Глава 11

Из Бата мы направились в новый дом матушки и тети, чтобы отпраздновать новоселье вместе с ними и несколькими старыми друзьями нашей семьи. Домик располагался в небольшом поселении, находящемся еще ближе к Лондону, чем наш старый городок, так что, живя в столице, я могла часто видеться с родными, тоска по которым единственно и омрачала мне радость пребывания в Бате.

Коттедж был очень мил, уютно обставлен — граф принял участие и здесь, сделав мне очередной сюрприз. Я привезла целую кучу подарков своим милым дамам, а они нашли меня пополневшей и посвежевшей.

Мы прогостили в коттедже две недели — нас никак не хотели отпускать. Я приглашала родственниц посетить Эммерли, но они еще не вполне обжились в новом доме, к тому же огородик и птичник требовали внимания. В конце концов матушка и тетя со слезами проводили нас, обещаясь приехать к нам на Рождество.

Остаток лета я провела в Эммерли за чтением и прогулками. Слуги были добры ко мне, миссис Добсон посвящала меня в тайны ведения хозяйства, а с графом мы вели по вечерам беседы о разных серьезных материях, полезные для меня и приятные для него. Однажды он признался мне, что представляет себя отцом, который раскрывает дочери тайны мироздания.

Я могла бы считать, что моя жизнь сложилась благополучно и счастливо, если бы не просьба графа подарить ему наследника. После возвращения из Бата я с огорчением стала замечать ухудшение его здоровья, а также затаенную грусть в глазах. Очевидно, он боялся умереть, так и не увидев продолжателя своего рода.

В это лето я много размышляла и к началу осени приняла твердое решение подарить графу наследника. За время, проведенное подле него, я почувствовала к нему глубокую привязанность, смешанную с жалостью и сочувствием. Перемены происходили так постепенно, что я и сама не заметила, как стала смотреть на ситуацию глазами графа. Он столько сделал для меня, и теперь я должна скрасить остаток его жизни, наполнив наш дом топотом детских ножек и нежным лепетаньем, и я это сделаю.

Как только я отбросила все колебания и созрела для выполнения своего решения, мне сразу стало легче. Меня терзала лишь мысль о том, что все судьбоносные поступки в моей жизни продиктованы не моими собственными желаниями, а чувством долга — сначала по отношению к семье, потом — к мужу. Неужели я никогда не обрету счастья и мне придется испытывать радость лишь от того, что я выполняю свой долг?

Но об этом лучше пока не думать. Мне еще нет девятнадцати лет, я замужем всего лишь четыре месяца, и кто знает, что еще подбросит мне судьба? И потом, когда у меня будет ребенок, жизнь наполнится новым смыслом и радостью, заботы о нем и о муже (пока что он заботился обо мне, но я чувствовала, что скоро нам придется поменяться ролями) будут отнимать все мое время, и мне некогда будет грустить и мечтать.

Таким образом, конец лета я провела вполне безмятежно, решив как следует отдохнуть перед зимним сезоном в Лондоне, во время которого я и намеревалась выполнить свой план.

Кроме всего прочего, меня влекла и пугала та сторона отношений между мужчиной и женщиной, которая приводит к рождению детей. Я испытывала острое желание посоветоваться с кем-либо, но не могла избрать себе советчика. Говорить об этом с мужем я ни за что бы не осмелилась, несмотря на наше взаимное теперь доверие, обсуждать подобное с миссис Добсон или горничными совершенно невозможно. С матушкой или замужними подругами надо было посоветоваться до свадьбы, а теперь я не могу этого сделать, не бросив тень позора и подозрений на наше супружество. Одним словом, придется проникать в одну из важнейших жизненных тайн, опираясь лишь на свой ничтожный опыт и надеясь, что мне помогут здравый смысл и интуиция.

