Папаша Стаке и Симоне устроились возле подвесного светильника и вели легкий корабль, а Перпиньяно, будучи специалистом по оружию, занялся изучением бортовых кулеврин.

Герцогиня, опершись на левый фальшборт, в странной задумчивости неотрывно смотрела на свет маяка, посверкивающий сквозь мрак.

У галиота была прекрасная оснастка, и он с легкостью преодолевал волны, все увеличивая скорость по мере удаления от берега. Отойдя мили на две, чтобы не налететь на риф, которых в окрестностях Кипра было полно, капитан повернул на север, к замку Хусиф.

— Синьор, — сказал Никола Страдиот, почтительно приблизившись к герцогине. — Я должен исполнять только ваши приказы.

— Да, — отозвалась она.

— Вы желаете подойти к замку днем или ночью?

— А когда мы там будем?

— Ветер хороший, и около десяти мы уже сможем бросить якорь на рейде Хусифа.

— Вам известно, что там содержат узников-христиан?

— Так говорят.

— И что среди них есть один знатный француз?

— Может, и так, синьор.

— Называйте меня синьора, я женщина.

Грек ничем не выдал своего удивления. Видимо, его предупредил папаша Стаке или слуги Мулея-эль-Каделя, которые фрахтовали корабль.

— Как пожелаете, синьора, — сказал он.

— Вы знаете этот замок?

— Да, я сам там просидел три недели.

— А кто комендант замка?

— Племянница Али-паши.

— Турецкого адмирала! — воскликнула герцогиня.

— Да, синьора.

— И что она за женщина?

— Очень красивая и очень энергичная. Хотя, говорят, она жестока с пленниками-христианами. Меня шесть дней держали без еды только за то, что я ей не так ответил, и так побили палками, что следы остались до сих пор, а ведь прошло уже семь месяцев.

— Бедный Л’Юссьер! — прошептала герцогиня, не в силах сдержать дрожь. — Как он, такой гордый и не терпящий никакого принуждения, сможет с этим смириться?

Она задумалась, потом спросила:

— А мы сумеем проникнуть в замок, если притворимся, что мы мусульмане и нас послал Мулей-эль-Кадель?

— Вы разыгрываете очень опасную карту, синьора, — ответил грек, покачав головой. — Однако я не вижу, какой еще мотив можно изобрести для того, чтобы проникнуть на эту скалу.

— Мы сможем доплыть до Хусифа без неприятных встреч и столкновений?

— В этом-то и трудность, синьора, — сказал грек. — Возможно, на рейде все время дежурит какой-нибудь корабль паши и его капитан нас задержит и начнет допрашивать, кто мы, откуда приплыли, и еще кучу всякой всячины.

— А замок далеко от моря?

— В нескольких милях, синьора.

— Если там окажется корабль, которого вы опасаетесь, мы его атакуем и захватим, — решительно заявила герцогиня. — Мы готовы на все, и думаю, вы тоже не откажетесь отомстить туркам за дурное обращение, если представится случай.

— Можете на нас рассчитывать, — отвечал грек. — Отступник здесь хуже раба, турки его шпыняют и презирают, христиане над ним насмехаются. По мне, так лучше смерть, чем жизнь в бесчестье. Так и умрешь неотомщенным… С тех пор как я отрекся от Креста, чтобы озверевшие турки не посадили меня на кол, никто не подает мне руки, а ведь я этой самой рукой уничтожил больше двадцати мусульман в Негропонте и в Кандии [Негропонте — принятое в Италии того времени название греческой Эвбеи; Кандия — ныне Ираклион, но Кандией называли и сам остров Крит.].

В голосе грека звучала такая боль, что герцогине стало его жалко. Она протянула ему руку и сказала:

— Вот, пожмите руку Капитана Темпесты.

Отступник вздрогнул.

— Капитан Темпеста! — воскликнул он, и на глаза его навернулись слезы. — Так это вы тот герой, что вышиб из седла Дамасского Льва? Вы… женщина!

— Это я, — отвечала герцогиня.

Грек пожал и поцеловал ей руку.

— Я снова стану христианином и свободным человеком! Синьора, можете располагать моей жизнью.

— Я, наоборот, предпочту ее поберечь, Никола. В эту проклятую войну полегло и так слишком много христиан, чтобы еще кем-то жертвовать.

В этот момент подошел папаша Стаке, переваливаясь на мощных ногах, как старый медведь.

