— Боюсь, силы недостаточно, мастер, — прошептала она.

— Почему? — буркнул Айво. Ей не пристало знать, что в его сердце произошла перемена.

— Мой сын — хороший мальчик, мастер. Но его слепота — бремя, которое никому не по плечу. А я больше не могу о нем заботиться.

— Где его отец? И как же твой клан?

— Я из Берна, мой отец мертв, а я знала многих мужчин, мастер. — В ее голосе не слышалось ни тени раскаяния.

Айво чувствовал, что она не лжет, но подозревал, что она недоговаривает. Многие женщины что‐то скрывают, говоря о подобных вещах. В особенности если беседуют со стариком-хранителем, ведь он — как им кажется — не способен понять.

— Отведи его к ярлу Банрууду. Ярл обязан заботиться обо всех детях своего клана.

В ответ она промолчала. Она явно не собиралась с ним согласиться. В отчаянии она опустила голову еще ниже.

Мастер Айво со вздохом всплеснул руками.

— Я не могу вылечить его глаза… но могу исцелить тебя, чтобы ты и дальше заботилась о нем, — предложил он.

Женщина с облегчением кивнула, и он жестом велел ей подойти к нему. От усталости у нее дрожали руки. Кожа горела от жара. Чтобы прогнать болезнь, ему придется начертить руны в каждом углу храма. В дни турнира всегда так.

Собственной кровью он нарисовал у нее на лбу три руны: руну дыхания, руну силы и руну, которая должна была прогнать болезнь из ее груди. Жизнь и смерть ему не подчинялись, и потому решать, будет ли выполнена его просьба, предстояло норнам; и все же глаза женщины просветлели, а дыхание стало чистым.

Он подождал, пока руны уйдут под кожу, и стер с ее лба остатки крови. Он не оставит следов, которые смогут увидеть другие.

— А теперь иди. И забери мальчика.

Она попятилась, благодарно кланяясь. Но начертанная им руна исцелила не только тело. Она восстановила надежду, и женщина решилась на еще одну просьбу.

— Говорят, что среди хранителей живет дитя, младенец. Прямо в храме. Вот чего я хочу для сына, — выпалила она.

— Говорят, значит? — хмыкнул он.

Говорят в самом Берне? В этом он сомневался. Зато теперь он знал, кто из хранителей впустил эту женщину в святилище. Хранитель Дагмар был занозой у него в пальце. Камешком у него в башмаке. Язвой у него во рту. Причем с тех самых пор, как Дагмар явился на гору. Тогда он — долговязый, напористый мальчишка — грозил сброситься со скал Шинуэя, если верховный хранитель не позволит ему остаться на обучение в храме.

Хуже всего, что Дагмар всегда добивался своего. Несколько месяцев назад он принес в храм младенца Байра, сына своей умершей сестры, и Айво опять ему уступил. А ведь прежде такого еще никогда не бывало. Такого вообще не должно было быть. И вот теперь эта женщина просит его о том же. Айво предупреждал Дагмара. Всего одно исключение — и правило тут же перестает существовать.

— Можешь воспитать из него хранителя? — взмолилась женщина. — Он очень умен.

— Хранителя, — повторил мальчик, стоявший у алтаря. Он поднял руки так высоко, как только мог, и коснулся резного дерева пальцами. Руны, вырезанные на алтаре, сплетались друг с другом, и их нельзя было различить. Прочесть их мог только тренированный взгляд. Так их защищали — даже в святилище. Даже на нижней, невидимой стороне алтаря.

— Руны, — восхищенно произнес мальчик.

Айво потрясенно ахнул:

— Он узнаёт руны.

— Он не знает ни единой руны, — возразила женщина, мотая головой. — Я не знаю ни единой руны. Клянусь, верховный хранитель.