Совершенно неприличная мысль промелькнула у меня в голове: раз уж мне надо выбрать себе любовника, пусть это будет барон Морланд. Он казался наиболее приятным из всех встреченных мною в Бате мужчин и, наверное, смог бы выполнить поставленную задачу со всей необходимой деликатностью. То, что я не была влюблена в него, представлялось мне теперь несомненным плюсом: мне было бы сложнее соблазнять человека, любимого мною, а так я могла хотя бы в некоторой степени сохранять здравомыслие и хладнокровие.

Но тут перед моим мысленным взором нарисовались другие проблемы — а как, собственно, его соблазнять? Барон Морланд казался мне человеком благородным, он вряд ли способен совратить чужую жену. То ли дело мистер Грей! Но при воспоминании о его крысиной мордочке мне становилось противно. А кроме того, вдруг барон скоро станет мужем Аннабеллы?

Сколько вопросов! И не смогу же я сказать своему любовнику, что отдалась ему вовсе не по причине пылкой страсти, а ради желательной беременности. А может быть, беременность наступит не сразу. Это значит, что одним разом тут явно не обойтись, а вдруг это действо покажется мне отвратительным? Хотя я уже поняла, что дамы изменяют своим мужьям, рискуя своим добрым именем, явно не ради чего-то мерзкого и гадкого.

Размышляя обо всем этом, я чувствовала себя этакой интриганкой из романа, это оказалось гораздо интереснее, чем представлять себя слезливой романтической героиней. Сидя на скамье в гроте, я вынашивала гораздо менее невинные замыслы, чем несколько месяцев назад. Даже моя идея сбежать с конюхом меркла перед тем, что я собиралась совершить теперь.

Правда, в романах интриганкам сначала хоть и везло, но потом все их козни обязательно расстраивались, а мне надо было действовать наверняка и ни в коем случае не допустить огласки. Не хватало еще, чтобы наследника моего мужа заподозрили в том, что он незаконнорожденный!

Значит, необходимо будет скрыть от любовника беременность, чтобы он никогда не догадался о своей истинной роли в моей жизни. Как все это сложно! Справлюсь ли я со своей задачей достойно, смогу ли подарить графу столь желанного ребенка, а себе — радость материнской любви и чувство выполненного долга?

А если мой избранник окажется не джентльменом и вокруг имени Дэшвиллов разразится скандал? Придется перед тем, как вступить в отношения с мужчиной, хорошенько разузнать о нем и его репутации, может быть, даже посоветоваться с графом — он замечательно разбирается в людях. Кроме того, граф много знает о светских семействах и их тайнах, и ему небезразлична наследственность будущего ребенка — а вдруг в семье его истинного отца окажутся скрытые алкоголики или душевнобольные? Необходимо было предусмотреть столько всего…

Ну что же, придется ориентироваться по ситуации и серьезно обдумывать все свои слова и поступки, тщательно борясь с легкомыслием, которое уже столько раз подводило меня.

Розмари писала мне, что лето они проводят разъезжая по гостям и изредка заглядывая к себе в поместье. Барона Морланда они уже давно не видели, и Аннабелла строит планы относительно некоего виконта, уже почти готового к женитьбе, но тут серьезным препятствием является его строгая матушка, которая знает Аннабеллу с юных лет. Гринхаузы предполагали вернуться в Лондон в начале октября, пробыть там до середины зимы, а после отправиться в Бат с тем, чтобы встретить весну раньше, чем она дойдет до столицы.

Мой муж планировал поступить примерно так же, и пятого октября мы въехали в лондонский дом графа, прогостив перед этим три дня у моей матушки.

Девятого октября был день моего рождения, и граф, собиравшийся устроить по этому поводу бал, пообещал мне пригласить только молодежь и самую малость почтенных матрон для поддержания приличий.

