— Я не турок, я араб, — ответила герцогиня.
— Ах вот оно что! Ты араб? А что, юноши твоей страны все так хороши собой, эфенди? Я представляла себе арабов не такими милыми. Те, кого я видела на галерах моего дяди, великого адмирала, вовсе на тебя не походили. Так кто же ты?
— Я сын паши Медины, — невозмутимо отвечала герцогиня, прекрасно поняв все, что сказала Хараджа, говорившая по-арабски.
— А! А твой отец сейчас в Аравии? — спросила Хараджа, еле заметно улыбнувшись.
— Может, ты с ним знакома, госпожа?
— Нет, просто в детстве я много лет провела на берегу Красного моря. А теперь плаваю только по Средиземному. Так кто тебя послал?
— Мулей-эль-Кадель.
Лицо племянницы великого адмирала едва заметно дрогнуло.
— И что же он от меня хочет? — спросила она, чуть нахмурив брови.
— Он послал меня попросить, чтобы ты уступила ему одного из пленных христиан, взятых в Никозии.
— Христианина! — удивленно воскликнула Хараджа. — Кого из них?
— Виконта Гастона Л’Юссьера.
— Того француза, что воевал на службе у Венецианской республики?
— Да, госпожа.
— А по какой причине Дамасский Лев интересуется этим псом-гяуром?
— Не знаю.
— А его преданность Магомету, его вера, случаем, не пошатнулась?
— Не думаю.
— Я нахожу, что Дамасский Лев слишком великодушен.
— Можно сказать, это великодушие рыцаря.
— Турку это не к лицу, — сухо бросила племянница паши. — На что ему сдался этот человек, мой милый капитан?
— Точно сказать не могу, но предполагаю, его хотят отправить в Венецию в качестве посла.
— Кто хочет отправить?
— Думаю, Мустафа.
— И великий визирь не знает, что этот христианин принадлежит моему дяде? — почти в гневе спросила Хараджа.
— Мустафа — главнокомандующий турецкой армией, госпожа, и все, что он делает, одобрено султаном.
— Какое мне дело до великого визиря, — пожав плечами, заявила племянница паши. — Здесь командую я, а не он.
— Итак, ты отказываешься, госпожа?
Вместо ответа Хараджа хлопнула в ладоши. Сразу появились два чернокожих раба и опустились перед ней на колени.
— Есть у вас чем угостить этого эфенди? — спросила она, не удостоив их даже взглядом.
— Есть йогурт, госпожа, — ответил один из них.
— Несите, презренные рабы.
Затем, повернувшись к герцогине с приветливой улыбкой, сказала:
— Здесь мало что есть, но в замке я окажу тебе гораздо лучшее гостеприимство, мой милый капитан. Надеюсь, ты не собираешься сразу от меня ускользнуть.
И тут, сразу посерьезнев, она вытянулась на диване в самой соблазнительной позе, подложив руку под голову и закутавшись в длинные черные волосы, а затем спросила:
— Чем занимается Мулей-эль-Кадель в лагере при Фамагусте?
— Отдыхает и залечивает рану, — ответила герцогиня.
Хараджа вскочила на ноги, как подстреленная львица, бросив на герцогиню пылающий взгляд.
— Он ранен! Кем?
— Христианским капитаном.
— Когда?
— Тому уже несколько дней.
— При штурме?
— Нет, на поединке.
— Он! Непобедимый Дамасский Лев! Первый и самый доблестный клинок армии! О! Этого не может быть!
— То, что я говорю, правда, госпожа.
— Его ранил христианин?
— Да, молодой капитан.
— Он что, бог войны, этот юноша?
— Он, несомненно, сильный боец, госпожа.
— О, как я хотела бы его увидеть! — вспыхнув, вскричала Хараджа.
— Но он же пес-христианин, госпожа.
— Христианин или турок, он, должно быть, великий герой, полубог!
Герцогиня еле заметно улыбнулась, но племянница великого адмирала не заметила иронии.
Обе надолго замолчали. Хараджа неподвижно стояла посередине шатра и нервно теребила рукоять своей сабли, а ее глаза, вспыхнув мрачным огнем, впились в изображение огромного льва на роскошном марокканском ковре, покрывавшем весь пол.
— Сражен! — пробормотала она, словно говорила сама с собой. — Он! Непобедимый Дамасский Лев! Значит, на Кипре нашелся человек сильнее и прославленней его? Сильнее льва! Но его сразить мог только тигр! Кто же он? О! Как бы я хотела познакомиться с ним!
— Я ведь сказал тебе, что Мулея-эль-Каделя победил христианин, — напомнила герцогиня.
Хараджа презрительно подняла плечи:
— Вера! Крест или ислам, какая женщине разница? К ее сердцу это не имеет никакого отношения.
— Может, ты и права, — ответила герцогиня.
Хараджа вскинула на нее глаза, несколько мгновений пристально ее изучала, а потом вдруг спросила:
— А ты герой, мой прелестный капитан?
Вопрос явно застал герцогиню врасплох, она несколько секунд помолчала, потом сказала:
— Если в твоем замке, госпожа, есть достойные шпажисты, можешь им сказать, что я готов сразиться с любыми, один против двоих, и они будут побеждены. Когда пожелаешь!
