Эмили Ллойд-Джонс

Дома костей

Посвящаю моим бабушкам

Живые

Дети могильщика были настоящими хулиганами.

Они гоняли кур по соседским дворам, размахивая палками, как мечами, и крича, что это чудовища превратились в птиц. Убегали в поля и возвращались с губами, перепачканными соком ягод, с хрустом перемалывая семечки крепкими зубами. Скакали по дому, врезались в стены и сломали одну из ложек любви [В Уэльсе существовала древняя традиция, которая вела свою историю от кельтов. Неженатый мужчина демонстрировал свои чувства понравившейся девушке не только нехитрыми подарками в виде сладостей или пирогов, но и с помощью красивой ложки, которую собственноручно вырезал из дерева. — Прим. ред.], вырезанных их отцом. А однажды впрягли свинью в тележку и носились по деревне, испуская вопли страха вперемешку с восторгом. Почти все сходились во мнении, что у старшей и единственной на тот момент в семье дочери на уме одни проказы, да и младший брат от нее не отставал.

— Они угомонятся, — говаривала хозяйка постоялого двора Инид. — В детях, растущих в таком тесном соседстве с Аннуном [Потусторонний мир в валлийской мифологии. — Прим. ред.], не может не быть хотя бы искры буйства. Их родители слывут порядочными людьми. И дети станут такими же.

— А не станут, — подхватывал Хивел, — так из девчонки получится отличный новобранец для армии кантрева [Кантрев — единица административного деления средневекового Уэльса, игравшая центральную роль в организации системы правосудия согласно валлийским законам. — Прим. ред.].

Отец сорванцов рыл могилы, и когда вечерами приходил домой, под его ногтями виднелась земля, а сапоги были в грязи. Если в деревне никто не умирал, он пропадал в лесах и возвращался с грибами, кислицей и всевозможными ягодами. Семья никогда не была богата, но стол ломился от вкусной снеди. Мать вела книги расходов, общалась с плакальщиками и сажала по краям кладбища дрок, чтобы защититься от магии.

При всей свободе, которой пользовались дети, одно правило они знали твердо: идти в лес за отцом нельзя. Они следовали за ним до тени, которую отбрасывали деревья на каменистую почву, а потом отец поднимал руку с растопыренными пальцами, прощаясь и запрещая идти дальше одним-единственным жестом.

Дети слушались — поначалу.

— Что ты делаешь? — спросил брат, увидев, что сестра шагнула под навес ветвей.

— Хочу увидеть лес.

Брат потянул ее за руку, но она отмахнулась.

— Нельзя, — напомнил он. — Нам не разрешают.

Но сестра не слушала его.

Лес был прекрасным, заросшим густым папоротником и пышным мхом. Сперва все шло хорошо. Девочка срывала лесные цветы и вплетала в свои спутанные волосы. Попыталась поймать в ручье рыбешку. Смеялась и играла, пока не спустился вечер.

Подкрадывалась темнота, пробуждались твари.

Темная фигура застыла неподалеку, наблюдая за девочкой. На миг ей показалось, будто это отец. Незнакомый человек был рослым и широкоплечим, но с чересчур узкой талией и запястьями.

А когда он подошел ближе, девочка поняла, что это вовсе не человек.

И никак не мог им быть — с голыми костями лица, ощеренными зубами и пустыми провалами глазниц. Девочке уже случалось видеть трупы, но их всегда бережно заворачивали в чистое полотно, а потом опускали в землю. Они были мирными. А эта тварь медленно передвигалась под тяжестью доспехов, на поясе у нее висел меч. И она смердела.

У девочки мелькнула смутная мысль схватить какую-нибудь ветку, чтобы было чем отбиваться, но ее сковал страх.

Нежить подобралась так близко, что девочка видела мелкие щербины и трещинки на ее костях и черноту на месте выпавших зубов. Тварь встала на колени перед девочкой, не сводя взгляда пустых глазниц с ее лица. Притянула ее к себе.

И сделала вдох. Прерывистый сильный вдох сквозь зубы, словно пыталась ощутить вкус воздуха.

Девочку трясло от ужаса. Им был пропитан каждый миг.

Нежить отстранилась, склонила голову набок в безмолвном вопросе. Потом поднялась на ноги и устремила взгляд куда-то за спину девочки. С судорожно бьющимся сердцем девочка оглянулась через плечо.

В нескольких шагах от них стоял отец. В одной руке он держал корзину с лесной зеленью, другой поудобнее перехватывал топор. Угроза была невысказанной, но несомненной.

Нежить отступила, а девочка по-прежнему дрожала так сильно, что не могла выговорить ни слова. Отец упал перед ней на колени, проверяя, не ранена ли она.

— Я же говорил тебе не ходить за мной.

На ее глаза навернулись слезы.

— Смерти не стоит бояться, — сказал он, — но и забывать о ней не надо. Нужно осознавать ее.

— Так это была она? — спросила девочка. — Настоящая смерть?

Отец положил ладонь ей на плечо.

