Граф вздохнул и несколько минут молчал, уставившись в камин невидящим взглядом. Я не могла оставаться равнодушной к его истории — она казалась похожей на роман, такая грустная и романтичная. Однако понять, к чему он клонит, я пока не могла и решила терпеливо ждать продолжения. Наконец он снова повернулся ко мне и спросил:

— Я не слишком утомил вас, может быть, вы хотите что-нибудь съесть или выпить?

— Я с удовольствием выпью чаю, если вы не против, — ответила я, стараясь быть поприветливее с графом, который вызывал у меня теперь сочувствие как человек, много страдавший, и как старик, который сознает, что прожил жизнь не так, как должно, и не имеет времени исправить ошибки юности.

Граф позвонил и велел слуге накрыть маленький столик к чаю. Слуга не удивился такому требованию в столь позднее время, из чего можно было сделать вывод, что граф человек с причудами и слуги к ним привыкли. Должна буду привыкнуть и я.

Вскоре столик был накрыт, и я принялась уплетать остаток торта, а граф, улыбнувшись моему аппетиту, заговорил снова:

— С вашего позволения, я продолжу. Итак, я вел легкомысленную жизнь до тех пор, пока был полон сил и привлекателен. Когда же мне минуло сорок пять лет, у меня достало ума прекратить играть роль ловеласа и оставить о себе приятную память в свете, не омраченную насмешками молодых над стареющим повесой. Я вернулся в свое поместье и на свежем воздухе деревни стал размышлять о прожитых годах…

Он снова сделал паузу, и я невольно отставила тарелочку с тортом, чувствуя себя смущенной и озадаченной. Мне не терпелось, чтобы граф перешел наконец к вопросам, касающимся нашего брака, но приличия не позволяли торопить его, тем более что он сам предупредил мои попытки своим вступлением.

— Постепенно я остепенился, стал заниматься делами поместья, пришедшими в беспорядок из-за моего малого в них участия, и через несколько лет прошлая жизнь стала казаться мне прочитанным когда-то романом. Я много читал, стал бывать за границей, покупать картины, занялся благотворительностью — в общем, превратился в достойного пожилого джентльмена. — Тут он усмехнулся и опять лукаво посмотрел на меня.

«Старик-то еще и шутник, оказывается», — подумала я, снова принявшись за пирожное.

— Дорогая, как бы вам не стало дурно от неумеренного потребления сладостей, — с шутливым беспокойством заметил граф.

— Не беспокойтесь, сэр, вы и сами знаете, что я за свою жизнь съела очень мало сладостей и теперь хочу восполнить этот недостаток.

— Ну что же, вы, конечно, правы, и вряд ли вам угрожает излишняя полнота, я просто волнуюсь, а вдруг от переедания торты будут вызывать у вас отвращение? Даже жаждущему в пустыне не дают столько воды, сколько он просит, — заметил граф.

— Мне трудно заглядывать вперед, не имея вашего жизненного опыта, но если завтра мне не захочется торта, я признаю, что вы были правы, и начну есть мороженое, — весело отвечала я, удивляясь про себя, что так свободно разговариваю с графом. Надо же, стоит посидеть с человеком за чайным столом, как он начинает казаться ближе и даже приятнее.

— Ну что же, поживем — увидим, — философски заметил граф, — а я, с вашего позволения, продолжу надоедать вам своими россказнями… Итак, жизнь моя текла теперь ровно и спокойно, но вскоре меня стали посещать мысли о том, что не так далек тот день, когда придется покинуть этот мир, а кому я оставлю все, что имею, — я не мог ответить. Вот когда я пожалел по-настоящему, что не внял родителям и не женился. К этому времени моя давняя возлюбленная овдовела, и мы с ней стали добрыми друзьями. Ее счастье в браке оказалось недолгим, но я не злорадствовал по этому поводу. Мне было жаль ее и жаль себя. Из нежной скромной девушки она превратилась в серьезную и решительную даму и во вторую же нашу встречу прямо попеняла мне, что я не позаботился до сих пор о продолжении рода. Я был бы счастлив жениться на ней, чтобы провести оставшиеся годы вместе, но она категорически отказала мне, отказала во второй раз! Но на этот раз она оказалась права — она бы не смогла подарить мне ребенка и заставляла выбрать жену помоложе. Но, к сожалению, бурные годы молодости оставили на моем здоровье свой отпечаток, время было упущено, и я уже не мог произвести на свет наследника.

