— Ну и ладно, — пожала плечами Би. — Дело ваше.

Она взяла стоявший с ней рядом бумажный пакет, раскрыла. Ноздри мгновенно затрепетали от сахарного дуновения изнутри. Истекая слюной, точно сенбернар после удаления зуба с обезболивающим, Би сунула лицо в пакет и глубоко вдохнула восхитительный аромат.

— А я пока побуду здесь, — добавила она. — Поем наконец пирога.

Вот только с какого начать? Она же купила по ломтику трех разных видов. Один с вишней, один с яблоком и еще один — самый крупный кусок — лаймовый.

— Мэм… С вами точно все в порядке?

Зазвучавшая в его голосе нотка искренней озабоченности оторвала Би от пирога, и она села, выпрямившись и резко вскинув голову, отчего стукнулась макушкой о стену из шлакоблоков.

— Я что, кажусь вам слегка не в себе?

Возможно, именно такое впечатление она и производила. Или, по крайней мере, — эксцентричной тетки в растянутых на коленках трениках и ушастых тапках, которая в буквальном смысле засовывает голову в бумажный пакет, вбирая в себя насыщенный запах углеводов, точно токсикоман — пары нитрокраски.

«Ну и хорошо».

Би невыносимо устала быть все время такой предсказуемой, такой сосредоточенной на деле и благоразумной. Пора уж сделать перерыв.

— Да нет, — ответил офицер Купер. — Но, может быть, вы… ненароком оступились и ударились обо что-то головой?

Би отложила пакет.

— По-вашему, у меня какие-то проблемы… по части неврологии?

Если честно, она даже не сомневалась, что Чарли Хаммерсмит, главный исполнительный директор крупной рекламной компании Jing-A-Ling, равно как и другие пятеро мужчин-руководителей, нечто подобное и предположили, когда она им велела засунуть эту работу себе в зад.

— Вы знаете, где находитесь? И какой сейчас год? И какой сегодня день недели?

— Не знаю. Но на трусах у меня написано «Вторник», так что…

Купер снова рассмеялся, и на сей раз Би заметила, как в уголках глаз у него появились тонкие морщинки, отчего он стал выглядеть немного старше. И Би сразу сделалось чуточку легче в связи с ее недавними непристойными мыслями.

— А у вас что, на трусиках всегда написан день недели?

Господи боже! От того, как этот парень произнес слово «трусики», Би почувствовала непривычное, приятное покалывание, пикантно пробежавшее по телу. Совсем не так, пожалуй, она должна была бы ощущать себя в камере захолустного полицейского участка в заднице мира, штате Колорадо, причем общаясь с копом, который собирался повесить на нее сразу несколько нарушений городского устава.

В том, как это слово слетело с его языка, было что-то неприличное и совершенно плотское, мужское.

— А что такого? Вы что, никогда в жизни не носили трусы с днями недели?

— Носил, естественно. Когда мне было лет пять.

— Да, но у меня — дизайнерский вариант.

— А! Ну тогда, конечно. — Он ухмыльнулся, и в его усмешке ощущалось нечто греховно-шаловливое. Прямо повеяло Дином Винчестером. — Это совсем другое дело!

И черт возьми, но от этой ухмылки сердце Би радостно подскочило, а губы изогнулись в ответной улыбке. Не успев взять себя в руки, она спросила:

— А вас как зовут?

— Офицер Купер, — ткнул он пальцем в значок на груди. — Забыли?

Би уставилась на него:

— Я имею в виду ваше имя.

— Простите?.. — Он притворился оскорбленным. Вообще, Би показалось, что этот человек был слишком невозмутимым, чтобы принимать что-то очень близко к сердцу. — То есть я должен сообщить вам, как меня зовут, а вы взываете к Пятой поправке?

— Да, несладко вам приходится, верно?

В ответ он хохотнул — совершенно умопомрачительным, бархатистым смешком. И это подействовало на нее еще убийственнее. «Бог ты мой, какой же он… неотразимый».

— А вы довольно хороши собой.

Полицейский снова рассмеялся, качая головой:

— А вы всегда говорите то, что приходит вам на ум?

— Нет. — Би вздохнула. Эта мысль подействовала на нее внезапно отрезвляюще. — Я как раз не привыкла высказывать то, что думаю.

Она просто копила все эмоции в себе, пока однажды не взорвалась под влиянием взбесившихся женских гормонов. Да, она много лет ни слова никому не возражала — но корпоративная скотина Чарли Хаммерсмит это ничуть не оценил.

— Вы произвели на меня совсем другое впечатление.

Би подтянула повыше колени, обхватила их руками и уперлась в ноги подбородком.

— Я переворачиваю новую страницу своей жизни. Так что с этих пор я буду вслух высказывать все, что приходит в голову.

— Мне, значит, повезло. — Они улыбнулись друг другу. Отсутствие нехороших предчувствий в этом человеке было чертовски очаровательным! — Итак… Среда.

