Эмбер Аргайл

Песнь Ведьмы

Посвящение

Кенту и Элис Аргайл.

Потому что вы любили меня изначально, беззаветно и всегда.

I. Ведьморожденная

Соломенные волосы Брусенны казались такими же горячими, как обожженный солнцем камень. Она обливалась потом, который струйкой стекал вдоль позвоночника, отчего ткань ее простенького платья прилипала к телу. Все инстинкты кричали Брусенне о том, что нужно бежать прочь от взглядов, жалящих, подобно разъяренным осам. Ее вылазка на рынок и так уже слишком затянулась.

Торговец закончил заворачивать катушки ниток в хрустящую бурую бумагу.

— Двенадцать упице, — мрачно произнес Боммер.

Нелепая цена, несомненно, сильно завышенная из-за засухи. Кто-нибудь другой на месте Брусенны смог бы сбить эту цену вдвое. Но с нее и так было довольно подозрений со стороны жителей деревни. Она опустила монеты в ладонь торговца, который старательно избегал даже мимолетного касания ее пальцев, и деньги почти утонули в складках этой пухлой руки. Брусенна задумалась, какие же чудесные блюда он ел, чтобы нарастить столь обильную плоть. Наверное, что-то вроде тех медовых кексов, запах которых задерживался в складках ее одежды долгое время после того, как она покидала рыночную площадь.

Пока Боммер, бормоча, пересчитывал монеты, Брусенна крепко прижала покупки к груди и поспешила прочь. Но не сделала она и пяти шагов, как на плечо ей опустилась тяжелая рука. Страх обжег ее, словно она вдруг оказалась в зарослях крапивы. Здесь никто и никогда не прикасался к ней.

Вздрогнув, она повернула голову и увидела нависшего над ней торговца.

— Пытаешься обмануть меня, колдунья?

На столь близком расстоянии запах застарелого пота от его тела оглушал. Брусенна подавила рвотный позыв. Разум ее неистово пытался понять, что происходит. Она пересчитывала деньги дважды!

— Я заплатила вам двенадцать, — сумела выдавить она.

Боммер рывком развернул ее, схватив за второе плечо и приблизив лицо почти вплотную. Она съежилась, когда его толстое пузо прижалось к ее телу. Где-то взвизгнул ребенок.

— Ты думаешь, я считать не умею?

Брусенна пыталась ответить, но язык словно онемел. Ей следовало быть осторожнее. Надо было остаться до тех пор, пока он не закончит считать ее монеты, — но ей так хотелось поскорее сбежать! Он встряхнул ее, его грязные ногти впивались ей в кожу. Покупки выпали из рук девушки и рассыпались по земле.

Часто дыша и отпрянув так далеко, как позволяла хватка Боммера, она извивалась, отчаянно пытаясь освободиться.

— Пожалуйста, — взмолилась она, обретя, наконец, способность говорить, — отпустите меня!

Он засмеялся, его глаза сверкали от удовольствия.

— Нет уж, это вряд ли. Не в этот раз. Ты знаешь, какое наказание следует за кражу?

Колодки. Брусенна с трудом сглотнула. Целый день простоять, скорчившись, в то время как вся деревня будет дразнить ее. Кидать гнилые овощи. И кое-что похуже. В поисках спасения она окинула взглядом толпу, уже собравшуюся вокруг них. На каждом лице явственно читалось удовлетворение. Неожиданно Брусенна ощутила злость на мать за то, что та позволила ей столкнуться с этим в одиночку. За то, что та отказалась пойти в поселение, потому что кто-то мог ее узнать.

— Я ничего не крала, — прошептала она, уже понимая, что никто не станет слушать.

— Ты называешь меня лжецом? — Табачный плевок расплылся по щеке Брусенны. Затем Боммер с силой ударил ее по лицу. В глазах полыхнуло белым, потом черным с яркими искрами, потом красным. Во рту ощущался привкус крови, глаза горели от слез. Девушка стиснула зубы, чтобы не зарыдать от боли и отчаяния.

Боммер почти волоком оттащил ее к центру площади, где стояли два тонких деревянных бруса, соединенных стержнями. Три отверстия — одно для шеи, два для запястий. Основание колодок было заляпано остатками гнилых овощей, навозом и испещрено следами от ударов камней.

При виде колодок Брусенна начала вырываться и сопротивляться еще отчаяннее.

Ухватив ее за загривок, Боммер втиснул ее шею в центральное, самое большое отверстие. Девушка пыталась освободиться, но лавочник надавил еще сильнее. Край бруса впился ей в горло так, что она не смогла дышать.

— Отпусти девочку, иначе распрощаешься со своими мозгами, приятель, — произнес женский голос, мягкий и повелительный одновременно.

Брусенна почувствовала, как Боммер застыл, все еще сжимая ее шею. Она чуть-чуть вывернулась из его хватки, чтобы посмотреть, кто это говорит. Перед ними верхом на вороной лошади сидела женщина, пристально глядя на торговца сверху вниз — и наводя на него дуло дорогого с виду мушкета. Поднялся ветер, блестящие волосы женщины колыхнулись, словно спелая пшеница на поле. Ее кобальтово-синие глаза встретились с золотистыми глазами Брусенны. Девушка едва не ахнула. Она надеялась на помощь, но и представить не могла, что эта помощь придет со стороны кого-то столь богатого и могущественного.

