— Я могу лишь повторить, что вы очень добры ко мне.

— К вам нетрудно быть добрым, но не забывайте, что я все еще надеюсь на жертву с вашей стороны. Но не будем пока об этом…

За столом стало тихо, я не хотела поддерживать беседу в данном русле, опасаясь, что не сдержу гнева и наше хрупкое перемирие с графом прервется.

Остаток дня я провела в своей комнате для рукоделия за изучением модных журналов. Никто не явился с визитом, и граф тоже не беспокоил меня.

Уютная комнатка полюбилась мне сразу же, она была похожа на тихое пристанище, в котором бедная героиня романа преклонила усталую голову после всех треволнений…

Правда, мой роман едва успел начаться, а мне уже требовалось пристанище, и это давало мне повод представлять себя какой-нибудь Агнес Грей или незнакомкой из Уайтвелл-холла, чьи горести на первых страницах делают полнее их счастье в финале романа.

Глава 7

Следующий день прошел почти так же. После завтрака (довольно позднего) я в одиночестве прогуливалась по аллеям, после обеда сидела в беседке, глядя на реку. Граф уехал рано утром, и я старалась не вспоминать о его существовании. Тем временем прибыла Джейн, и вечер прошел в приятной болтовне двух молодых девиц.

Назавтра я выполнила свое решение встать рано утром, но вместо того чтобы пойти гулять, отправилась в картинную галерею, которая занимала целое крыло в третьем этаже здания. Окна были расположены так, чтобы картины освещались наилучшим образом. Даже мне вскоре стало ясно, что они великолепны, а знатоки, наверное, готовы были бы платить по пять фунтов за посещение галереи, вздумай граф таким образом улучшить свое состояние. Больше всего меня привлекали пейзажи, однако я довольно долго простояла перед портретом первой Эммы Дэшвилл, основательницы рода. Старинный портрет сохранился в прекрасном состоянии, за ним явно тщательно ухаживали. Он висел так, чтобы на него не падали прямые солнечные лучи (очевидно, граф следовал новой теории о том, что они убивают картины), но в то же время сразу привлекал внимание всякого, вошедшего в галерею через любую из трех ее дверей.

Нежное лицо Эммы Дэшвилл было задумчиво, но в глазах светилось лукавство и явное самодовольство. Еще бы — столь счастливо избежать брака, зачастую кончавшегося эшафотом, и при этом сохранить милость короля и преклонение супруга могла в те годы, да и теперь, только выдающаяся женщина. Платье Эммы казалось довольно смелым для того времени, но прекрасная графиня явно не была в плену у этикета, напротив, стремилась сама устанавливать стиль придворной жизни, зная, что ей простится все.

В последующие годы я часто приходила к ее портрету, отдавая себе отчет в том, что хочу почерпнуть у нее долю душевных сил и оптимизма, но в это первое посещение я только завидовала этой красавице, получившей в жизни все, что ей хотелось.

У этого портрета меня и обнаружила миссис Добсон. Она зорко посмотрела на меня и произнесла:

— Завтрак на столе, мэм.

— Благодарю вас, миссис Добсон. После завтрака я хотела бы съездить в городок, который видела по дороге сюда, можно ли подать коляску?

— Разумеется, мэм, — голос ее немного смягчился, — вам не нужно спрашивать разрешения, вы здесь у себя дома.

— Я в Эммерли всего два дня, и мой дом остался в моей прошлой жизни…

— Надеюсь, новая жизнь вам понравится, и вы скоро забудете о прошлом. — Голос экономки опять звучал холодно, очевидно, она считала, что в моей жизни не было ничего, о чем стоило бы сожалеть.

Я не могла удержаться от возражения:

— Несмотря на некоторые трудности, моя прошлая жизнь являлась счастливой и беззаботной. У меня была чудесная семья, в которой царила любовь, и я не собираюсь отрекаться от своих корней теперь, будучи графиней. Мои родители происходят из дворянских семей, и не их вина в том, что у них нет состояния!

