Ее длинные черные волосы были перевиты нитками крупного жемчуга, в ушах сияли серьги с бриллиантами и сапфирами величиной с орех, а на ногах красовались сафьяновые туфельки на высоком каблуке, расшитые золотом и драгоценными камнями.
Голову венчал маленький тюрбан красного шелка, отделанный дорогим муранским кружевом, а через плечо был перекинут белый плащ из тонкой шерсти с широкой серебряной вышивкой.
— Ночью привезли христианина, — заявила она, едва завидев герцогиню. — Он нас ждет за пределами крепости.
Элеонора вздрогнула, но изо всех сил постаралась себя не выдать.
— Его доставили прямо с болот? — спросила она как можно равнодушнее. — Может быть, он болен?
— Тлетворный воздух болота никому не идет на пользу, — отвечала Хараджа. — Пей, мой милый капитан, и выбрось из головы этого нечестивца. Если Мустафа действительно собирается послать его в Венецию, то тамошний мягкий климат и нежные ветры Адриатики быстро вернут ему силы. Ты хочешь ехать сразу?
— Да, Хараджа, если ты ничего не имеешь против.
— Меня заботит не христианин, а то, что мне будет недоставать тебя. Никогда не забуду тот чудный вечер, что мы провели вместе. Мне казалось, нет больше никакого замка Хусиф! Ты ведь быстро вернешься, правда, эфенди? — порывисто сказала она. — Ты обещал.
— Да, если Дамасский Лев меня не убьет.
— Убить тебя! Нет, это невозможно! — вскричала Хараджа. И с тоской добавила, словно говорила сама с собой: — Неужели месть будет для меня роковой?
Она резко тряхнула головой, потом положила руку на правое запястье Элеоноры:
— Нет, Дамасский Лев никогда не сможет тебя победить, эфенди. Эту руку я видела в бою, и если она сразила лучшего фехтовальщика флота, то сразит и Мулея-эль-Каделя. Ты самый юный и самый доблестный боец мусульманской армии, и я берусь сообщить об этом самому султану.
Потом серьезно и грустно спросила, с трудом подавив вздох:
— Ты ведь не забудешь меня, эфенди, и скоро вернешься?
— Надеюсь, — ответила Элеонора.
— Ты мне обещал.
— Ты же знаешь, Хараджа, что жизнь человеческая в руках Аллаха и пророка.
— Аллах и Магомет не будут столь жестоки, чтобы уничтожить такое юное, полное жизни создание. Райские гурии тебя еще подождут. Ну что, едем? Я чувствую, тебе не терпится меня покинуть.
— Нет, я еду исполнить свой долг, Хараджа. Я солдат, и главный мой начальник — Мустафа.
— Ты прав, Хамид: прежде всего ты обязан повиноваться. Так поехали скорее. Кони и моя свита уже, должно быть, готовы.
Она набросила на себя широкий плащ из тончайшей шерсти с широкой, вышитой серебром каймой, подняла капюшон с кистями, закрыв голову и часть лица, и спустилась по лестнице. За ней шла герцогиня, а впереди два араба, стоявшие на часах у дверей зала.
20
Предательство поляка
На площади перед замком, по ту сторону подъемного моста, в ожидании племянницы паши и сына паши Медины застыли две шеренги всадников.
Одна состояла из греков-отступников, Перпиньяно, Эль-Кадура и папаши Стаке с его юнгой, другая — из двух дюжин вооруженных до зубов янычар с готовыми к бою аркебузами.
Среди всадников, верхом на вороном коне, сидел высокий человек лет тридцати, с бледным, исхудалым лицом, с длинными темными усами и глубоко запавшими черными глазами. Вместо сверкающей, расшитой золотом и серебром одежды, какую любили носить турки той эпохи, на нем была простая темная куртка, широкие штаны и выгоревшая феска с кисточкой, давно утратившей свой огненный цвет.
Его лихорадочно блестевшие глаза сразу остановились на герцогине, и по телу пробежала судорожная дрожь. Он не вскрикнул, не простонал, напротив, до крови закусил губу, чтобы не выдать себя.
Элеонора тоже сразу его заметила и сначала страшно побледнела, а потом залилась краской, словно вся кровь бросилась ей в лицо.
— Вот этот христианин, — указала на всадника Хараджа. — Ты видел его раньше?
— Нет, — отвечала герцогиня, делая над собой невероятное усилие, чтобы выглядеть спокойной.
— Мне сказали, его слегка лихорадит. Конечно, испарения на болотах нездоровые, — небрежно сказала Хараджа. — Думаю, морской воздух пойдет ему на пользу и в Фамагусту он прибудет в приличном виде. Позаботься о нем, эфенди, насколько сможешь, чтобы он не выглядел слишком скверно и никто не мог бы сказать, что я плохо обращаюсь с пленными христианами.
— Обещаю, — глухо ответила Элеонора.
Женщинам подвели двух коней в богатых сбруях, у которых, должно быть, уже огонь пробегал по жилам, и всадницы поспешили вскочить в седла.
