— Это потрясающе, — говорю я. — Они все… они все так разговаривают?

— Не в точности так. Операционная матрица старых моделей была снабжена «личностью». Сейчас так не делают — техники не могли с ними справиться. Так что честно предупреждаю: эти модели немного глючные. И в каком-то смысле вечно жизнерадостные.

— Я думаю, мы поладим, — говорю я. — И… и от всей души тебе спасибо.

Знак внимания, когда ты никого не знаешь, подобен глотку воды в пустыне. А парень закусывает губу от какой-то… неуверенности?

— Так вообще как ты тут? — спрашивает он.

Я смотрю на унигласс, на мигающий прямоугольник: Куда?

— Нормально, — отвечаю наконец.

Решила ограничиться физическим состоянием, потому что мы недостаточно хорошо друг друга знаем для откровений вроде: «мне страшно и одиноко, и будто мне мало этой реальности, мозг выдумывает свои версии, и мне трудно отличить явь от глюков».

Это уже для третьего-четвертого свидания подходит, да?

— Слабость некоторая, — продолжаю я, садясь рядом с ним на кровать. — Усталость. Я так долго пробыла на «Хэдфилде», что никто теперь не знает, в каком состоянии мне полагается быть. Не знаю, опасно ли это и сейчас, но в те времена, когда мы стартовали, долго в Складке нельзя было находиться. Начинались галлюцинации, паранойя…

И я осекаюсь, потому что галлюцинации — это как раз то, что со мной сейчас происходит.

А паранойя на очереди?

— И сейчас опасно, — кивает Тайлер. — Хотя оказалось, что путешествие через Складку куда меньше действует на молодые умы. И техника сейчас не та, что была в твои дни. Когда стартовал «Хэдфилд», люди могли проходить лишь сквозь естественно возникающие ворота. Слабые места Складки. Теперь мы умеем строить входы и выходы где хотим. Вот тут, кстати, есть большие ворота прямо рядом с нашей станцией.

— Я видела… — Встряхиваю головой, отгоняя воспоминание о станции, явившейся в окне, когда я рванула прочь из комнаты. — Так если люди сейчас могут летать куда угодно, где мы сейчас?

— Это несколько забавно, — отвечает парень, снова прикусывая губу.

— Что тут забавного?

— Ты слыхала про галактику под названием Аврора?

Я моргаю:

— Ты сейчас шутишь?

— Мы на орбите около Гаммы Авроры, третьей звезды в скоплении, — говорит он, разводя руками, будто пытается охватить всю станцию. — Аврора О'Мэлли, добро пожаловать в Академию Авроры — центр подготовки Легиона Авроры.

— У меня теперь свой легион?

Он пожимает плечами, выдает мне свою фирменную улыбочку, и я, честное слово, не могу понять, то ли я покорена, то ли польщена, то ли совершенно сбита с толку.

— В шестнадцать разных школ я ходила, — говорю я. — И всегда в классе была еще одна девочка с именем Аврора. Так теперь у меня звезда в тезках?

— И космическая академия.

Я трясу головой, чувствуя, как мысли возвращаются к…

— Мама бы сказала, что это судьба.

— Творец явно приглядывает за тобой, — соглашается Тай.

Я прикусываю губу. Хватит уже искать вопросы, пора находить ответы.

— Значит, люди теперь вышли за пределы двух планет. И встретили инопланетян. Я одного вчера вечером видела. Я так понимаю, она тут главная?

— Да, командир де Стой, — подтверждает Тайлер. — Бетрасканка. С планеты Траск в системе Белинари. Живут они в основном под землей и не усваивают витамин D, как мы, отсюда недостаток меланина и контактные линзы. Но биологически мы очень похожи. Они были первым видом, с которым человечество установило контакт. Лет двести назад мы с ними воевали, но уже несколько поколений они наши самые сильные союзники.

Я вспоминаю парнишку, который мне привиделся. Разъяренный красавец с остроконечными ушами и длинными серебристыми волосами.

— А есть тут на станции другие… ну, виды? Вот, может, с…

У меня не получается сказать вслух, я только показываю пальцем на верх моей ушной раковины. Если я это все себе вообразила, то буду выглядеть полной идиоткой.

— Сильдратийцы, — кивает Тай, и улыбка его исчезает, будто и не было. — Мы с ними тоже лет двадцать воевали. Всего два года как Терра подписала мирный договор.

Он поднимает руку, берется пальцами за цепочку, висящую у него на шее, вытягивает ее наружу — не знаю, быть может, бессознательно, — и я успеваю заметить кольцо прежде, чем Тайлер его прячет в кулаке, крепко сжимая.

И снова улыбается, хотя и слабо.

— Но это все история, которая тебе прямо сейчас не нужна. Важно, что разумных видов мы нашли много. С некоторыми ладим, с другими нет.

— Так что ты здесь делаешь?

В смысле, ямочки демонстрировать — это вряд ли работа на полный день.

