— Матильда Клиффтон. Я была лучшей подругой твоей мамы с детства, — объяснила она, и я узнала ее имя.
— Мама всегда любила получать от вас письма, — сказала я ей и уже собиралась поздороваться с другим человеком, как неожиданно она меня обняла, словно не могла уйти, пока не сделает этого.
Я слышала, как она предлагала отцу помочь чем сможет. Думаю, она, вероятно, не предвидела, что я и Майлз сойдем здесь с поезда три недели спустя.
— Привет! — зовет миссис Клиффтон, делая к нам шаг. Она сменила траурное платье из черного крепа на костюм цвета сливы и шляпку в тон. Ее рыжие волосы собраны в аккуратный пучок. И она красивее, чем я помнила. Но, может, это просто из-за того, что сейчас она улыбается.
— Добро пожаловать! — говорит она. — Айла, видеть тебя здесь — все равно что вернуться назад во времени. Ты так похожа на Джульет во времена нашей юности.
— Спасибо, — говорю. Я благодарна ей за то, что она может произносить имя мамы и мы все еще способны говорить о ней. — Вы, должно быть, помните моего брата Майлза.
Майлз протягивает руку:
— Майлз Куинн, — повторяет он официально, когда миссис Клиффтон берет ее. Гель отца испарился, и чуб Майлза торчит как позабытый пучок травы.
— Добро пожаловать, Майлз. А это мой сын Уильям. Он возьмет ваши сумки, — говорит миссис Клиффтон.
— Уилл, — говорит парень, протягивая руку. На вид он примерно моего возраста. Темные волосы немножко длинноваты, и я не могу не заметить, что они прикрывают кончики его ушей. Его зубам немного тесновато во рту, а таких голубых глаз я не видела раньше ни у кого.
Он в своем роде красив, что-то среднее между неряшливым и эффектным.
— Итак, это Стерлинг? — быстро говорю, осматриваясь.
— Вообще-то, нет, — отвечает миссис Клиффтон. — До Стерлинга еще достаточно долго ехать, но это самая близкая к нам станция. — Она бросает взгляд на темнеющее небо. — Нам бы постараться обогнать дождь.
Уилл берет наши сумки у носильщика, а миссис Клиффтон ведет к «форду» с кузовом и деревянными бортами, такими гладкими, что они кажутся глазированными.
Майлз толкает меня.
— Просто чтобы ты знала, — шепчет он, — видно твое ухо.
Моя рука подлетает к кончику правого уха, но оно все еще спрятано под аккуратно уложенными волосами. По лицу Майлза расползается такая широкая улыбка, что видна маленькая щербинка между его двумя передними зубами.
— Финальное слово сейчас будет «невыносимый», — шиплю. Я игнорирую его движения бровями и забираюсь в машину.
Миссис Клиффтон открывает дверь водителя и садится за руль. Она заводит двигатель и выезжает на дорогу, склонившись вперед, ее пальцы в перчатках лежат на руле. Она особо не разговаривает, и, когда машина качается и дергается, ее губы сжимаются плотнее. Ей требуется лишь мгновение, чтобы включить дворники ветрового стекла, так как дождь начинает заливать его словно краска.
— Спасибо, что терпите меня, — говорит миссис Клиффтон, ее нога то нажимает на педаль, то отпускает ее. — Мы недавно лишились водителя и, кажется, изо всех сил пытаемся адаптироваться. — Она краснеет, будто понимает, как это должно звучать для нас. Вместо ответа я киваю.
— Мы все так надеемся, что война скоро кончится, — добавляет она.
«Это временно», — эхом звучит голос отца в моей голове.
Вес маминого кольца чувствуется на моей шее.
Машина Клиффтонов поднимает густые столбы пыли на дороге позади нас, и многие мили нам не попадаются ни водители, ни дома.
— По большей части у нас тут фермерский край, — объясняет миссис Клиффтон.
— Чем занимается мистер Клиффтон? — спрашиваю вежливо.
Мой вопрос вызывает мгновение колебания.
— Он ученый, — отвечает миссис Клиффтон. — Болел полиомиелитом в детстве, поэтому от него мало проку на ферме или на войне. — Она бросает взгляд на Уильяма. — Теперь он… ищет способы улучшить качество жизни. Посмотри вперед, дорогая, — это Стерлинг.
Я выглядываю из окна, когда мы заезжаем в город. Главная улица украшена американскими флагами. Здесь есть несколько магазинов, над всеми ними — навесы, на стекле окна маленького кафе что-то написано.
— Это магазин Фитца, — говорит Уилл, кивая на ржаво-красные кирпичи универмага.
Мы проезжаем мимо банка, магазина техники, шляпной, пекарни, пустой заправочной станции «Тексако», побитой и серой сквозь дождь. Городок похож на любой другой сонный фермерский поселок, но именно здесь выросла моя мама. Может, я все еще смогу найти здесь часть ее, как солнечный свет находит отпечаток руки на стекле.