— Стерегите христианина! — крикнула Хараджа янычарам. — Вы за него головой отвечаете!
Восемь охранников окружили виконта, и оба отряда, с Хараджой и герцогиней впереди, галопом поскакали к пристани.
Эскорт Элеоноры замыкал движение, соблюдая дистанцию метров пятьдесят до арьергарда янычар. Группу возглавляли Перпиньяно и Никола.
— Неужели все действительно хорошо закончится? — сказал венецианец греку. — Не может быть, чтобы нам все время так везло.
— Если Вельзевул не покажет рога, то надеюсь, что игра нам удалась, — отозвался грек. — Шебека уже, наверное, на дне.
— А если исчезновение парусника вызовет подозрения у племянницы паши?
— Не думаю. Мы не можем отвечать за действия турецкого экипажа.
— Через пару часов мы уже выйдем в море, и пусть тогда племянница паши нас возьмет, если сможет.
— Мне кажется, в этой округе кораблей нет, а флот паши постоянно находится в Никозии. А что вы скажете о синьоре Л’Юссьере?
— Меня восхищает его хладнокровие. Я боялся, что, увидев герцогиню, он не сможет не вскрикнуть от радости, это ведь так естественно. Для него это, должно быть, стало большим сюрпризом. Вы его предупредили?
— Эль-Кадур шепнул ему полслова и велел не расслабляться.
— Племянница паши совсем замучила виконта. Она заставляла его ловить пиявок наравне со всеми.
— Хараджа всегда отличалась жестокостью. Я на себе испытал, пробыв у нее в руках три месяца, — отвечал Никола. — Она немногим уступает тигрице, и, если бы не янычары, я бы ей не дал вернуться в замок. Уж я бы залепил ей в грудь свинцовое ядро, чтобы отомстить за несчастных христиан, с которыми она так обращается.
— Не делайте глупостей, Никола, — сказал Перпиньяно. — Янычары сильнее нас, и мы можем все потерять.
— Знаю, потому и воздержусь от любых действий и не запалю фитили у своих пистолетов, хотя мне очень хочется броситься на этих псов и изрубить их в куски ятаганом. Я слишком много выстрадал и как христианин, и как отступник.
— Но между вами герцогиня.
— Ее шпага стоит больше, чем все наши вместе. Я слышал, она победила и разоружила самого Метюба.
— И Дамасского Льва тоже, так что мы должны сохранять спокойствие, Никола.
— И осторожность. Негоже бить яйца, пока они удобно лежат в корзинке.
Оба отряда между тем продолжали скакать галопом уже не по узкой тропе вдоль моря, доступной лишь пешеходам, а по широкой дороге, проложенной по краю скалистого берега, образующего полукруглый выступ перед заливом Хусиф.
Хараджа и Элеонора не разговаривали, обе, казалось, погрузились в свои мысли.
Время от времени Элеонора, будучи уверена, что турчанка на нее не смотрит, оборачивалась назад, чтобы украдкой бросить взгляд на виконта, словно подбадривая его и моля не выдать себя. Француз отвечал ей улыбкой и как бы ожидал ее взгляда. К семи утра оба отряда, не замедляя скачки ни на секунду, уже спускались к бухте.
— Вон там внизу мой корабль, — сказала герцогиня, указывая турчанке на галиот, стоящий на якоре с полуспущенными парусами меньше чем в кабельтове от берега.
— Вот это да! — воскликнула Хараджа. — А почему не видно моей шебеки? Ты должен был увидеть ее, Хамид, когда бросал здесь якорь.
— Она тут и была, — отвечала герцогиня. — Маленький парусник с командой в дюжину человек на борту?
— Она стояла на якоре?
— Больше того, команда пыталась помешать нам сойти на берег.
— Идиоты! Не могут отличить друзей от врагов, метельщики средиземноморские.
— Недоверие — полезная вещь, Хараджа.
— А сколько своих людей ты оставил охранять судно?
— Троих.
— Меня беспокоит отсутствие шебеки, — сказала Хараджа, нахмурив брови. — Может быть, на берегу случилось что-нибудь серьезное?
— Что тебя пугает, Хараджа?
— У венецианцев достаточно галер, — ответила турчанка.
— Что они могут сделать теперь, когда над всеми городами острова триумфально развевается флаг пророка, а христиане потерпели сокрушительное поражение?
— Может, твои люди мне что-нибудь объяснят.
— Надеюсь, Хараджа.
Они спустились к воде, и турчанка первая спрыгнула с седла, больше не заботясь о коне.
Остальные тоже спешились, а от галиота тем временем отделилась шлюпка с двумя матросами, оставленными для охраны, и Олао.
— Здесь стояла на якоре шебека, — сказала Хараджа, когда они сошли на берег.
— Стояла, госпожа, — ответил тот, что ночью выскользнул из крепости. — Но сегодня утром они подняли парус и сказали, что хотят осмотреть берег.