герцогиня! А я... моя семья, моя подмоченная репутация — зачем я тебе? Ты хоть представляешь себе, на что идешь?
— Репутация твоя и твоей семьи? Для меня это не имеет значения.
— Ты еще не знаешь самого худшего, — торопливо добавил он, но лицо его заметно прояснилось.
Гарриет изнывала от желания поцеловать его, но вместо этого заставила себя высвободиться из его объятий и чинно опустилась на диван.
А Джем так и остался стоять...
Гарриет с болью в сердце смотрела на дорогое осунувшееся лицо, опущенные плечи, на знакомую прядь черных волос, спускавшуюся ему на лоб.
— А вдруг тебе будет не хватать твоих друзей? — спросила она. — Ты решил бросить их ради того, чтобы сделать мне приятное, но ведь это неправильно. А что, если в один прекрасный день... — Гарриет спрятала руки в складки пышной юбки, чтобы Джем не заметил, как они дрожат, — ...в один прекрасный день ты поймешь, что устал от меня, что я тебе надоела, и начнешь скучать по своей игре?
Джем посмотрел на нее — глаза его потемнели и из темно-серых стали почти черными.
— Скажи, ты можешь представить себе, чтобы мне надоела Юджиния, что я вдруг устану от нее?
С губ Гарриет сорвался чуть слышный смешок.
— Тогда с чего тебе вдруг пришло в голову, что я могу устать от тебя? — В его голосе не чувствовалось ни малейшего раздражения — скорее уж искренний интерес. Впрочем, так было всегда, когда в дело вмешивалась логика. — Я ведь люблю тебя, Гарриет. А я не из тех мужчин, кто может легко влюбиться и так же легко разлюбить.
На губах Гарриет появилась робкая улыбка.
— А меня ты тоже собираешься держать под замком, в западном крыле?
Он заглянул ей в глаза.
Ах, эти его знакомые глаза... этот взгляд...
— Нет, думаю, западное крыло великовато для тебя. Думаю, ограничимся спальней.
— О-о... — прошептала Гарриет. Счастье, на которое она не смела, и надеяться, оказалось слишком, огромным, чтобы в него поверить. Он любит ее — ее, простушку Гарриет, унылую, ничем не примечательную вдову! Он любит ее!
Она хорошо знала Джема. Он не солгал — он никогда не отпустит ее.
Он шагнул к ней — и в тот же самый момент она, точно прочитав его мысли, кинулась в его объятия. Губы их слились, они целовались... долго. Это было похоже на безмолвный разговор. Только раз она, с трудом оторвавшись от него, чуть слышно прошептала:
— Ты никогда не оставишь меня?
Джем понял, что она имела в виду, поэтому вместо ответа снова стал целовать ее.
— Я покончил с игрой — и никогда не вернусь к ней. То, что случилось с Бенджамином, никогда не произойдет со мной. Ты больше никогда не будешь одна. Никогда, клянусь тебе. Я буду с тобой всегда, Гарриет, где бы ты ни была. Ты мне веришь?
— Когда мой племянник повзрослеет, это поместье отойдет к нему.
— Ну, думаю, к этому времени мы перестроим Фонтхилл, и он превратится в очаровательный дом, в котором не стыдно жить герцогине, — подмигнул он.
— Не герцогине, — поправила она, — а леди Стрейндж.
Глава 41 Открытие за открытием. Отцы и братья
Они вместе уложили Юджинию в постель. И оба вздрогнули, услышав под одеялом жалобный мяукающий звук. Котенка поспешно извлекли и вернули матери. Потом Гарриет, словно что-то толкнуло снова откинуть одеяло — и, как оказалось, не зря. Как она и думала, пребывание котенка под одеялом не обошлось без последствий.
После того как спешно вызванные горничные, приведя все в порядок, покинули спальню, Джем воспользовался случаем, чтобы вновь вернуться к разговору.
— Ты же сама знаешь, что без тебя я просто не справлюсь, — пробормотал он, рывком повернув ее к себе. Голос его стал хриплым.
— Справишься. Ты и раньше справлялся, справился бы и сейчас, — бросила Гарриет, даже не пытаясь делать вид, что не понимает, что он имеет в виду. У нее возникло предчувствие, что теперь ей до конца своих дней предстоит отвечать на те мысли Джема, которые он не рискует облечь в слова. — Из тебя получился замечательный отец.
Он покачал головой.
— Ты нужна мне, Гарриет. Я сейчас не о крысах, и не о котятах, и не об этих чертовых падающих башнях. Я сам... сам когда-то практически рос без отца — может, именно поэтому иной раз не понимаю, что делаю.
Больше он не стал ей ничего говорить — остальное она узнала уже ночью. Джем лежал в постели, грудь его еще тяжело вздымалась. Гарриет, приподнявшись на локте, заглянула ему в глаза.