Казалось, она не ожидала столь бурной реакции, да и я тут же пожалела о своей несдержанности — вряд ли этот сухарь сможет понять меня. Однако миссис Добсон трудно было сбить с толку, и почти сразу она ответила:

— Я вовсе не хотела оскорбить вас, сударыня. Просто я считала, что у вас было больше грустных моментов, чем радостных. Прошу простить меня.

— Я тоже прошу прощения за свою вспыльчивость, но… — Я сделала паузу, не зная, насколько стоит быть откровенной, но решила раз и навсегда прояснить отношения с этой дамой. — Вы, вероятно, считаете меня выскочкой, прельстившей графа ради денег. Вы не ошибаетесь — причиной моего замужества были деньги, но я никогда не пыталась завоевать сердце графа, я даже не предполагала, что могу ему понравиться. Отказать ему я не могла, это был единственный шанс обеспечить благополучие своей семьи, которая отдала мне все, что могла. Пришла моя очередь выполнить свой долг и позаботиться о том, чтобы у матушки и тети была достойная старость. Конечно, я рада, что теперь могу есть досыта и жить в красивом доме, но ради себя самой я никогда не согласилась бы на предложение графа.

Очевидно, мои последние слова поразили ее больше всего, так как сначала она слушала меня с некоторым недоверием, однако с течением моей речи глаза ее удивленно раскрылись, что при ее выдержке выглядело нарушением приличий.

— Прошу простить меня, мадам. Я очень мало знаю о вас и, видимо, согрешила, сделав поспешный вывод. Но молодежь сейчас очень расчетлива, а нравственные принципы отходят на второй план.

— Я не сержусь на вас, миссис Добсон. Старшему поколению в любые времена свойственно считать молодое поколение худшим, и с этим ничего не поделаешь. К тому же вы болеете душой за семью графа и предпочли сразу счесть меня хищницей, охотницей за богатством, не дав себе труда разобраться в ситуации.

Я чувствовала стеснение от того, что вынуждена так говорить с пожилой женщиной, но понимала, что мое положение здесь решается в эти минуты. Как я сумею поставить себя в этом доме, так меня и примет экономка, а за ней и все остальные.

Миссис Добсон молча смотрела на меня, как бы взвешивая услышанное. Она явно не собиралась так скоро отказываться от своего убеждения, но в то же время мои слова задели ее. Я решила добить эту упрямую женщину, пока она не осадила меня своим холодным голосом.

— Ко всему сказанному хотелось бы добавить, что господин граф обладает достаточным умом и жизненным опытом, чтобы не попасться в сети молодой и неопытной в светских интригах девушки. Он выбрал меня вопреки моей воле, но здесь я поняла, что должна гордиться оказанной мне честью.

Миссис Добсон низко склонила голову:

— Вы преподали мне урок, мадам. Прошу вас к столу, завтрак уже готов.

Я чувствовала, что одержала победу. С этой женщиной было не так сложно подружиться, как мне казалось, просто надо выбрать правильный тон и запастись терпением. Она сама хотела, чтобы граф женился, но за столько лет привыкла быть в Эммерли полновластной хозяйкой и теперь боится и ревнует. Я решила, что на сегодня откровений достаточно, и молча последовала за ней в столовую, бросив перед этим взгляд на портрет Эммы. Мне казалось, она одобрила бы мою борьбу за достойное место в жизни.

Глава 8

После завтрака мы с Джейн поехали в соседний с поместьем городок. Там мы посетили парочку модных лавок (больше их тут и не было), а затем посидели в кондитерской.

Потянулись спокойные однообразные дни. Весна переходила в лето, и я много гуляла, читала в беседке, мужественно продираясь вместе с историками сквозь тернии веков, или сидела на скамье в гроте, воображая себя какой-нибудь нимфой или древней богиней.

Матушка часто присылала мне письма, в которых сообщала, что они с тетей готовятся к переезду в новый дом, и эти приятные хлопоты внесли много радости в их размеренную жизнь. Я посылала им безделушки и деньги из тех, что оставил мне граф.