— Что ты сказала? — спросил Боммер у незнакомки.

Женщина взвела курок.

— Ты слышал, что я сказала.

Он ничего не ответил, но Брусенна чувствовала, как он дернулся. Никто не спешил поддержать его, и лавочник глухо заворчал. Потом еще раз с силой надавил на затылок Брусенны — и отпустил ее. Девушка рухнула на колени, держась за горло и неудержимо кашляя.

Когда перед ее глазами перестали плясать красные круги, она подняла взгляд. Женщина смотрела на нее, в ее глазах пылала ярость. Затем незнакомка опустила оружие.

— Там, откуда я приехала, торговцы просят доплатить недостающую сумму, прежде чем обвинять своих покупателей в краже. Особенно детей.

«Детей?» Брусенна, ощетинившись, поднялась на ноги. Ей уже почти исполнилось пятнадцать! Затем она краем глаза заметила, что через толпу проталкивается шериф Томак. Все дерзкие мысли мгновенно вылетели у нее из головы. Она попыталась ускользнуть прочь, но толпа стояла плотно, непреодолимой стеной. Чьи-то руки грубо отпихнули ее обратно к Боммеру.

Брусенна содрогнулась, когда его рука снова опустилась на плечо.

— Шериф, эта девчонка обокрала меня, а эта… — Он сплюнул, словно пытаясь избавиться от дурного привкуса во рту. — …Эта женщина вмешивается.

— Я уже слышал это, Боммер. — Шериф Томак разглядывал Брусенну с непроницаемым выражением лица. — Ты хочешь доставить людям неприятности, девочка?

Ковыряя утрамбованную землю пальцем ноги, она решительно помотала головой.

Он проворчал:

— Тогда отдай Боммеру его улице — иначе проведешь день в колодках.

Гнев вспыхнул в груди Брусенны — и тут же угас, словно свеча на ураганном ветру. Не имело никакого значения, что она уже отдала Боммеру двенадцать улице. Не имело значения, что он лгал. Она не могла этого доказать, а ее слово ничего не значило для деревенских. Порывшись в кошельке, она достала улице и протянула его Боммеру.

Лавочник медленно покачал головой.

— Мне не нужны ее деньги. Я хочу, чтобы ее забили в колодки.

Рука Брусенны невольно взметнулась к ее покрытому синяками горлу.

— Почему? — спросил шериф Томак.

Боммер фыркнул:

— Ты знаешь почему.

— У тебя есть доказательства?

Боммер сплюнул в пыль.

— Никому из нас не нужны доказательства. Мы все знаем, кто она такая.

Никто не произнес это слово вслух, но оно эхом прозвучало в голове Брусенны. Ведьма.

— Эта девушка когда-либо прежде воровала у тебя что-нибудь? — настороженно спросил шериф Томак. Боммер сделал глубокий вдох.

— Это мне выбирать, как ее накажут.

Раздался щелчок — женщина на лошади отпустила курок, не выстрелив. Затем, спешившись, она шагнула вперед. Толпа расступилась — отчасти в страхе, отчасти в благоговении. Незнакомка метнула горсть монет в грудь Боммеру. Блестящие серебряные кружочки отскочили и рассыпались по земле. Глаза Брусенны широко раскрылись от недоверия. Женщина бросила в лавочника отнюдь не несколько затертых улице — это были настоящие серебряки.

Незнакомка, прекрасная и грозная, расправила плечи.

— Подбери деньги, торгаш. Если ты еще хоть раз доставишь этой девочке неприятности, я сделаю так, чтобы никто и никогда у тебя больше ничего не купил.

Боммер сплюнул струю табачной жижи в опасной близости от ног женщины.

— Кто ты такая, чтобы угрожать?

Она улыбнулась, едва заметно показав зубы.

— Хочешь это узнать?

Боммер свирепо выпятил челюсть и подвигал ею из стороны в сторону. Наконец его сердитый взгляд сместился на Брусенну.

— Ты этого не стоишь, колдунья.

Он сгреб с земли деньги и затопал обратно в свою лавку.

Ненависть переполняла Брусенну. Она ненавидела Боммера за то, что ложь позволила ему беспричинно унижать и наказывать ее — за то, что эта ложь принесла ему в десять раз больше денег, чем ему причиталось. Она ненавидела толпу за то, что та ненавидела ее. И все же могло быть гораздо хуже. Ее могли все-таки посадить в колодки. Мрачное облегчение омывало душу Брусенны, усмиряя ее ярость. Уже давным-давно нужно было вернуться домой. Она попыталась скрыться в толпе, но странная женщина железной хваткой вцепилась в ворот ее платья. Не решаясь сопротивляться, девушка подавила стон. «Только не снова!» — мысленно взмолилась она.