— По морю рыскает какой-то любопытный, — сообщил он.

— Что вы хотите этим сказать, папаша Стаке?

— Я заметил на горизонте две светящиеся точки.

— Мы уже находимся в акватории Хусифа, — сказал грек. — Может, это патрулирует один из кораблей паши?

Он ухватился за бакштаг, вскочил на фальшборт и оттуда долго смотрел на север.

— Да, — сообщил он. — Какой-то корабль движется на рейде. Может быть, кто-то предупредил племянницу паши о наших планах?

— О них знает только Мулей-эль-Кадель, но не думаю, что этот человек способен нас выдать после того, как проявил к нам такое великодушие, — заметила герцогиня.

— На какой высоте вы видите эти светящиеся точки, можете сказать? — спросил папаша Стаке, повернувшись к греку.

— Мы пока слишком далеко, чтобы о чем-то судить. Но, во всяком случае, не думаю, что это галера.

— И что вы намерены делать? — спросила герцогиня.

— Плыть дальше. Наш галиот идет со скоростью ветра, его так просто не догонишь. Если мы увидим, что нам угрожает опасность, повернем на другой галс и уйдем в открытое море.

— Я велю на всякий случай зарядить кулеврины, — сказал подошедший Перпиньяно. — Есть на борту артиллерист мне в помощь?

— Они все солдаты, — ответил грек. — Все умеют обращаться и с аркебузами, и с пушками. Они вместе с венецианцами сражались в Негропонте, на Родосе и в Кандии. Давайте пойдем на шканцы, оттуда лучше видно.

— А мы с Эль-Кадуром займемся оружием, надо быть наготове, — сказала герцогиня.

Галиот под умелым управлением Николы, который снова встал к штурвалу, сменив Симоне, быстро шел к рейду. От бухты отделялся небольшой полукруглый полуостров, сильно выдававшийся в море.

На горизонте появились смутные очертания высоких гор.

Папаша Стаке внимательно вглядывался в огни, которые, казалось, перестали двигаться, словно корабль после краткой вылазки в море встал на якорь у берега.

— Огни сидят слишком низко, — сказал он вдруг. — Это никак не может быть галера: ставлю цехин против турецкой фески. Никола, прикажите погасить наши огни.

— Мы их завесим куском паруса.

— Входим в бухту? — спросила герцогиня.

— Сначала посмотрим, с кем имеем дело, синьора, — ответил грек. — Подходите медленно, папаша Стаке.

Помощник капитана уже собрался уменьшить ход, как вблизи бухты сверкнула вспышка и прогремел выстрел.

Папаша Стаке, Перпиньяно и Никола прислушались, но знакомого свиста снаряда не услышали.

— Нас обнаружили и приказывают удалиться, — сказал папаша Стаке.

— А я разглядел, с каким кораблем нам предстоит иметь дело, — сообщил Никола.

— Галера?

— Нет, это шебека, и на борту у нее вряд ли больше двенадцати турок.

— Удобный случай прорваться, — заметил папаша Стаке. — Как думаете, Никола, они нас пропустят?

— Гм… Сомневаюсь. Они сначала пожелают узнать, кто мы такие, потом будут долго задавать разные вопросы, а это опасно.

— И что вы предлагаете? — спросила герцогиня.

— Пойти на двух наших шлюпках на внезапный абордаж и захватить шебеку.

— А у нас хватит сил?

— Здесь мы оставим только двоих матросов, синьора. Этого будет достаточно, чтобы охранять галиот. Сделаем вид, что подчинились и повернули в море.

Корабль быстро поменял галс и, пока моряки снимали с фонарей кусок паруса, направился к оконечности мыса, чтобы заставить турок поверить в то, что меньше всего на свете им хочется подставиться под кулеврины.

Однако, едва завернув за мыс, галиот остановился, и на воду спустили две шлюпки. У всех уже были наготове пистолеты, аркебузы и холодное оружие.

— Вы, папаша Стаке, командуете первой шлюпкой. В нее сажусь я, Перпиньяно, Эль-Кадур и шестеро человек из экипажа, — приказала герцогиня. — Вы, Никола, командуете второй шлюпкой, вместе с четырьмя матросами. Идем на абордаж неожиданно и начинаем стрелять не раньше, чем окажемся под самой шебекой.

Они сели в шлюпки и бесшумно отчалили, двигаясь на веслах в сторону бухты, решительно намереваясь завладеть вражеским судном.