Граф опять замолчал, а я все пыталась понять, зачем он в таком случае женился, мог бы усыновить какого-нибудь бедного племянника, у богатого дяди такие всегда найдутся.

— И вот тогда мне пришел в голову этот план. Я прекрасно сознаю, что он не слишком красив с точки зрения морали и нравственности, но я столько страдал в юности, что, надеюсь, мне простятся не только прошлые, но и будущие прегрешения. Итак, я решил жениться на небогатой молодой девушке, помочь ее семье, хотя бы этим частично искупив свою вину перед ее загубленной юностью, а взамен попросить ее подарить мне наследника. Подождите, прошу вас! — с горячностью воскликнул он, ибо я опять хотела вставить свою реплику, боюсь, не слишком обдуманную. — Я скоро закончу, и вы в полной мере сможете излить на меня свое негодование, — продолжал он. — Я понимал, что не смогу исполнять свой супружеский долг, но молодая жена старого мужа вряд ли долго будет хранить ему верность. Она, скорее всего, найдет себе любовника. И тут я подумал — а почему бы ей не родить ребенка от любимого человека? Я признаю его своим наследником, у меня будет продолжатель рода, моя жена обретет счастье в любви, а я — в сыне или дочери, и все будут довольны. Я выбрал вас, потому что вы молоды, красивы, а главное, умны и обладаете чувством юмора. Я надеюсь, все эти качества помогут вам понять меня и преодолеть отвращение ко мне и моей просьбе… А теперь я жду вашего суда. — Он нахмурился и внимательно посмотрел на меня, ожидая моей реакции.

Первыми моими словами было:

— Это просто чудовищно! Как смеет джентльмен делать такое предложение леди, которую он назвал своей женой?! Тут есть только два объяснения: либо он не джентльмен, либо не считает ее леди. Что может быть ужаснее мужа, который толкает жену на измену!

— Я смиренно прошу простить меня, хотя и не очень надеюсь на ваше прощение. И все же не верю, что ваше суждение окончательно. По-моему, это справедливо — устраниться и позволить женщине обрести счастье, которое не может дать ей муж. Пройдет время, может быть, годы, и вы полюбите кого-нибудь, вы не сможете прожить без любви всю жизнь. И тогда, может быть, случится так, как я мечтаю… Если только я доживу до этого. В случае, если вы овдовеете раньше, я завещаю свое имя и титул вашему ребенку, даже если вы вступите во вторичный брак. Но мне очень хотелось бы…

— А вы не подумали о том, что я не смогу завести себе любовника, так как я воспитана в почтении к браку и не приемлю супружеских измен? Как вы, должно быть, презираете женщин, если считаете каждую способной на подобный низкий поступок!

Граф побледнел, на лице его появилось выражение страдания.

— Как же я ошибся в вас! Вы казались мне живой, немного легкомысленной и упрямой, и мне показалось, что вы не потерпите такой жизни, какую мог предложить вам старый муж, взбунтуетесь и обязательно влюбитесь в какого-нибудь молодого светского красавца или даже слугу, хотя бы назло мужу!

Я почувствовала, что краснею. Он словно прочел мысли, которые витали в моей голове утром, когда я ехала в церковь и размышляла о побеге с молодым конюхом.

В глазах его блеснули слезы.

— Я снова прошу вас простить меня. Я, видимо, действительно слишком стар, чтобы разобраться в юной душе, я совершил непоправимое — обрек вас на тоску и одиночество, и это будет мучить меня до самой смерти. Я ошибся и должен быть наказан за это — я дам вам развод. — Голос его дрогнул, он резко встал из-за стола и подошел к камину.