Граф написал мне всего однажды, и я старалась меньше вспоминать о нем. Отношения мои с прислугой складывались ровно, я не пыталась нарушать привычный уклад этого дома, и повода для конфликтов с миссис Добсон у нас не было.

Иногда я спрашивала у нее что-нибудь по поводу ведения хозяйства, и видно было, что она рада проявить свои таланты, но скрывает удовольствие за маской вежливого равнодушия.

На исходе третьей недели я поняла, что невозможно долго отгораживаться от реальной жизни. Скоро я должна буду ответить графу, что я теперь думаю по поводу его возможного наследника. Сидя в прохладный день в библиотеке у камина, я смотрела на разноцветные искры и думала, думала…

Я чувствовала, что уже не сержусь на графа и сочувствую его столь мало счастливой жизни. Но его просьба…

Разговор с ним привел меня в смятение, я хотела помочь ему и сознавала, что не одна девица на моем месте была бы только рада вести веселую жизнь, да еще и с одобрения мужа, но все же не могла представить себя в объятиях любовника. Весь свет будет смеяться над моим мужем-рогоносцем, а любовник выставлять свою победу напоказ. Матушкины знакомые рассказывали историю подобного рода. От меня, как от молодой девушки, все тщательно скрывалось, однако по намекам и случайно услышанным фразам я составила себе некоторую картину произошедшего.

Тогда я не понимала, зачем замужней женщине нужен любовник, когда у нее очень приятный муж. Становиться посмешищем в глазах знакомых, быть поводом для пересудов в гостиных — ради какого-то хлыща? Игра, по моему мнению, не стоила свеч.

Но теперь мне казалось, что за эти недели я успела стать взрослой и на многое смотрела другими глазами. Возможно, та женщина не любила своего мужа, кто знает, по своей ли воле она вступила в брак, приятный для окружающих муж вполне мог быть ей противен, а любовь настигает человека в самый неожиданный момент, и предмет его любви не обязательно приятен для остальных.

Постепенно я стала склоняться к мысли, что надо предоставить выбор самой судьбе. Вполне возможно и даже вероятно, что когда-нибудь я встречу свою любовь и тогда уж буду решать, следовать мне велению сердца или требованиям нравственности. Я знала, что все девушки обязательно влюблялись, и чаще всего в неподходящих, с точки зрения их родителей, молодых людей, создавая всем проблемы и огорчения. Меня эта неприятность миновала пока только потому, что в нашем кругу просто не было подходящих молодых людей (впрочем, как и неподходящих). Однако теперь, если граф вывезет меня в свет, я столкнусь с теми повесами, о которых мне рассказывала тетя, и кто знает, не затронет ли кто-нибудь из них мое одинокое сердце.

Ну что ж, как у Лопе де Вега, «Пусть все течет само собой, а там увидим, что случится…». Во всяком случае, я не буду ссориться с графом и считать его негодяем. Он дал мне время и не будет торопить меня, а если я полюблю, разумеется, джентльмена, который не будет делать из нашей любви буффонады, то вполне смогу родить графу наследника.

Вот так я приняла точку зрения, совершенно противоположную моим прежним убеждениям, потратив на это преображение всего лишь три недели. Эта новая Эмма позабавила меня. Я стала смотреть на жизнь гораздо веселее, чем в день своей свадьбы, как бы стараясь оправдать мнение графа о моем чувстве юмора, и вскоре я уже с нетерпением ожидала, когда же мы отправимся в Бат. Словами о возможной влюбленности граф разбудил во мне опасные мечтания, и я часто ловила себя на мыслях о том, какого человека я могла бы полюбить, что тут же вызывало к жизни муки совести, ибо я продолжала уважать институт брака.

В конце концов я успокоилась, решив, что не стану препятствовать зарождению любви к человеку достойному, но и не буду пытаться искать ее сама.

Может показаться, что такое решение далось мне легко, но на самом деле я чувствовала и растерянность, и смятение, и страх перед будущим, и много других переживаний в течение еще длительного времени.