— Наш дом чуть дальше, — говорит миссис Клиффтон, напевая себе под нос, и сворачивает на дорогу поуже. Дома и фермы разбросаны вдоль нее, как шарики, между полями и плотной стеной леса. Раскинувшееся над нами небо затянуто тяжелыми тучами. Миссис Клиффтон сворачивает с дороги, и Уилл выпрыгивает, чтобы открыть большие железные ворота. Когда он возвращается, его белая рубашка покрыта серыми пятнами дождя. Машина забирается по извилистой подъездной дорожке, и открывается вид на дом Клиффтонов.
Дом — нечто среднее между тесными и уютными уголками Склона и обширными особняками, посмотреть на которые отец однажды отвез нас на Род-Айленд. Сквозь пелену дождя в окнах первого этажа виден свет. Четыре трубы поднимаются из черепичной крыши, а комнаты находятся в отходящих от центральной части дома застекленных крыльях. Красные кирпичи светятся так, словно они теплые на ощупь. Внезапно я замечаю блеклое пятнышко на подоле своего платья и прикрываю его рукой.
— Простите, кажется, мы забыли зонтики, — говорит миссис Клиффтон, направляясь по круговой подъездной дороге к дому. — Придется пробежаться. Сначала идите вы втроем, а я — прямо за вами.
Уилл открывает дверь под раскат грома, и, хотя мы с Майлзом взбегаем по каменным ступенькам вслед за ним, платье промокает под дождем и прилипает к телу. Волосы, аккуратно уложенные Кэсс сегодня утром, теперь прилипли к щеке.
Уилл открывает тяжелую входную дверь в ярко-желтую прихожую, и я спешу внутрь. Дождевая вода стекает по моим ногам и разливается лужей по клетчатому мраморному полу. Люстра висит в двух этажах над нами, сияя словно солнце.
— Вау, — говорит Майлз, уставившись на высокий потолок.
Его ботинки скрипят по отполированному полу. По крайней мере, дождь скрыл пятно на платье.
Капельки дождя бисером покрывают лоб Уилла и стекают с его ресниц. Он протягивает руку, чтобы смахнуть их.
— Принесу полотенца, — говорит он, и к тому времени, как он возвращается с ними, миссис Клиффтон входит через парадную дверь.
Она вздрагивает, когда видит, что мы все еще стоим там, и тяжело опускает на пол наш багаж.
Я снова смотрю на лужу у своих ног и щурюсь.
Вой ветра стал пронзительнее. Дождь продолжает стучать в окна. Однако миссис Клиффтон и наши кожаные чемоданы идеально сухие.
Мы вытираемся и встречаемся с единственной оставшейся служанкой Клиффтонов, поваром и управляющей домом, живущей в нем, Женевьевой. Она высокая и худая как щепка, а ее волосы цвета дыма. Она предлагает крепкий, но неароматный чай. Он как угли опускается по горлу, согревая меня изнутри, когда мы идем за миссис Клиффтон осматривать дом. Я пытаюсь не сравнивать его со Склоном, но не могу не заметить, что все дверные ручки фигурные медные, в отличие от наших: круглых стеклянных. Здесь нет красивых часов дедушки, которые тикают и звенят всю ночь, не имеется и коллекции фигурок-лягушек с маленькими кусочками бумаги, засунутыми под них, чтобы они не съезжали с наклонных полок. Вместо них декоративные книги, узорчатые шторы и крошечные раскрашенные фарфоровые шкатулки, расставленные в идеально ровных витринах. В коридорах картины с изображением ваз и чаш, переполненных фруктами, а не морские карты отца или распечатанные наброски архипелагов. «По крайней мере, он увидит еще океан, когда уедет,» — думаю я. Некоторые предметы мебели выглядят так, словно ими никогда не пользовались. Но, когда мы заворачиваем за угол, миссис Клиффтон с воодушевлением показывает на деревянный стул.
— Уилл сделал его для меня, когда ему было тринадцать, — произносит она с гордостью.
— Он скорее функциональный, чем красивый, — говорит Уилл.
— Я обожаю его, — возражает миссис Клиффтон.
— Ты — моя мама, — отвечает Уилл, улыбаясь мне немного смущенно, и проводит рукой по коротким волосам на затылке. Он идет за нами, пока мы осматриваем застекленную террасу и парадный обеденный зал, а также библиотеку миссис Клиффтон, где книги покрывают все стены, их корешки ровные, как клавиши. Я изучаю старый патефон и аккуратный ряд деревянных тростей, когда Майлз протягивает руку, чтобы крутануть полуночный глобус небесного свода. Я хватаю его за запястье. На его руке все еще остатки арахисового масла.
Я бросаю на него предупреждающий взгляд, а потом поворачиваюсь к миссис Клиффтон:
— У вас красивый дом, — говорю я.
— Да, — эхом повторяет Майлз и вытирает руки о край рубашки. — Спасибо, что приютили нас.
Миссис Клиффтон машет рукой.
— Ваша мама была мне как сестра, — говорит она, быстро моргает, и на секунду я боюсь, что она заплачет. Майлз напрягается рядом со мной.