— Вы снова оскорбляете меня, и все ваше раскаяние не дает вам права на это! Нас соединили перед алтарем, и я не соглашусь на развод, несмотря на все, что услышала от вас. — Я чуть ли не кричала, впервые почувствовав, что необходимость самой решать свою судьбу, не опираясь ни на чьи советы, — тяжелое бремя. До этого я всегда мечтала поскорее вырасти и быть самостоятельной…

Граф покачал головой:

— Я уже и сам не знаю, что говорю. Мы оба слишком взволнованны. Идите спать, дорогая, завтра мы отправимся в наше поместье, и там, на природе, я надеюсь, мы оба успокоимся и вернемся к этому разговору. Сейчас вы полны эмоций, и я думаю, со временем мы разрешим наш конфликт. Я попрошу Гилмора позвать к вам Джейн. Мы выезжаем в десять, завтрак будет подан в половине девятого. Отдохните хорошенько — дорога предстоит дальняя. Доброй ночи.

Он сухо поклонился и вышел. Я вскочила и принялась расхаживать по комнате, совершенно ошеломленная. Каких только огорчений не сулил мне этот брак, но такого не смогла бы, наверное, вообразить даже мисс Радклифф. Вот сюжет для романа, достойный ее пера. Если мои внуки однажды спросят меня, какой я была в молодости, я напишу всю правду о своей жизни. (Если когда-нибудь эта история увидит свет, значит, мне довелось все-таки воспитывать внуков.)

Появление Джейн прервало мою «прогулку». Девушка проводила меня в спальню, я переоделась и улеглась в уютную кровать с небольшим балдахином из серо-голубого бархата, хотя была уверена, что вряд ли смогу уснуть в чужом доме, да еще после такого долгого и сумбурного дня.

Джейн пожелала мне доброй ночи и оставила меня в тишине размышлять обо всем случившемся.

Самое странное, что я не знала, радоваться мне или огорчаться от того, что мне не придется делить ложе с графом. Конечно, я должна была испытывать облегчение после его откровения и испытывала его, но причина, по которой я была избавлена от этой неприятности, порадовать меня не могла.

Как! Считать меня настолько безнравственной, чтобы думать, будто я могу изменять мужу! Какое же впечатление я произвела на графа, если он выбрал именно меня для осуществления своих мечтаний. Правда, я никогда не пыталась произвести на графа хоть какое-то впечатление. Он был для меня просто одним из знакомых, сочувствующих нашему положению. Когда тетя впервые предположила, что граф может сделать мне предложение, я только посмеялась. Поэтому манера моего поведения с графом не изменилась — я не пыталась ни привлечь его, ни оттолкнуть, как поступила бы более серьезная девушка в зависимости от того, хочет она замуж или нет.

Теперь я жалела об этом очередном проявлении моего легкомыслия. Нужно было сразу все продумать и сделать все возможное, чтобы граф счел меня неподходящей партией. Хотя тетя, наверное, была права, и мне вряд ли представилась бы еще одна возможность устроить счастье своей семьи, даже ценой своего собственного.

По мере того как таяла моя свеча, тревоги мои стихали — легкомыслие брало верх над огорчениями, как я ни пыталась быть серьезней. К трем часам утра брачные обязанности уже не казались мне столь обременительными, а к пяти я уже решила, что жизнь моя будет весьма приятной. Граф, видимо, не собирается все время держать меня в деревне — иначе где я найду отца для его наследника? Значит, я наконец увижу большой свет, а не эту жалкую пародию в лице дам из благотворительного комитета. Граф обещал не торопить меня, а там, я, возможно, и вправду полюблю так сильно, что забуду про свои брачные вериги…

Немного успокоенная, я потушила свечу и почти сразу же уснула.

Глава 4

Когда Джейн разбудила меня, я не сразу поняла, где нахожусь и кто эта милая девушка. Только когда она назвала меня «ваша светлость», я вспомнила, что вчера была моя свадьба. Вместе с этим я припомнила и ночной разговор, однако слишком плохо выспалась, чтобы размышлять об этом сейчас.

