— Мое отражение не вернется просто потому, что покину Стерлинг, в отличие от твоего. — Его желваки снова дергаются. — Ты — гостья. Исчезновения будут влиять на тебя, только пока ты здесь. Но я родился с этим. Это у меня в крови. Единственное облегчение теперь временное, и это — варианты.

Он сворачивает в густую рощу деревьев с белыми цветами. Ветерок сгибает ветки, срывая лепестки, и они падают вокруг нас словно снег.

Внезапно становится понятно, почему война здесь кажется такой далекой. Стерлинг похож на драгоценный фрукт, запертый в стеклянной витрине.

Я сглатываю. Но этот плод гниет.

Уилл неловко переминается с ноги на ногу. Его голос приобретает горьковатую окраску.

— Так что мы остаемся в Стерлинге. — Он протягивает мне лепестки, мягкие как пух. — Вот, сохрани их на потом.

Он снова продолжает путь. Деревья столпились так плотно, что скоро становится больше теней, чем солнца. Я смотрю на лепестки, которые он отдал мне, на утолщения белых жилок, пробегающих по ним, когда он внезапно хватает меня и утягивает за дерево. Дыхание учащается от удивления, но он поднимает палец к своим губам и качает головой.

Теперь я слышу голоса, отдаленные, тихие.

Я стою достаточно близко, чтобы ощущать дыхание Уилла.

— Это больше, чем в прошлый раз, Ларкин, — кто-то протестует.

— Это экономика. Спрос поднялся. Так ты хочешь это или нет?

Тело Уилла напрягается, а я пытаюсь не думать о том, что никогда не стояла так близко к мальчику, не к Майлзу и не к папе.

Наступает пауза.

— Ладно.

— Уверен, что это все, чего ты хочешь? Не могу гарантировать, что в следующий раз не будет еще дороже.

— Я не могу позволить себе больше по такой цене, — ворчит покупатель. Слышны звон монет и шелест бумаги, а потом шаги, затихающие глубже в лесу, в противоположных направлениях.

Даже когда они уходят, Уилл полностью не расслабляется, но внимательно слушает и отходит от меня на шаг.

— Теперь можем идти, — говорит он. — Это были дилеры с черного рынка. Было бы… неудачно, если бы мы набрели на них.

Я думаю о предупреждении в руководстве по вариантам, о нелегальных и опасных вариантах.

И спешу, чтобы снова догнать его.

— Ты уже можешь ощутить напряжение, — говорит Уилл, ослабляя узел галстука. — Оно растет. Все будут становиться более пугливыми, пока мы не узнаем, что исчезнет следующим. — Он поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Глаза у него цвета чистого неба. — К несчастью, ты приехала как раз вовремя, чтобы увидеть город в худшее время.

— Кое-что из этого мне все еще кажется ненастоящим, — признаюсь.

— А для меня все наоборот, — говорит он. — Завораживающе видеть Стерлинг глазами кого-то постороннего. — Я замечаю, что он ведет нас по пути, петляющему между деревьями, вместо того чтобы идти напрямую, словно пытаясь не оставить тропинки, по которой кто-то может последовать.

— Только несколько людей рискнуло покинуть города-побратимы, — говорит он. — Старшая сестра Элизы Пэттон работает в опере в Нью-Йорке. Она просто изо всех сил притворяется, что испытывает пропавшие чувства. Но с каждым новым Исчезновением делать это становится все труднее.

Перед нами высокая каменная стена, покрытая мхом и плющом. Она кажется еще выше, когда мы приближаемся к ней, пока не нависает над моей головой, и я внезапно надеюсь, что Уилл не ждет, что я заберусь по ней. Конечно, я могла бы, но предпочла бы не делать этого в школьной юбке.

Но карабкаться не пришлось, вместо этого Уилл ступает вперед и разводит ветки плюща на стене. Рядом с ржавыми петлями на двери выведена серая надпись, и я улавливаю низкий гул голосов за стеной. Уилл поворачивает ручку двери, и мы переступаем порог.