Стоило нам прибыть в Лондон, как в дом нахлынули толпы визитеров, желавших посмотреть на меня. В светских кругах графа уже давно вычеркнули из списка потенциальных женихов, и вдруг оказалось, что совершенно напрасно. Те, с кем я познакомилась в Бате, рассказали всем знакомым, что старый Дэшвилл женился на восемнадцатилетней девице, которая так оживлена и весела, словно ее муж является самим Аполлоном. Это вызвало целую бурю пересудов, общество не могло понять: настолько ли глупа графиня, чтобы влюбиться в старика, или настолько хитра, что прибрала к рукам графа вместе с его деньгами и вертит им как хочет. Старшее поколение помнило подвиги этого светского льва и не могло поверить, что он на старости лет потерял голову, а младшее не верило, что молодая девица может отдать свое сердце пусть еще и не дряхлому, но уже старцу. Так что желание увидеть новобрачную превысило даже интерес к новой итальянской балерине, и на приглашение графа посетить бал в честь его супруги не последовало ни одного отказа.

Утром в день бала граф преподнес мне очередной подарок — сверкающий бриллиантами и жемчугом гарнитур, идеально подходящий к моему муаровому платью молочного цвета. Вообще большинство моих платьев были белыми или кремовыми — граф считал, что они подчеркивают мою молодость и чистоту, а я, хотя и думала про себя, что мои помыслы не так светлы и подобают скорее опытной светской даме, а не молоденькой супруге, с удовольствием наряжалась в белое.

— Вы, как и везде, будете на балу первой и истинной красавицей. Бриллианты резковаты для вашего нежного облика, но жемчуг смягчит их блеск и подчеркнет ваше обаяние.

Я горячо и искренне поблагодарила графа, чувствуя, как с каждым подарком растет мое смущение — он так баловал меня, а я не торопилась исполнить мечту его жизни.

Предстоящий бал, несмотря на приобретенный в Бате опыт, вызывал у меня чувство неуверенности в себе — ведь я впервые должна быть хозяйкой и принимать столичную публику. А вдруг я опозорюсь и над графом станут смеяться в салонах? В Бате все было намного проще — и наряды, и манеры гостей, и сами развлечения. А Лондон являл собой оплот условностей и ханжества, простота и безыскусственность манер оставалась где-то в провинции, как пылится на чердаке загородного дома забытая соломенная шляпка для прогулок.

Меня радовало, что среди гостей я увижу хотя бы нескольких знакомых — дам семейства Гринхауз. Аннабелла все еще носила девичью фамилию — очевидно, виконт оказался стойким к ее уловкам либо, напротив, слабым по отношению к уговорам своей матушки. Встреча с приятельницами должна была подбодрить меня, я надеялась, что миссис Гринхауз возьмет на себя ведение беседы с почтенными немолодыми дамами, а ее дочери помогут мне устроить танцы и развлечения. Однако я живо представляла, как будет вести себя Аннабелла в присутствии мужчин, и слегка опасалась оказаться хозяйкой, отодвинутой своей гостьей в темный угол. Чтобы отвлечься от своих страхов по поводу бала, я стала изобретать способы нейтрализовать активность Аннабеллы, но ничего не могла придумать. Но, по крайней мере, встречать гостей буду я, и никто не примет за графиню Дэшвилл другую даму. Хотя Аннабелла вполне могла стать царицей бала, вытеснив из памяти гостей образ хозяйки дома, а я вовсе не желала, чтобы в обществе на вопросы о жене графа отвечали, что не могут вспомнить лицо и манеры этой невзрачной особы.

В конце концов я решила напомнить гостям о чудесном голосе Аннабеллы и направить ее к роялю, надеясь, что восторженные толпы не позволят ей закончить пение слишком быстро. Таким образом, часть публики будет слушать ее в большой гостиной, в то время как мы с Розмари сможем повеселиться в бальном зале. Эта идея не привела меня в восторг, но все же это было лучше, чем предоставить Аннабелле самой выбирать себе занятие на моем приеме.

И все же я буду рада увидеть мисс Гринхауз — она наверняка найдет что рассказать о каждом из моих гостей и может невольно помочь мне в исполнении моего главного замысла — выбрать отца своему ребенку.

И вот настал долгожданный час. Гости начали съезжаться вовремя, что было нетипично для лондонской публики: видимо, им не терпелось скорее взглянуть на «гвоздь сезона» — новоявленную графиню Дэшвилл.