Джейн помогла мне одеться в светло-серое дорожное платье с бордовыми лентами и такой же чепчик, после чего я спустилась вслед за ней в столовую. Граф ждал меня у двери, чтобы проводить к столу.

— Доброе утро, дорогая. Надеюсь, вы хорошо отдохнули? — спросил он как ни в чем не бывало.

— К сожалению, нет. Я спала мало и совсем не отдохнула, — отвечала я довольно холодно и принялась поглощать завтрак.

— Я сильно расстроил вас вчера, у вас и без моей исповеди был тяжелый день, но я должен был сразу прояснить все, чтобы не мучить вас напрасными тревогами и неопределенностью вашего положения. Но я буду искать способы загладить свою вину — посмотрите, как вам нравится этот торт? Я специально разбудил повара на заре, чтобы он порадовал вас. — Граф посмотрел на меня с дружеской усмешкой, и у меня не хватило мужества продолжать негодовать на него.

В конце концов, сначала нужно все обдумать. Граф польстил мне, назвав меня умной девушкой, обладающей чувством юмора, он был со мной откровенен и надеялся на понимание.

— По дороге в поместье я покажу вам рисунки, на которых представлены несколько подходящих домов, чтобы вы могли выбрать лучший для вашей матушки.

После этих слов я не знала, сердиться мне на графа за его хитрость — ведь он явно пытался задобрить меня, или горячо благодарить за доброту. Я выбрала средний вариант и вежливо поблагодарила его, всем видом показывая, что не клюнула на его приманку.

После завтрака мы спустились во двор, куда уже была подана большая дорожная карета. Мы уселись, кучер прикрикнул на лошадей, и путешествие началось. На сиденье рядом со мной лежала папка с изображениями уютных городских домов и прелестных сельских коттеджей. Граф читал какую-то толстую книгу и не докучал мне разговорами, дорога была ровная, и я спокойно рассматривала планы домов, читая подробные описания. Приблизительно через час я выбрала из всех рисунков три наиболее симпатичных.

— Мне понравились вот эти сельские домики, сэр, — сказала я графу. — Матушка всегда мечтала жить в деревне, иметь свой огородик и птичник. Я хочу послать эти картинки маме и тетушке, пусть они выберут сами, однако меня беспокоит вопрос — не слишком ли эти дома дорогие для меня?

— Пусть вас это не волнует — за дом будет заплачено столько, сколько нужно.

— Но мои средства…

— Оставьте ваши средства на покупку платьев и безделушек и позвольте мне самому купить дом для вашей матушки. Считайте это моим свадебным подарком теще, женщине, которая воспитала такую чудесную дочь, невзирая на тяготы жизни. — Граф улыбнулся мне и снова уткнулся в книгу.

— Вы очень добры, сэр.

— Вряд ли вы действительно думаете так после нашего вчерашнего разговора. Однако осмелюсь сказать вам, что я женился, испытывая к вам чувство глубокой симпатии, почти отеческую нежность, и обещал вашей матушке заботиться о вас и баловать, что я и собираюсь делать независимо от вашего ко мне отношения.

— Я действительно считаю вас добрым человеком. Я не так наивна, чтобы не понимать, что в людях заложены как плохие, так и хорошие качества, и в разные моменты жизни возобладают то одни, то другие.

— Выходит, я все же не совсем ошибся в выборе: здравость ваших суждений дает мне надежду, что рано или поздно мы станем добрыми друзьями.

Я не ответила на эту любезность, и оставшаяся часть пути до места, где мы должны были обедать, прошла в молчании. Я смотрела в окошко, граф читал книгу, хотя мне показалось, будто он время от времени наблюдает за мной. После полуторачасового перерыва на обед и отдых мы снова отправились в путь.

Прием, оказанный графу во время нашей остановки, произвел на меня впечатление. Графа явно знали в гостиницах на дороге в его поместье и относились с большим почтением. Часть этого уважения досталась и мне, и я испытывала немалое удовольствие от любопытных взглядов и обращений вроде «ваша светлость» и «госпожа графиня». К этому удовольствию примешивалось, однако, некоторое смущение, а также недовольство собственным тщеславием. «Все это для меня ново, но я скоро привыкну к графским почестям и стану более спокойно принимать знаки внимания. Я не должна быть такой тщеславной, иначе превращусь в капризную пустышку вроде Кэтрин Вудс».