Пользоваться рунами разрешалось только хранителям. Женщине было чего бояться, но Айво не стал ее бранить. Вместо этого он продолжил смотреть за мальчиком. Ребенка заворожили резные узоры, по которым он водил пальцами. Через мгновение он опустился на корточки и начертил в пыли на полу руну — два полукруга, спиной к спине, один смотрит влево, а другой вправо. Первый полукруг разделяла надвое стрела, и ее черенок проходил сквозь второй полукруг. Если Айво не изменяла память, начертанная мальчиком руна точно повторяла ту, что была вырезана прямо у него над головой.

Мастер нахмурился и изумленно уставился на ребенка:

— Это руна Хёда.

Женщина наморщила лоб, ничего не понимая.

— Он нарисовал руну Хёда, слепого сына Одина, — прошептал Айво.

— Он ничего не знает, мастер. Но он всегда так делает. Трогает и… рисует. Он так учится, — заверила женщина и наклонилась, собираясь поскорее стереть рисунок.

— Оставь! — прошипел Айво, и мать с сыном застыли.

Верховный хранитель не верил в совпадения. Слепой мальчик, которому на вид не больше четырех лет, изобразил руну слепого бога.

— Подведи его ко мне, — потребовал Айво и протянул руку к ребенку.

Женщину вдруг охватил страх, и она помедлила, но потом все же повела ребенка вперед. Они подошли прямо к огромному креслу верховного хранителя. Мальчик робко пошарил перед собой руками и положил ладони на колени мастера Айво, словно зная, что теперь будет.

Айво опять замер в изумлении. К нему никто никогда не прикасался. Наверное, женщина догадалась об этом.

— Бальдр, — окликнула она сына и сняла его руки с коленей старика.

— Его зовут Бальдр? — не переставая изумляться, спросил Айво.

— Д-да, мастер, — неуверенно ответила женщина. — Я из Берна. В Берне это… ч-частое имя.

— Он не Бальдр… Он Хёд, — прошептал Айво.

Оба имени были так тесно связаны друг с другом, что для Айво это стало лишь очередным подтверждением предназначения ребенка.

— Разверни ему руки, чтобы я увидел ладони, — потребовал Айво.

Женщина послушалась, схватила мальчика за запястья и развернула кверху его ладошки. Теперь он стоял перед мастером в молящей позе. Айво склонился вперед.

— Руны прячутся у нас на ладонях, на каждой фаланге, в каждой линии и в каждом витке, — пробормотал Айво, объясняя встревоженной матери, что происходит.

На коже мальчика уже видны были знаки, причем куда лучше, чем на коже других людей. Особенно четко проступала руна звука и запаха. Линии будут становиться все глубже по мере того, как ребенок будет ими пользоваться. Но Айво сделает их еще более глубокими. Это дар ребенку, которому так отчаянно нужны все доступные ему чувства.

Царапнув острым ногтем подушечку своего пальца, верховный хранитель выдавил капельку крови и нарисовал на лбу у ребенка руну забытья. Тот тут же обмяк на руках у матери. Так ему легче будет уснуть.

— Теперь он будет спать. А я его благословлю, — объяснил Айво. — Мальчик не должен двигаться, не должен чувствовать, как руны обжигают кожу.

Своим заостренным ногтем он прочертил крошечные руны на правой ладони мальчика, и линии на коже ребенка заполнились кровью. Мать ахнула, не понимая, что даровал ее сыну верховный хранитель, и смутившись при виде крови.

— Его слух, обоняние и осязание будут развиты гораздо сильнее, чем у других людей, — сказал Айво, разгибаясь. Согнув пальцы мальчика, он прижал их к его окровавленной ладошке. — А теперь забери его.

Силы вернулись к женщине, и она легко подняла спящего сына.

— Спасибо, верховный хранитель. Спасибо, — прошептала она.

Нагнулась, подняла с пола торбу, перекинула лямку через плечо, поудобнее перехватила ребенка и зашагала к дверям святилища.

В голове у Айво вскрикнули норны, и он покорно всплеснул руками им в ответ.

— Женщина!

Она обернулась.

— Ты не можешь остаться здесь, на горе… но я знаю место, куда… может отправиться твой ребенок, — сказал он.