Будучи одурманена его улыбкой сильнее, нежели вообще позволительно дамам ее возраста и жизненного опыта, Би наморщила лоб:

— Это у вас такое имя? [Перекликается с именем Уэнздей (англ. «среда») — героини из «Семейки Аддамс».]

— Нет, — усмехнулся Купер. — Сегодня среда. А зовут меня Остин.

— Ну разумеется!

«Бог ты мой… у него даже имя звучит по-мальчишески!»

— В смысле? — Он повернул голову в профиль, затем анфас. Улыбка Купера в любом положении действовала на нее дурманяще. — Я что, по-вашему, похож на Остина?

Би подумалось, а существует ли такое городское постановление, которое она нарушает прямо сейчас, воображая, как неухоженная щетина этого служителя правопорядка, мягко покалывая, трется о те места, упоминать о которых неприлично.

«Недозволенный разгул фантазии в отношении должностного лица округа». Так, может быть?

Или: «Мысленное раздевание офицера полиции на службе»?

— Да уж куда больше, чем на Среду, — насмешливо отозвалась Би.

Полицейский издал очередной смешок, и тот факт, что от этого словесного пинг-понга Купер, несомненно, получал удовольствие, привел ее в необъяснимый восторг.

— У меня есть предложение, если позволите, — сказал он, наконец посерьезнев. — Насчет того, как следить за днями недели. Хотя, быть может, это в высшей степени… — добавил он, взглянув на камеру слежения под потолком, — неподобающе. Но… почему бы нет, учитывая, что в вашем распоряжении имеются дизайнерские трусики со днями недели?

«О боже милостивый…» Она могла бы целый день слушать, как он произносит это слово — «трусики»!

— Просто надо соотнести дни недели с надеваемым бельем. К примеру, завтра будет четверг. Верно? Так вот… Если завтра вы наденете трусики «Четверг» — то вуаля! Дело сделано! Вы вернетесь к верному отсчету.

«Трусики «Четверг»!»

Господи, она уже полюбила их больше, чем белье с другими днями недели! Черт, она могла бы даже отправиться домой и натянуть их, не откладывая… Или сначала постирав, быть может. Мысленно извинившись перед остальными днями недели, Би невольно задалась вопросом: а можно ли испытать оргазм от того, что мужчина с такой частотой и одержимостью роняет с языка слово «трусики»?

«Ох, Би, ради всего святого… Возьми себя в руки!»

Она опустила ступни на пол и села на скамье ровнее, чуть выпрямив спину.

— Боюсь, что это просто невозможно, — произнесла она, вновь напуская на себя образ той Би с большим приветом, что встретилась ему перед ресторанчиком «У Энни».

Пару мгновений офицер Купер задумчиво глядел на нее.

— Позвольте, угадаю. Потому что вы теперь — нарушительница правил?

Би вздернула подбородок:

— Именно, черт возьми!

— Ясно… Сдаюсь… А почему вы стали нарушать правила?

Этого простенького вопроса хватило, чтобы Би завелась с пол-оборота. К ней вмиг вернулись ярость и чувство бессилия, охватившие ее около месяца назад, в Лос-Анджелесе, когда она оставила свое тепленькое местечко в рекламной фирме после того, как на заседании руководства компании, состоящего из одних мужланов, ее в очередной раз продинамили с повышением. Равно как и обида на несправедливое осуждение со стороны отца. Будучи сам рекламщиком и корпоративным начальником, он назвал ее решение бездумным, опрометчивым и импульсивным — мол, «совсем как твоя мать».

При том, что всю жизнь Би из кожи лезла вон, чтобы быть ей полной противоположностью!

Итак, офицер Остин Купер-Супермилашка со своими «трусиками» оказался временно забыт: на Би с новой силой накатили переживания того дня и тот болезненный двойной удар под дых. Она сорвалась со скамьи и принялась нервно ходить взад-вперед по камере. Шесть шагов к одной стене, шесть шагов — к другой.

— А что хорошего мне дало это соблюдение правил? — Она резко развернулась к офицеру Куперу, стоя в середине камеры.

«Будь хорошей девочкой», — рефреном звучало всю ее жизнь бабушкино напутствие.

— Что я за это получила? — жестко спросила она. — Ничего! — Она вновь начала мерить шагами камеру. — Пятнадцать лет я пахала в этом агентстве — и меня раз за разом обламывали с повышением. Тот угловой кабинет руководителя, о котором я грезила с тех самых пор, как пришла в фирму младшим копирайтером, ту должность, что мне обещали каждый год на протяжении пяти лет, отдали другому человеку, с куда меньшим опытом, но куда большими связями, а главное — мужчине.

Выкрикнув последнее слово, она остановилась и свирепо воззрилась на него — Остина Купера, полицейского, который стоял перед ней с поднятыми руками — все так же сцепленными за решеткой, — словно собираясь сдаваться.