Кэтрин училась вместе со мной в пансионе и приводила учителей в ужас своей невежественностью и полным нежеланием что-либо делать, с одной стороны, и твердой уверенностью в собственной неотразимости — с другой. Она была из семьи барона, и многие девочки заискивали перед ней в надежде быть приглашенными на каникулы в шикарный замок. Однако я не упускала случая посмеяться над ней, здраво полагая, что наследница значительного состояния вряд ли стала бы учиться в дешевом пансионе. Как выяснилось впоследствии, отец Кэтрин разорился, замок был заложен, и все надежды семьи основывались на удачном замужестве дочери. Мне было очень интересно, как сложилась ее судьба после пансиона и смогла ли она найти жениха, который прельстился бы ее голубыми глазами настолько, чтобы забыть о ее пустой головке и непомерной гордыне.

Так что мне вовсе не хотелось превращаться в подобие Кэтрин, тем более что тетя не упускала случая напомнить мне об этом примере каждый раз, когда я вела себя, по ее мнению, необдуманно.

Мы остановились переночевать в уютном местечке, а на следующее утро продолжили путь. Во всех гостиницах нас принимали столь же радушно, как и в первой, что, безусловно, подкреплялось щедростью графа, а к вечеру мы наконец достигли поместья.

Глава 5

В лучах заходящего солнца Эммерли показалось мне необыкновенно красивым. Дом в классическом стиле, не слишком старый, но и не новый, явно перестроенный, располагался на склоне холма, а внизу протекала река. Дорога, по которой мы ехали, петляла по парку, показывая дом в разных ракурсах сквозь еще молодую листву могучих деревьев, скорее всего ровесников дома. Граф объяснил мне, что с другой стороны холма находится сад, незаметно переходящий в лес — прекрасные охотничьи угодья. На другом берегу реки простирались поля и луга фермеров — арендаторов графа.

Поместье носило имя одной из прародительниц графа, Эммы Дэшвилл, которая была настолько красивой, что едва не стала очередной женой его величества Генриха VIII. От известной всем участи ее спас флюс, возникший в результате неумеренного потребления засахаренных орешков, поднесенных королем, и выставивший ее на посмешище перед двором, ибо она не смела запереться у себя дома. Когда его величество увидел даму своего сердца со щекой, похожей на булку, он почувствовал такое глубокое сострадание к бедняжке, что непременно должен был обсудить ее положение с одной из придворных дам. А та убедила его, что красота Эммы, может, и вернется, но она навсегда останется при дворе «дамой с флюсом», а королеве не пристало вызывать насмешки. Король полностью согласился с этим мнением, и вскоре его утешительница короновалась в Вестминстере, а ничуть не огорченная этим Эмма вышла замуж за любимого ею придворного. Вскоре она снова засияла при дворе, и король, возможно, пожалел о своей спешке, а возможно, и нет, этого никто сказать не мог. Однако он по-прежнему столь благосклонно относился к Эмме, что присвоил ее мужу титул графа Дэшвилла.

Счастливый супруг назвал полученное вместе с титулом поместье Эммерли, чтобы увековечить память своей несравненной жены.

Потомки прекрасной Эммы также были известны при дворе. Многие графини из ее рода заслуженно пользовались славой необычайных красавиц, а благородные графы приумножили как славу своего имени, так и богатства поместья.

Эту историю, которая была записана в семейной летописи, подтверждена многими уважаемыми свидетелями и ни в коей мере не считалась легендой или вымыслом, я уже слышала от графа еще до нашей свадьбы. Сейчас же он любезно заметил, что мое появление в Эммерли весьма уместно, ибо многие женщины рода Дэшвилл носили родовое имя, и я, будучи Эммой, словно бы возвращалась под отчий кров.