Граф прибыл вовремя и нашел меня окрепшей и повеселевшей. Он привез мне подарки, был весел и остроумен, но становилось заметно, что он беспокоится и страшится предстоящего разговора. Я решила не мучить старика дольше, чем следовало, и предложила ему вечером встретиться в библиотеке. Похоже, библиотека становилась местом, где я буду всегда принимать судьбоносные решения. Ну что же, окруженная многовековой мудростью, я, возможно, стану меньше ошибаться.

В разговоре с графом я изложила свои соображения, и пока он был вполне удовлетворен достигнутым. Ему, наверное, хотелось поторопить меня, чтобы успеть увидеть наследника, но он боялся нарушить наше хрупкое взаимопонимание и зарождавшуюся дружбу. Он снова и снова просил у меня прощения, но я просила его больше не вспоминать о нашем разговоре, по крайней мере до того, как в нашей жизни произойдет что-нибудь, что побудит меня саму вернуться к обсуждению данного вопроса.

Глава 9

Летний сезон в Бате не слишком оживлен. Многие дамы и джентльмены проводят лето в своих поместьях, наслаждаясь пасторальным пейзажем. Летом в Бат приезжают в основном те, кто действительно хочет лечиться водами, а не просто демонстрировать бальные платья и костюмы для принятия ванн, похожие более всего на мешки. Однако и в это время года здесь можно встретить изысканную публику — томную девицу, которую заботливые родители лечат от сердечной склонности, или красавца офицера, врачующего на водах дуэльные раны (не исключено, что полученные из-за этой самой девицы). В любое время года в Бате завязываются романы, устраиваются браки и назначаются дуэли.

Обо всем этом я была наслышана от одной из маминых приятельниц, которой как-то посчастливилось получить приглашение в Бат от богатой родственницы. Эта приятельница очень удачно выдала здесь замуж дочь, у которой почти не было приданого.

Мой супруг уже с давних пор каждое лето приезжал в Бат на несколько недель. Он всегда нанимал один и тот же дом в Серкисе.

Первые два дня у меня разбегались глаза, не успевавшие охватить все новое и интересное, что было в этом городе. Граф едва поспевал за мной, показывая мне город и его достопримечательности, и ему было совсем не до лечения водами.

На третий день утром он куда-то отлучился сразу после завтрака и вскоре вернулся с весьма довольным видом.

— Дорогая моя, я рад сообщить, что теперь у вас будут подруги. Наконец приехала моя старинная приятельница миссис Гринхауз с двумя дочерьми, вашими сверстницами. Эти два дня вы, без сомнения, скучали, гуляя со стариком, да и мне, признаться, было трудно тягаться с вами в резвости. Теперь все пойдет правильным путем — вы будете гулять с подругами, а мы с их матушкой начнем лечение. Вы окажетесь в приятном обществе — девицы очень милы, к тому же будут соблюдены приличия — ведь вы замужняя дама, и молодые девицы не будут развлекаться без присмотра. — При этих словах он улыбнулся со своим обычным лукавством, словно что-то задумал, и продолжил: — Сейчас они отдыхают с дороги, но мы приглашены провести у них вечер.

После этой тирады мне не оставалось ничего, кроме как поблагодарить графа за заботу обо мне (хотя он явно заботился и о себе) и поинтересоваться, что представляют собой эти девушки.

— Они очень приятны, а старшая, Аннабелла, невероятная красавица. Однако моему стариковскому сердцу милее младшая, Розмари, ваша ровесница. Она очень добрая и нежная, в то время как Аннабелла слишком занята мыслями, как бы всех очаровать. Однако обе они умны и прекрасно образованны для своего возраста, и вам будет интересно беседовать с ними.

— Но, вероятно, я покажусь им невежественной и провинциальной, — ответила я, чувствуя обиду при мысли, что и здесь буду чувствовать себя так же униженно, как и дома, среди более состоятельных знакомых.