— Уильям! — Огромный мужчина стоит внутри, явно кто-то вроде охранника. Он берет руку Уилла и тепло ее пожимает.

Потом, увидев позади парня меня, бросает на него странный, вопрошающий взгляд.

— Она со мной. — Это все, что потребовалось сказать Уиллу, и мужчина отходит назад, пропуская нас.

Мы заходим во двор с большим открытым Рынком. Ветви деревьев над нами образуют подобие крыши. Деревянные будочки стоят вдоль тропинки, ведущей к тому, что когда-то, вероятно, было красивым домом.

— Он большой, — шепчу я Уиллу.

— Есть только один Рынок на все три города-побратима, и он открыт всего несколько дней в неделю. Теперь держись ближе ко мне, — говорит он.

Я спешу за ним по тропинке, сопротивляясь желанию взять его за руку.

Рынок находится в постоянном полумраке под ветвями деревьев, но будочки и дорожки подсвечиваются столбиками в земле, сияющими чем-то ярким, но не совсем огнем.

— Варианты Мерцания, — объясняет Уилл, когда видит, что я смотрю на них.

На прилавках будочек мерцают мешочки и стеклянные бутылочки. Названия вариантов написаны на мозаичных табличках. Мы проходим мимо стола, на котором лежат куски мыла с вариантами, и я улавливаю едва различимый запах сирени. Женщина склоняется, чтобы понюхать мыло, хрустящий белый кусочек, перевязанный лавандовой лентой, и я хочу протянуть руку и дотронуться до него, поднести к носу и глубоко вдохнуть. Вместо этого продолжаю идти, чтобы не отстать от Уилла.

Горстка вариантов разбросана на следующем столе в качестве образца. Когда ветерок раздвигает ветви, варианты ловят лучи солнца. Они мерцают, как бриллианты, на грубой поверхности дерева.

Мы забираемся по ступеням в развалины дома. Часть задней стены обрушилась, и второй этаж выглядит особенно непрочным. Но полы подмели, и ряды будочек и продавцов привносят определенное ощущение порядка. У меня очень странное чувство, как будто я сразу и внутри, и снаружи, с виноградной лозой и сорняками, которые кружевами вьются вдоль стен, и вариантами Мерцания, освещающими комнату из ржавых канделябров. Уилл ведет меня по узкому коридору в большую комнату с обветшавшими обоями, покрытыми лишайником. Чувствую уколы внимания, легкие взгляды и более открытый интерес, не совсем дружелюбный. Я — посторонний человек, которому здесь не место, призрак своей матери, вернувшийся в Стерлинг после стольких лет.

Я держусь к Уиллу настолько близко, насколько осмеливаюсь, замечая, что он словно успокаивает людей. Некоторые нас полностью игнорируют, но многие улыбаются ему, наклоняют головы, заметив его красивое знакомое лицо.

— Вернемся, когда будешь Совершеннолетней, — говорит Уилл тихим голосом, словно дело только в этом. — Технически до того момента тебя здесь не должно быть.

Свет проникает сквозь иголки деревьев и окна без стекол. В комнате три отполированных деревянных стола, один из них с огромной трещиной по центру. На табличке на первом столе написано «Ночное зрение», на втором — «Внутренний взор», на последнем — «Покрывало».

Варианты Ночного зрения темные и кажутся холодными на ощупь, словно черный песок. Они выставлены в плотных бархатных мешочках, покрытых угольно-черными камнями, в то время как варианты Внутреннего взора — смесь серебра и розовато-серого переливчатого цвета, как внутренняя строна раковины. Густая перламутровая жидкость налита в стеклянные пузырьки в форме миниатюрных шаров.

Уилл выбирает коричневый замшевый мешочек с вариантами Покрывала, предъявляя торговцу карточку Совершеннолетнего, и передает три золотые монетки, которые непохожи на валюту, виденную мной до этого. Я думаю о том, что он сказал: что люди чувствуют себя в ловушке, о стенах, смыкающихся вокруг них все плотнее, каждые семь лет.

Конец ознакомительного фрагмента