Стоя на ступенях рядом с графом, я почувствовала себя совершенно спокойной — он смотрел на меня с ласковой улыбкой и явно гордился мной, а значит, мне некого бояться, вряд ли среди гостей найдется человек благороднее и добрее его (да, теперь я была в этом уверена, несмотря на странности нашего супружества).

Гости кланялись, рассыпались в комплиментах и проходили в залы — ничего особенного, обычный прием, если бы только все не разглядывали меня так внимательно — кто прямо, без стеснения, кто искоса, украдкой. Но меня это больше не волновало — пускай развлекаются! Размышляя летом у портрета знаменитой Эммы, я поняла, что лучше быть предметом пересудов, чем остаться вовсе незамеченной.

Приветствуя очередную супружескую чету, которую представили как барона и баронессу Бертон, я посмотрела сначала на барона — олицетворение тетушкиных описаний мотов и повес — и вдруг услышала громкое восклицание баронессы:

— Да это ведь Эмма! Дорогая, как я рада тебя вновь увидеть!

— Кэтрин!

В первую минуту я больше ничего не смогла сказать от удивления — ибо это была Кэтрин Вудс, оправдавшая-таки чаяния своего семейства, хотя бы в части приобретения титула. Я была рада ее видеть — она являлась частицей моей прошлой жизни, да и к списку моих знакомых среди лондонского света добавился еще один персонаж. Кэтрин, похоже, мало изменилась, и я предвкушала, что она сможет позабавить меня еще сильней, чем раньше.

Баронесса Бертон засыпала меня вопросами, на которые я не успевала отвечать, приветствуя других гостей. Однако я заметила, что она пополнела и посвежела, на ней красивое платье и украшения, и она вертелась и любовалась собой больше, чем прежде. Видимо, муж ее владел достаточным состоянием, чтобы потешить ее тщеславие. Барон не показался мне особенно приятным, но после того как я заметила на его лице выражение обреченности, с которым он выслушивал вздор Кэтрин, я пожалела его. Вероятно, все произошло так, как я и предполагала, — ее голубые глаза затмили ему разум, но это затмение быстро закончилось, возможно, сразу после свадьбы.

Гринхаузы опоздали, что дало мне возможность открыть бал в паре с симпатичным юношей — Аннабелла вряд ли сделала бы мне такой подарок. Когда они наконец объявились, миссис Гринхауз недовольно сообщила, что Аннабелла никак не могла решиться, какое платье надеть: граф такой-то восхищался ею в красном, а герцог такой-то — в белом.

К моему сожалению, с ними был и мистер Грей, однако его вниманием тут же завладела веснушчатая девица, весьма подходящая ему по виду и манерам, в которой я узнала батскую знакомую Аннабеллы Алису Колтри. Действительно, фамилия Колтри была в списке гостей, я просто не обратила на нее внимание. Тут же подоспел и ее братец, оказавшийся приятелем Кэтрин и ее супруга.

Не буду описывать подробно это празднество — во времена моих внуков такого рода увеселения, надеюсь, станут более интересными. Скажу без ложной скромности, что я произвела именно то впечатление, которого хотел граф. Все сочли меня достаточно приятной, чтобы принимать в обществе, но недостаточно ослепительной, чтобы вызывать зависть у дам.

К Аннабелле отношение было совсем другое — если мужчины обязательно приходили от нее в восторг, то дамы этого мнения не разделяли. У нее не было подруг среди молодых девиц, а их маменьки ее просто терпеть не могли и старались всячески опорочить, небезосновательно считая ее лишенной души и сердца. Аннабелле было мало дела до женского пола, пересуды вокруг нее только увеличивали ее славу, а главным для нее с ранней юности стала победа над мужской половиной общества, и эту-то победу она и закрепляла день за днем, год за годом.

Конечно, и я не была лишена тщеславия: любой женщине приятно нравиться, главное, чтобы желание быть первой во всем не затмило все другие чувства и мечты. Для того чтобы вести себя как Аннабелла, надо было обладать и ее характером, а я, к счастью, мало на нее походила. Мне хотелось жить достойно, но при этом не скучно, общаться с хорошими людьми, помогать тем, кому это требовалось, и я не находила ничего плохого в маленьких каверзах или дружеских поддразниваниях. Ну а высмеивание тщеславия, гордыни, лени — несомненно, общественно полезное занятие, если при этом не забывать пройтись и по собственным недостаткам.