— Ты одолеешь даже Метюба?
— А кто это?
— Лучший клинок флота.
— Пусть придет.
— А ты не хотел бы, эфенди, помериться силами с Мулеем-эль-Каделем?
— Многие пробовали.
— Но Мулей — твой друг.
— Это верно, госпожа.
— Ты никогда не сходился с ним в поединке?
— Нет.
— Я посмотрю нынче вечером, каков ты в бою. Мне нравятся только смельчаки, которые умеют побеждать и убивать.
— Когда ты прикажешь, госпожа, я покажу, как сражается сын паши Медины.
Хараджа снова на нее посмотрела и прошептала про себя:
— Красив и смел. А что больше? Красив или смел? Ладно, посмотрим.
В этот момент слуги внесли золотое блюдо с двумя серебряными чашами великолепной чеканки, наполненными йогуртом.
— Отведай пока этого, эфенди, — сказала племянница паши. — А я велю седлать моего коня. В моем замке ты гость, и я найду чем тебя занять. Мне нравится твоя компания, и несколько дней ты проведешь со мной.
— А как же Мулей-эль-Кадель?
— Подождет, — небрежно ответила Хараджа.
— Я тебе сказал, что приказ доставить виконта в Фамагусту, возможно, отдал Мустафа.
— И этот тоже подождет. Я не привыкла, чтобы мне кто-то приказывал, даже султан. Кипр — не Константинополь, а Средиземное море — не Босфор. Эй, вы, презренные рабы, седлайте моего скакуна.
— Еще один вопрос, госпожа.
— Говори, эфенди.
— А мог бы я взглянуть на виконта?
— Его здесь нет, — ответила Хараджа. — Нынче утром я отправила его обследовать дальнее болото, мне сказали, что там много пиявок.
— И ты его заставишь их ловить? — спросила герцогиня, еле сдерживая ужас.
— Нет, он будет только руководить работой. Мустафа и Мулей-эль-Кадель найдут его не слишком истощенным. Этот аристократ меня заинтересовал, хотя он такой же пес-христианин, как и все они. Однако он может заплатить хороший выкуп, а люди богатые даже у племянницы адмирала вызывают некоторое почтение. Поднимайся, мой милый капитан. В замке гораздо приятнее, чем на этих вонючих болотах.
Герцогиня доедала йогурт, украдкой насмешливо поглядывая на племянницу паши, а доев, сказала:
— Я готов, госпожа, выезжаем, когда пожелаешь. Женщин не заставляют ждать, как говорят в западных странах.
Хараджу, похоже, заинтересовала последняя фраза, потому что она сразу спросила:
— А ты путешествовал по христианским странам?
— Да, госпожа. Мой отец хотел, чтобы я познакомился с Испанией, Францией и прекрасной Италией.
— Зачем?
— Чтобы я совершенствовался во владении оружием.
— Значит, если представится случай, ты сможешь биться и оружием с прямым клинком?
— Более того, на мой взгляд, такие клинки лучше кривых турецких сабель.
— Берегись. Метюб — прекрасный фехтовальщик, и его не испугают ни итальянская или французская шпага, ни турецкая сабля.
— Кто знает, госпожа.
— А ты уверен в крепости своей руки, эфенди, ведь ты еще так молод!
— При чем тут возраст? Все дело в умении и точности удара, а не в возрасте.
— Ладно, посмотрю на тебя сегодня вечером в поединке с Метюбом.
— Я его не боюсь.
— Не боишься первой и храбрейшей шпаги флота?!
— Ты мне это уже говорила, — ответила герцогиня, улыбнувшись приветливо и немного лукаво. — Мы сразимся, и думаю, ты будешь довольна.
— Я стараюсь свести знакомство с лучшими фехтовальщиками из мусульман. Кафир!
— Я здесь, госпожа, — отозвался слуга, входя в шатер.
— Мой конь?
— Уже готов.
— Капитан, в замке Хусиф нас ожидает завтрак.
— Я к твоим услугам, — сказала герцогиня, склонившись перед грозной турчанкой. — А как же виконт Л’Юссьер?
— Он приедет завтра. Это важный вопрос — пиявки в моих болотах. Они могут стать источником больших доходов, а киприоты об этом и не догадываются. Странное дело! Получается, что этим тварям христианская кровь нравится больше, чем мусульманская. Может, она слаще на вкус?
— Может быть, — ответила герцогиня, бросив на племянницу паши мрачный взгляд.
— Мой милый капитан, мы отъезжаем!
Они вышли из шатра. Чернокожий слуга держал под уздцы белого арабского скакуна под длинным красным чепраком с золотым шитьем и с усыпанным мелкими бриллиантами султаном на голове.
— Мой боевой конь, — сказала Хараджа. — Мне прислал его Джебель Шамар. Думаю, на Кипре не найдется коня быстрее его. Я его очень люблю, и ты, как араб, наверное, знаешь, что в сердцах твоих соотечественников первое место занимает конь, а потом уже жена. Это верно, капитан?