— Я легионер, — говорит он. — В твое время была такая штука, ООН называлась, да?

Я киваю:

— Так вы и есть ООН?

— Более или менее. Мы — Легион Авроры. Коалиция между терранами — так скажем, людьми — и бетрасканцами. После окончания войны у нас и сильдратийцы появились. Мы — независимые миротворцы. Выступаем посредниками в пограничных конфликтах, несем полицейские функции в нейтральных зонах космоса. Я бы сказал, что мы — гуманитарная организация. — Губы его кривятся в легкой улыбке. — Только большинство из нас не гуманны — то есть не люди.

— А вчера что-то случилось у кадетов? Я слышала, сестры что-то говорили о каких-то экипажах?

И тут же снова его улыбка исчезает без следа.

Прощайте, ямочки. Уже без вас скучаю.

— В последний год нашего обучения формируются экипажи, — говорит он. — Шесть легионеров, по одному от каждой из шести основных специальностей Академии. Вчера проходило большое ежегодное мероприятие, называемое Набор. Там формируются экипажи.

— Знаменательное событие. Но вид у тебя такой, будто твоя любимая кошка под машину попала.

Я хочу выманить обратно эту улыбку, и немножко это получилось.

— Альфы набирают себе членов команды на Наборе, и кто лучше сдал экзамены, выбирает первым.

— А ты вместо этого меня спасал, — говорю я, чувствуя, как сердце ухнуло вниз, и все становится на свои места. — Мне очень жаль, Тайлер.

Он сразу мотает головой, и голос у него уверенный:

— Жалеть тебе не о чем. Я поступил так, как поступил бы на моем месте любой легионер, и снова бы поступил так же. Я рад, что ты здесь, Аврора.

— Аври, — говорю я тихо.

— Аври, — повторяет он мягче.

И мы оба секунду молчим, потому что, кажется мне, такое вот спасение порождает между нами некоторую связь, и мы оба вздрагиваем чуть сильнее, чем должны были, когда дверь открывается и за ней появляется мрачного вида медсестра.

— Хватит на сегодня, легионер Джонс, — говорит она.

Тай секунду медлит, потом встает.

— А можно…

— Завтра можешь ее навестить.

— Завтра я улетаю, мэм.

— Улетаешь? — выпаливаю я в тихой панике.

— Я вернусь, не переживай, — улыбается он. — Гуманитарная миссия, помнишь? Моей группе через двадцать минут будет дано первое задание.

— Тогда шевелись, легионер, — говорит медсестра.

Тон у нее деловой, манера разговора отрывистая. Тайлер резво салютует ей и поворачивается еще раз ко мне со своими ямочками.

— Как только вернусь, сразу к тебе зайду, хорошо?

— Хорошо.

Но почему-то мне вот совсем, совсем не хорошо.

Грустно взмахнув на прощание рукой, Капитан Красавчик выходит из дверей.

Сестра хлопочет вокруг меня, тыкая какими-то незнакомыми инструментами. Я сворачиваю белую простыню, чтобы она не увидела кровь и не предала этот эпизод огласке.

Пережидая манипуляции, я вспоминаю, что сижу на космической станции в десятках тысяч световых лет от Земли, совсем одна.

И вот такова теперь моя жизнь?

Почему мне вообще дали второй шанс, позволили выжить, когда десять тысяч других на «Хэдфилде» погибли?

Медсестра наконец уходит, я остаюсь одна по-настоящему.

В голове беспорядок, и теперь, когда ничто не отвлекает, начинает проясняться реальность.

Даже если родители пережили мою утрату и жили долго и счастливо, все равно они уже больше ста лет мертвы.

Я никогда их не увижу.

И мою сестру Кэлли не увижу тоже.

Никого нет из тех, кого я знала.

Ни дома, ни вещей.

Я никак не могу уложить это у себя в голове и отталкиваю эту мысль, будто расшатываю болтающийся зуб, пытаясь найти точку, где болит. И приступы боли приходятся на самое нелепое. Кроссовки. Призы и грамоты. И еще — что двести лет спустя я уже не узнаю, что было дальше в моих любимых сериалах.

Я смотрю на подарок Тайлера у себя на ладони. На экране пульсирует светящаяся подсказка:

ДАЙТЕ ИМЯ ВАШЕМУ УСТРОЙСТВУ.

Чуть подумав, я ввожу в ответ одно слово:

МАГЕЛЛАН

Потому что он был действительно выдающимся мореплавателем… вот только погиб страшной смертью далеко от дома. Но до того кое-что успел повидать. И вот почему я занялась исследованиями. Потому что повидать хочу — все.

Может, теперь получится. И если честно, может, магия имен что-то значит.

Пару секунд устройство это переваривает, потом загорается и говорит:

— ПРИВЕТ! ХОЗЯЙКА, НАДО ЧЕГО?

— Да, — отвечаю я. Мысли ворочаются медленно-медленно. — Можешь кое-что для меня поискать?