— Ну что вы, дорогая! Глядя на вас, никому и не придет в голову думать, будто вы невежественны. Я уже говорил вам об этом, и мне кажется, вы напрашиваетесь на комплимент.

— Вы напрасно заподозрили меня в такой корысти, просто я чувствую себя неуверенно в обществе светских дам.

— Вы очень скоро привыкнете. Кроме того, чтобы повысить вашу уверенность в себе, я по дороге заглянул к модистке и велел ей явиться сюда с самыми модными и дорогими платьями.

Я улыбнулась его проницательности — я действительно думала не о том, что меня могут счесть глупой, а о том, что мои наряды, сшитые в деревне, окажутся недостаточно изящными для модного курорта. Граф успокоил меня, и я с нетерпением принялась ожидать встречи с будущими подругами. После пансиона у меня их не было, и я чувствовала тоску по обществу молодежи. Джейн, конечно, очень мила и сметлива, она могла быть наперсницей, но из-за своего статуса все же не годилась в подруги. День был пасмурный, и я провела его, сидя у окошка с вышиванием, а граф, получивший свободу, взял зонтик и направился в галерею попить лечебной воды. Вечером мы наконец отправились в гости. Дом, где остановилась знакомая графа, располагался на соседней улице, надо было только завернуть за угол, и мы пошли пешком.

Хозяйка оказалась той самой дамой, которую мой муж сопровождал на тот благотворительный вечер, где мы с ним познакомились. Это была высокая женщина, в прошлом наверняка красивая, и, несомненно, величественная сейчас. Она выглядела решительной, властной и вместе с тем приветливой. Сочетание именно этих качеств моя тетя, повидавшая немало богатых дам, считала вершиной светского воспитания.

— Так вот вы какая, дорогая моя! Эдмунд (я не сразу поняла, что имелся в виду мой муж) говорил о вас как о необыкновенной красавице и умнице, и не преувеличил. Я очень рада, что он наконец не одинок, да и вы, думаю, не слишком сожалеете о своем замужестве, — при этих словах она как-то странно вздохнула, но тут же улыбнулась графу.

Меня не удивила прямота миссис Гринхауз — внешность этой дамы предполагала подобные манеры. И я обратила внимание на ее дочерей.

После описаний, данных графом, у меня не возникло сомнений, кто из них старшая, а кто младшая. Высокая черноглазая девица с пышными темными локонами и горделивой осанкой была, конечно, Аннабелла, тогда как хрупкая шатенка с мелкими чертами лица — Розмари. Девушки оказались столь непохожими между собой, что казалось удивительным, что они сестры. Обе улыбнулись и обратились ко мне с любезным приветствием. При этом Аннабелла внимательно рассматривала меня, а глаза Розмари сияли добротой.

Разговаривая с ними, я поняла, насколько граф оказался прав в своих оценках. Аннабелла представляла собой несколько утрированную копию матери — такая же властная и горделивая, однако без ее приветливости и простоты, напротив, девушка явно считала себя выше остальных. Особенно презрительно Аннабелла отзывалась о мужчинах, становилось ясно, что ни один из встреченных ею не устоял перед ее чарами. Вместе с тем ее манера говорить была очень занимательна, речь блистала остроумием, и беседа с ней никак не могла показаться скучной. Со мной она сразу заговорила по-приятельски, хотя я ожидала скорее надменности и холодности. Очевидно, Аннабелла просто не увидела во мне соперницу. Так же, как я вскоре смогла заметить, она обращалась и с сестрой, и с другими девушками. Старшая мисс Гринхауз была настолько уверена в себе, что не давала себе труда опускаться до ревности и зависти к другим женщинам. Однако она могла бесцеремонно ранить какую-нибудь не слишком одаренную бедняжку, высказывая ей небрежное сочувствие из-за того, что той не повезло в жизни и она не так ослепительна, как сама Аннабелла.

Розмари была полна душевного тепла, но слишком стеснительна, чтобы окружающие могли оценить ее, Аннабелла совершенно затмевала сестру.