Зимой, в самую темную ее пору, когда на Западе вовсю праздновали Новый год, в Японии выписывали к оплате десятки тысяч налоговых счетов. На каждый документ ставилась печать, тушью и кисточкой срисовывались с него множество копий, во все концы страны посылались гонцы, вручавшие эти счета людям с натруженными, мозолистыми руками. Один из таких счетов оказался в доме буддийского священнослужителя Эмона [[169, #587]; общий шифр архивной коллекции храма Ринсендзи — E9806; подробные сведения о названии, авторе и дате отдельного архивного документа можно найти в описи архивного фонда префектуры Ниигата, доступного на онлайн-ресурсе: www.pref-lib.niigata.niigata.jp/?page_id=569.], жившего в деревне Исигами, находившейся во многих днях пути от шумного Эдо с его богатыми домами и театрами кабуки. Маленький храм, в котором служил Эмон, стоял у подножия крутых гор в провинции Этиго — в самом сердце японской местности, где за долгие зимние месяцы выпадает больше всего снега [Для этого района Японии характерны долгие морозные зимы и обильные продолжительные снегопады, недаром одно из его поэтических названий — «Снежная страна» (Юкигуни). Провинция, о которой идет речь, — префектура Ниигата, расположенная на острове Хонсю и обращенная к Японскому морю, — относится к самым снежным населенным местам мира. Прим. науч. ред.]. Вот и сейчас в этом краю луговых трав, рисовых полей и деревянных домов с соломенными крышами зима вошла в полную силу. Соседи Эмона уже отремонтировали плетеные соломенные сапоги и снегоступы [Снегоступы — самое древнее приспособление для передвижения по снегу; японские снегоступы представляли собой круглую или продолговатую рамку с сеткой, которая с помощью завязок или ремешков прикреплялась к соломенной обуви. Прим. науч. ред.], укрепили кровельные перекрытия, укутали капризные растения плотными плетеными циновками, а окна завесили тростниковыми ковриками [[207, p. 9–21].]. К одиннадцатому месяцу землю укрывал толстый слой снега, с каждым днем становившийся все выше. Временами поднимался сильный ветер, он еще больше заваливал поля снегом, нагромождал сугробы, заметал пересекавшие деревню извилистые тропинки и узкие каналы [[169, #1452].], делая их невидимыми для глаз.

Несколько поколений рода Эмона [[144].] жили среди крестьян деревни Исигами. Дальние предки его были самураями. Если верить семейной легенде, служили они под началом Такэды Сингэна — великого полководца по прозвищу Тигр из Каи, снискавшего славу прозорливого стратега и знаменитого своими диковинными боевыми доспехами, особенно шлемом, который венчали изогнутые золотые рога [[179, p. 204–231].]. Его армии принимали участие в самых кровопролитных битвах XVI столетия — времени, когда в стремлении захватить власть над всем архипелагом военные вожди собирали под свои знамена десятки, а затем сотни тысяч мужчин, бесчинствовали на землях соседей, вытаптывая на своем пути поля, сжигая города и замки. Тот период так и называли эпохой воюющих провинций. Армии то и дело перебрасывались из одного военного лагеря в другой, у крестьян отнимали земли, сгоняли их с родных мест — и получалось, что все население, лишенное опоры, скиталось, не находя в собственной стране места, где можно осесть. В конце концов, когда войска были доведены до полного истощения, наступил пусть вымученный, но столь долгожданный мир, и предки Эмона оказались каким-то образом на юге провинции Этиго.

В последние десятилетия XVI века новый военный правитель Японии — предтеча сегуна — поделил весь народ на воинов и гражданских [См.: [13].]. Глава каждого самурайского рода должен был определить свою судьбу. Избравшим военную службу предстояло оставить землю, хозяйство и переселиться в города-крепости — там им надлежало всегда находиться в полной боевой готовности, чтобы защищать своего повелителя. Пожелавшим остаться в своих деревнях велели отказаться от самурайского звания и сдать оружие. Самураи приобретали привилегию участвовать в государственных делах и получать жалованье от сегуна или другого вельможи. Ставшим гражданскими лицами дали гарантированное обещание, что их больше никогда не заставят идти на войну, — именно такую долю выбрали себе предки Эмона. Они расстались с оружием и с тех пор стали жить в деревне.

На протяжении многих лет мужчины рода Эмона возделывали землю и служили деревенскими старостами. Они разрешали споры, собирали подати и были посредниками между жителями деревни и самураем, который управлял их краем. Но один из предков Эмона избрал иной путь. Отложив в сторону все известные наставления по сельскому хозяйству, он принялся изучать буддийские писания и в итоге стал служителем Истинной Школы Чистой Земли (Дзёдо-синсю). Он проводил молитвенные собрания, заупокойные службы, пел гимны и учил земляков главному постулату своей веры: любой, кто верит в благую мощь Будды Амиды, переродится в Чистой Земле, освободившись от вечного кармического цикла страданий. Именно тот предок и основал маленький деревенский храм Ринсендзи, где теперь жил со своей семьей Эмон, опекая паству и ведя в храмовых книгах учет родившимся и умершим.