— Дом костей, — ответил он. — После смерти они задерживаются на этом свете. Вот почему деревенские не тревожат лес.

— Но ты же сюда ходишь, — возразила она.

— Да, — подтвердил отец. — Тем из нас, кто по долгу своего ремесла имеет дело со смертью, все это знакомо. Я их не боюсь, и тебе незачем, если знаешь, как найти путь в лесу.

Она вгляделась в чащу деревьев, ветки которых оплетал туман, — на лес опускалась ночная стылость. Девочка уже не боялась — скорее, в ней пробуждалось чувство, схожее с радостным предвкушением.

— Научишь меня? — спросила она.

Отец улыбнулся и взял ее за руку.

— Я тебе покажу. Но наберись терпения и не сдавайся.

Два года он показывал ей, как находить тропы среди деревьев, где водятся кролики, как отличать сладкие ягоды от ядовитых. И никогда не расставался с топором. В те дни, когда они не ходили в лес, он брал ее на кладбище. Она училась разбивать верхний каменистый слой почвы, заворачивать тела в саван, отдавать покойным последние почести.

Зимы стали суровыми и холодными, запасы еды быстро истощались. После жидких супов воспоминания о налитой соком ежевике и зелени, сбрызнутой маслом, не давали детям спать по ночам. Деревня мельчала — земледельцы забирали семьи и увозили куда-то, оставляя пустые дома и голые поля. Все меньше оставалось тех, кому требовались услуги могильщика.

Мать забеременела в третий раз, и когда отцу предложили работу разведчика, он согласился. Наместнику кантрева вздумалось обследовать заваленный рудник, а добраться до него можно было лишь через лес. Потому он и обратился к человеку, которому лес не внушал страха.

Дочь умоляла взять ее с собой, но отец отказался. А когда она заспорила, дал ей половину деревянной ложки любви. Несколько таких ложек он вырезал для их матери, когда ухаживал за ней, а эту сломали сестра и брат, играя в кухне. Завитки темного дерева были гладкими на ощупь, девочка провела пальцем по переплетенным сердечкам и цветам.

— Вот, — сказал отец, обхватывая ее ладони и бережно сжимая в них ложку. — Бери себе эту половинку, а я возьму другую. Пока она с тобой, знай, что я тебя найду.

Девочка прижала ложку к груди и кивнула. Отец поцеловал детей и беременную жену и ушел в лес.

Он не вернулся.

Ложась спать, дочь клала половину ложки под подушку, а днем носила ее в кармане. Она верила, что он непременно вернется.

Иногда дочь уходила в лес. Стояла среди деревьев в тени гор и ждала. Ждала, что снова увидит мертвеца.

Лес ничуть не пугал ее, скорее, ей хотелось быть такой же, как он — неподвластный времени и неуязвимый, жестокий и прекрасный.

Смерть не могла коснуться его.

Глава 1

Вечерний воздух приятно пах свежевырытой могилой.

Рин поглубже вдохнула этот запах — сладость перевернутого дерна, влаги, исходящей от зеленой травы, и древесного дыма, долетающего из деревни. Лопату было удобно держать в руках, рукоятка легла как раз на привычные мозоли. Рин вонзала ее в сырую землю, выворачивая камни и разрубая тонкие корни. Контуры могилы она обозначила бечевкой и гвоздями, теперь предстояло снять верхний слой зелени и почвы.

Лопата ударилась о камень, тонкий звон отдался в ушах. Поморщившись, Рин схватилась за камень обеими руками и вывернула его из земли. Вместе с камнем показался червяк, корчась с недовольством существа, непривычного к солнечному свету. Рин подцепила его двумя пальцами и швырнула через плечо.

За ее спиной кто-то издал негодующий возглас.

Она обернулась.

Брат стоял за ней, держа червяка в перепачканных чернилами пальцах.

— Извини, — сказала Рин. — Я не слышала, что ты подошел.

Гарет бесстрастно взглянул на нее, отошел влево на несколько шагов и бросил червяка в траву.

— А тебе никогда не приходило в голову вернуть червяка на прежнее место?

— То, что выползает из могилы, я обычно убиваю, — ответила Рин. — Так что пусть этот червяк скажет спасибо.

Гарет нахмурился, возле рта обозначились недавно появившиеся морщины. Из них двоих он был младше, однако нес на себе печать старческой усталости.

— Напрасно ты взялась рыть могилу, Рин.

Она невольно фыркнула:

— Потому что этим делом займешься ты?

Одежда Гарета была безупречна. Ни пятнышка земли на жилетке, ни единой травинки на сапогах.

— Потому что, — его голос зазвучал серьезнее, — утром приходил молодой мистер Тернер и известил нас, что мистрис Тернер наши услуги не понадобятся. Они решили сжечь тело.

На миг Рин замерла, разрываясь между своей задачей и осознанием, что больше в ее услугах нет необходимости. Руки изнывали от желания снова взяться за лопату.

Покачнувшись на пятках, она принялась вытирать испачканные землей руки о штаны. Гарет увидел, что на них появляются грязные полосы, и охнул, как от боли, но она не обратила внимания.