— Расскажи, почему ты так разозлился, когда застал меня в конюшне с Ником.
Джем закрыл глаза, давая понять, что не желает продолжать этот разговор. Но Гарриет, которую с того самого дня мучило страшное подозрение, не намерена была сдаваться. Она обязана была все выяснить — раз и навсегда.
— Может, когда ты был еще мальчиком, кто-то... обидел тебя? — осторожно спросила она.
Джем вздрогнул.
— Господи... нет. Она молча ждала.
— Но это едва не случилось. У нас был постоялый двор, а не дом. Весь этот сброд иной раз гостил там неделями, а моему отцу это страшно нравилось. Он любил повторять, что нам в этом смысле повезло.
— Вы тогда жили в Фонтхилле?
— Нет, в графстве Линкольншир. Среди наших гостей был один подонок по имени Саттауэй. А моей сестре было тринадцать. Или даже меньше. Не помню.
— О нет! — ахнула Гарриет.
— Через пару недель он уехал, но было уже поздно. Она была беременна.
— И?..
— Ребенок умер.
Гарриет сглотнула. Джем продолжал молчать.
— А после этого твою сестру похитил другой мужчина? — Да.
— И вскоре после этого она умерла?
— Нет-нет. Она не умерла.
Гарриет уронила голову ему на грудь, и Джем рассеянно пригладил ее волосы.
— Возможно, теперь ты уж точно не захочешь выйти за меня замуж, — пробормотал он. — И...
Она вскинула на него глаза.
— И ты отпустишь меня? Глаза его улыбались.
— Я слишком большой негодяй, чтобы позволить тебе уйти.
Она вскарабкалась на него, как будто это был матрас.
— Послушай, Джем Стрейндж, ты для меня все! И даже думать не смей, чтобы снова прогнать меня, слышишь? Никогда!
— Моя сестра живет в Ирландии, в Белфасте, графстве Антрим. Она владелица крохотного публичного дома для избранных. Говорит, что совершенно счастлива. Знаешь, как он называется? «Божья коровка».
— Божья коровка [Игра слов. Ladybird (англ.): а) божьи коровка; б) женщина легкого поведения.]?!
— Теперь ты понимаешь, почему я так взбеленился, когда ты бросила, что в моем доме собираются исключительно девицы легкого поведения?
Гарриет долго молчала — пыталась представить себе, через что пришлось пройти Джему.
— Не понимаю! — выдохнула она. — Знаешь, ты... ты просто замечательный! Я так горжусь тобой!
Уголки губ его дрогнули.
— Чем тут гордиться?
— Ты ведь ни разу не позволил себе выгнать женщину, которая напоминала тебе о сестре, правда?
Он с трудом проглотил вставший в горле комок. — Да.
— А твой отец... он жив?
— Хотел бы я сказать, что он умер, преследуемый муками совести, но это не так. — Она увидела горькую усмешку на лице Джема, и сердце у нее облилось кровью. — Он умер года четыре назад: напился и решил доказать, что сможет пройти по самому верху каменной ограды, окружавшей сад возле его дома в Бате. И, конечно, упал и разбился.
Она молча поцеловала его.
— Но после того как ты уехала, до меня вдруг дошло, что в действительности я построил Фонтхилл для него... Это была его идея мужского рая... дом, полный падших женщин.
— Да, верно, но ведь ты никогда не пользовался преимуществами, которые имеет владелец подобного дома, — возразила Гарриет.
— Я бы никогда не простил себе, если бы сделал это. Ведь эти женщины... они этим зарабатывают себе на хлеб, понимаешь?
Гарриет, положив голову ему на грудь, слушала, как бьется его сердце.
— Мы можем и дальше помогать тем из них, кто попал в беду, — пробормотала она. — Всем, чем можем. Не обязательно же, чтобы они жили у нас в доме.
— После твоего отъезда я понял, что сам превратил Фонтхилл в бордель.
— Фонтхилл не бордель, — запротестовала Гарриет.
— Но мало чем отличается от него, — тусклым голосом заметил Джем.
— Нет, ты не прав, — твердо сказала она, сев, чтобы иметь возможность смотреть ему в глаза. — Хозяйка борделя — твоя сестра, а не ты. Ты гостеприимный хозяин, в загородное поместье которого съезжаются погостить самые разные люди, от ученых до музыкантов и певцов. И если кто-то из них находит под крышей твоего дома партнера на ночь или на всю жизнь, ты никогда не извлекаешь из этого выгоду для себя. В отличие от них. Джем молчал.
— И эта твоя игра... она ведь никак не зависела от того, что в твоем доме бывают женщины определенного сорта, — мягко добавила она.
— Я чертовски неподходящая партия для тебя, — с вздохом пробормотал он. — Ты уверена, что тебе это нужно?