Так что я была довольна оказанным мне приемом и радовалась, что мой муж разделяет это удовольствие.

После бала нас стали приглашать на обеды и праздники как старые друзья графа (сплошь почтенные семейства), так и вновь приобретенные в Бате и Лондоне знакомые. После этих визитов я в лицах изображала тех из встреченных персонажей, кто в большой мере был наделен благодатными для иронии качествами, которые я перечисляла выше. Мой муж при этом смеялся от души, но замечал, что я могу быть и злой, и советовал мне с высоты своего опыта мягче относиться к слабостям окружающих.

Мы бывали в театрах, на балах, но я старалась не упускать и мероприятия, полезные не только для остроумия, но и для ума, посещая музеи, библиотеки и книжные лавки. Время протекало с приятностью, и в начале декабря я вдруг вспомнила, что до сих пор не приблизилась к исполнению своего плана. Я, возможно, долго бы еще беззаботно развлекалась, если бы не усиление болезни у моего мужа, напомнившее мне о моем обещании, а также о том, что времени у меня не так уж много.

Глава 12

В этот день меня навестила Кэтрин Бертон. Со времени нашей встречи мы довольно часто виделись, что доставляло мне неизменное удовольствие и забавляло графа, ибо он полностью разделял мое мнение о Кэтрин. Дело в том, что тщеславием она не уступала Аннабелле, зато уступала умом, если так можно сказать про то, чего у нее никогда не было, а уж если его наличие не позволяло мисс Гринхауз правильно оценивать себя, то его отсутствие никак не могло помочь в этом Кэтрин. Поэтому баронесса Бертон без всяких сомнений считала, что является центром мира, и вела себя соответствующим образом. Такое сходство в мировоззрении, естественно, должно было столкнуть ее с Аннабеллой, ибо Кэтрин не улыбалась и не строила глазки, а просто подзывала к себе и требовала внимания именно тех мужчин, которых так усердно завоевывала Аннабелла, считая при этом, что исполняет их самое заветное желание.

Уже на балу по случаю моего дня рождения Аннабелла, до сих пор не встречавшаяся с моей школьной знакомой, с изумлением взирала на ее выходки. Я предполагала, что ее, считающую себя знатоком женских уловок и интриг, возмущает прямота, с которой Кэтрин добивается внимания. Кроме того, Кэтрин являлась одной из немногих девиц, не тушующихся в присутствии Аннабеллы, что той явно не могло понравиться.

— В вашем пансионе все были такими бесцеремонными и вульгарными? — злобно спросила мисс Гринхауз, узнав, что мы с Кэтрин учились вместе. Очевидно, она намекала и на меня тоже, ибо все же успела заметить, что и я не выказываю робости перед ней.

— Нет, напротив, однако в нас воспитывали целеустремленность и решительность, ибо всем нам самим приходится устраивать свою жизнь, — невозмутимо ответила я, смеясь в душе ее слепоте по отношению к себе. Может быть, манеры Аннабеллы и были изящнее, а ходы тщательно продумывались, но от этого ее циничная самоуверенность не становилась привлекательнее.

Кэтрин не могла являться ей серьезной соперницей, ее даже нельзя было сравнить с Аннабеллой по уму, красоте и манерам, но достаточно и того, что баронесса тоже хотела быть в центре внимания. При каждой встрече Аннабелла старалась уколоть Кэтрин, принизить ее — и это ей никак не удавалось, ибо Кэтрин просто не понимала ее острот и не обращала на нее никакого внимания, что бесило Аннабеллу еще сильнее. Надо ли говорить, что все это очень мне нравилось: мало того, что я сама не трепетала перед Аннабеллой — с этим она успела свыкнуться, так еще нашлась женщина, которая не собиралась оставаться в тени в присутствии этакого светила!