Решения, некогда принятые каждым из далеких предков, и поныне имели свои последствия, определявшие образ жизни Эмона и проникавшие в любой уголок его повседневного существования [См.: [70].]. Пожелай в былые дни предки Эмона быть воинами — и он тоже стал бы самураем и носил бы теперь два меча как символ воинского статуса. Он жил бы в городе, а если и приезжал в деревню, то ходил бы в традиционных длинных широких штанах и с волосами, собранными в блестящий узел на затылке, — любая деталь его внешности свидетельствовала бы, какую важную персону он собой представляет. Однако Эмон носил унылые одежды храмового служителя и брил голову. Но что еще важнее, он платил подати. Родись Эмон самураем, то принадлежал бы к правящему классу и тогда сам выписывал бы налоговые счета, взимал бы платежи, да еще получал бы жалованье за все свои хлопоты. И ему, и всем его потомкам мужского пола был бы обеспечен гарантированный доход — на все времена, пока существовал бы род Эмона.

Хотя он не роптал на выбор предков — даже сейчас, в самый разгар зимы, получив очередной счет от господина. Надо сказать, Эмон считал себя вполне состоятельным человеком. У него в 1800 году родился первенец, наследник храма. Они с женой Харумой не только мечтали иметь много детей, но и надеялись, что им почти наверняка хватит денег, чтобы поставить всех на ноги. По всему можно было судить, что их семья процветает. Он мысленно поблагодарил Будду за дарованные ему, Эмону, милости. Год выдался тяжелым [[152, p. 219–220].], и многим жителям деревни Исигами повезло не так, как ему, служителю храма. Река выше по течению разлилась так, что затопила деревенские пруды и поля, — погиб практически весь урожай. Старосты окрестных деревень взмолились о помощи, рассказывая о голодающих вдовах и сиротах, о несчастных семьях, которые вынуждены сниматься с насиженных мест и бежать куда глаза глядят, так как не в состоянии оплачивать непосильные для них счета. Но Эмону подобные бедствия не грозили. Присланный налоговый счет не стал для него предвестником катастрофы, а был всего лишь документом, с которым надлежало ознакомиться, потом следовало оплатить его и спрятать в семейный архив.

От родителей Эмону достались коробки, набитые старыми бумагами, причем некоторые из них насчитывали более сотни лет [В наше время эти бумаги извлечены из старых коробок, систематизированы и аккуратно подшиты. Их собрание составляет архивную коллекцию храма Ринсендзи [169], заботливо хранящуюся в архиве префектуры Ниигата [144].]. Бумаги были либо сложены гармошкой, либо наспех рассованы по конвертам, либо аккуратно собраны в небольшие книжечки. Среди них хранились письма и самые разные документы, собиравшиеся не одно десятилетие: налоговые счета и квитанции; связанные с деревенскими делами прошения и уведомления; закладные на землю и расписки о займе денег; записи о рождении и смерти; перечни посмертных буддийских имен и даже список закупок, сделанных к свадьбе старшей сестры Эмона. В наличии подобного архива не было ничего необычного. Следует заметить, что в те времена многие соотечественники Эмона — причем как мужчины, так и женщины — владели грамотой. Если каждый пятый сельский житель умел писать [В данной оценке грамотности мы опираемся на исследования Тонэ Кейдзабуро о посещаемости школ в деревнях региона Канто, где уровень образованности населения был относительно высоким, см.: [171, p. 131].], то что говорить о большинстве горожан. Совместными усилиями граждане Японских островов невольно создали самый, пожалуй, обширный архив документов эпохи XV–XVIII веков. В изысканно обставленных покоях дворца в Эдо, склонившись с кистью в руке над лакированными столиками, женщины сегунов писали письма. Самураи, устанавливавшие законы и судившие преступников, создавали своды правил и отправляли докладные записки. Крестьяне записывали в свои сельскохозяйственные дневники траты на покупку семян и даты их посева. В больших торговых домах и даже маленьких лавках имелись собственные бухгалтерские и конторские книги. Детские уроки, нацарапанные на клочках бумаги. Наброски храмов и гаваней, портреты легендарных самураев; зарисовки деревьев и демонов; планы домов. Описи имущества. Комментарии к «варварской» западной истории. Реестры книг, имевшихся в передвижных библиотеках. И конечно, стихи — стихи обо всем на свете.

Зимой двенадцатого года эры Кансэй в коллекции Эмона не хранилось ничего примечательного. Содержимое коробок могло лишь поведать историю упорядоченной жизни, которая складывалась вполне предсказуемым образом: каждый год исправно выплачивались подати; женились сыновья; выходили замуж дочери; из поколения в поколение передавалась должность служителя храма Ринсендзи; семья ссужала деньгами других и покупала земли. Может быть, между штрихами писем и таились какие-то секреты, но они ничем себя не выдавали. Мир, вмещавшийся в коробки семейного архива, в целом не простирался за пределы того места провинции Этиго, в котором жил Эмон. В описываемые нами времена дальние города действительно находились очень далеко. Даже сидевший в своем замке в Эдо сегун казался абстрактной фигурой, а его правительство воспринималось как некая безликая сила, собиравшая налоги. И тем более никто в этой стране знать не знал о жившем где-то там, за океаном, президенте Соединенных Штатов Америки, переселившемся в только что отстроенный Белый дом.